Кулуангва

Михаил Уржаков

Аