Кулуангва

Михаил Уржаков

Аргентинский мальчик, обожающий футбол, профессор истории МГУ, российский бизнесмен-миллионер, свободный художник, молодая женщина из племени майя, ожидающая ребенка, и… великий физик Никола Тесла. Их всех, живущих в разное время и в разных местах, словно бы сводит черный каучуковый мяч, преисполненный мистическими, необъяснимыми свойствами. Книга – мозаика, и читатель становится соучастником опасной, азартной игры, угадывая ходы и принимая пасы. Чем кончится эта игра? Кто в ней победитель?

Глава 3

34°38’17»S

58°21’12»W

Буэнос-Айрес, Аргентина.

14 октября 1972 года

День подходил к концу

— Диего! Диего, да чтоб тебя! Ты почему мать совсем не слушаешь! Разобьешь ведь башку в такой темноте. Сколько можно дурить? Давай домой, живо, жи-иии-во!

Нет ответа.

— Диееего!

— Сейчас, мам! Ну, до первого гола, а то у нас ничья!

— Так вы до утра носиться будете?

— Не-а, сейчас уже закончим!

Мать отошла от окна третьего этажа, снимая с веревки, переброшенной через улочку Санта-Доминго, хрусткое и выцветшее под нещадным солнцем белье.

Внизу, в темноте, озаряемой лишь тусклым светом нескольких окон, носилась за мячом стайка подростков, взахлеб крича что-то несусветное. Эта игра в десятки таймов шла с полудня, едва только окончились школьные занятия. Играли во дворе-колодце, среди перенаселенных блочных домов, стены которых были сплошь покрыты граффити. К фасадам тут и там прилепились жестяные хибары — кладовые для всякой рухляди, гаражи для битых грузовичков, мотоциклов, велосипедов. Меж хибарами тоже сохло белье. Игра мальчишек сопровождалась какофонией из криков торговцев, плача младенцев, грохота машин, мелодий босановы и звуков сальсы:

Jamas imagine que llegaria este dia

donde apostaria yo toda mi vida,

por amarte y por hablarte otra vez

pero que diablos ya perdi todo mi tiempo,

y por mis errores ahora estoy sufriendo

quisiera regresar.

Pero antes de andar y salir

de tu vida y andar solo

quisiera llorar y sacarme

de adentro tus besos tu cuerpo…²

С одной стороны воротами служила пыльная арка, увитая чахлым виноградом. С другой — пара пустых ящиков. Невысокий пацан, откликнувшийся на зов матери, похоже, играл в этом бедном квартале Буэнос-Айреса лучше всех. Приняв мяч на грудь, он легко переместил его с разодранной коленки на голень. Плавно обойдя соперника, мальчик вдруг виртуозно и сильно послал мяч меж двух ящиков.

— Го-о-о-ол!

Одна группа мальчишек бросилась обнимать страйкера³, другая же понуро стояла у ворот, перекатывая мяч.

На столицу Аргентины меж тем спускалась теплая октябрьская ночь.

— Зря ты так с ним, Далма. — Диего, отец мальчика, в честь которого и был назван малыш, осторожно обнял жену за плечи.

— После той вашей с ним поездки в Мексику он совсем свихнулся на этом футболе, — нервно высвободилась она из объятий. — Знаешь, он даже спит с этим дурацким мячом в обнимку. Так наша малышка Мария спит со своей куклой! Возраст-то у него уже не тот, чтоб с игрушками спать!

— Ну, он все же еще ребенок. Десять лет, чего ты хочешь?.. Я, кстати, вчера разговаривал с Антонио Лабруна, директором школы.

— Да знаю я Антонио! — все еще раздраженно бросила Далма. — И что?

— Ну, он сказал, что… в общем, в учебе наш парень совсем плох…

— Вот-вот!

— А зато в футболе, — продолжал отец, — он очень хорош! Гениален! Антонио хочет его в школьную команду к старшеклассникам. На городские соревнования. Ты ведь помнишь, как его тюкали в школе год назад? Как цыпленка! За то, что он два движения с мячом не мог связать на спортивных уроках. А сейчас…

–…А сейчас наш парень превзошел самого себя, пиная глупый мяч на улице! — В голосе ее чувствовалось разочарование. — Лучше бы основными предметами занимался усерднее. Да еще ты ему потакаешь…

— Ну не волнуйся так, Далма! Все обойдется. Наш парень добьется своего. Он еще станет героем Аргентины, вот увидишь!

Далма хмыкнула, а Диего, увлекшись, продолжал невзирая на сарказм во взгляде жены.

— Нам, рабочему люду, нужен футбол! Он нас… освобождает! Он поднимает настроение, дает пищу для вечерней болтовни за стаканчиком вина. Кстати, позволь-ка мне открыть бутылочку на ужин?! Это все ж лучше, чем ворчать и хмуриться. А науки сами к Диего придут, с годами. Уж читать и писать-то он научится.

— Хорошо бы еще, если б научился считать. — Опять хмыкнула мать. — Чтоб не как его отец был, у которого и считать-то почти нечего в карманах! Да и болтаешь ты как на митинге о своем футболе. Футбол его освобождает! Тьфу! Чуть не заснула!

— Ладно, ладно, я поговорю с ним. — Диего ретировался, поняв, к чему клонит Далма.

В этот момент Диего-младший, невысокий для своих десяти лет крепыш, весь в пыли, сияя глазами, косолапо ввалился в дверь. Левой рукой он крепко прижимал к себе черный мяч.

— Пап, пап, мам! Пять — три! Во как мы их! — Взгляд мальчишки был полон ликующей гордости.

— Ты же сказал: до первого гола… — Мать недовольно нахмурилась. — Ужин дважды грела!

— Да, я вкатил им четвертый, а потом, пока думали, расходиться или нет, еще и пятый вправил. А потом тетка Саманта свет у себя в окне выключила, совсем мой мячик не видно стало, пришлось разойтись.

— А кто же вкатил первые три, сынок? — спросил отец, хитро улыбаясь.

— Тоже я, пап, кто же еще?!

Мать, похоже, сменив гнев на милость, направилась в кухню, разогревать ужин в третий раз. Отец потрепал Диего по курчавой голове и, наклонившись к его уху, тихо, заговорщицки прошептал:

— Центральный нападающий Диего Гонзалес, пока мама возится с ужином, у меня к тебе одно дело есть.

Проскользнув темным коридором мимо двери в кухню, где мать гремела посудой и, чертыхаясь, разгоняла над плитой дым, они вошли в маленькую комнату Диего, увешанную картинками с обложек спортивных журналов. Отец прикрыл дверь.

— Может, хватит гонять с друзьями, — начал он издалека, — этот замызганный, старый, черный шар мексиканского происхождения?

— Но, папа… — Диего сжался при мысли, что его лишат единственного любимого занятия.

— Даже не начинай, — нарочито строго продолжал отец.

— Но почему? Я обещаю, что буду делать все домашние задания вовремя. Я ни разу не пропущу школу. Обещаю! Обещаю! Обещаю! — По лицу мальчика потекли крупные слезы.

— О! А я и не знал, что ты умеешь плакать! — усмехнулся отец. — Хорошо, не реви, я просто хотел сказать, хватит тебе играть этим доисторическим мячом, Диего! Почему бы тебе не заглянуть под кровать? По-моему, там что-то лежит, дожидается тебя вот уже целых четыре часа?!

Диего, недоверчиво взглянув на отца, полез под кровать. Через секунду оттуда раздался радостный вопль.

— Ола-ола-ола! Пап, вот это да!

Шустрой змейкой мальчик выполз из-под кровати, а в руках его, матово светясь черно-белыми шестиугольниками, подрагивал футбольный мяч.

— Настоящий! Кожаный! Во, ребята обрадуются. Может, нашей команде даже разрешат теперь на настоящем поле поиграть!

Отец, сделав притворно суровое лицо, сказал:

— Но ты нам с матерью должен обещать, что учебе в школе это не повредит! И особенно математике.

— Да, конечно, пап, — Диего слушал его уже в пол-уха, несясь на кухню. — Мам, ма-а-ам, смотри, что у меня есть! Папа подарил! Настоящий мяч из кожи!

— Надеюсь, со школой у тебя проблем больше не будет? А? — Мать пыталась придать голосу решительность. — Иди, мой руки, бесененок. С мы-ы-лом!

— Да, мамочка, я обещаю!

— Что это у тебя с рукой? — Она схватила шмыгнувшего было мимо Диего за запястье. По краям темного пластыря, наклеенного через всю левую ладонь, проступала запекшаяся кровь. — Твоя рана все еще не зажила? Завтра же идем к врачу, к дяде Савиньи. Что же это такое? Три недели прошло, а порез не зажил! Так ведь и заражение подхватишь! Как без руки-то играть будешь?

— Так ведь я ногами играю! — с заразительным мальчишеским смехом заключил центральный нападающий, направляясь в ванную комнату на помывку.

Там, украдкой поглядывая на дверь, Диего, морщась, сорвал грязный пластырь. Под струей холодной воды он с серьезным лицом, но внезапно побледнев, промыл рану. Затем поднял руку ближе к лицу, внимательно ее оглядел. Рана действительно начала затягиваться. Мальчик промокнул ее куском туалетной бумаги — отпечатался легкий розовый след. Диего тряхнул ладонь, смахнув секундное оцепенение, — наклеил пластырь на прежнее место. Обеими руками он «причесал» свои жесткие кудряшки, показал себе в зеркало розовый язык и на материно «Дии-ее-го!» закричал: «Иду-у, мааа!»

Примечания

2

Никогда не думал, что наступит этот день, что ты украсишь мою жизнь, что буду тебя любить, с тобою говорить опять, но, черт возьми, сколько же я потратил времени — теперь страдаю от своих ошибок. Хотелось бы начать сначала, но, до того как уйти из твоей жизни и продолжить одинокий путь, нужно в слезах оторваться от поцелуев и от твоего тела. (исп.) Фрагмент песни латиноамериканского композитора и певца Обие Бермудеса (Obie Bermúdez) «Antes».

3

От англ. striker — бьющий. То же, что форвард, или нападающий.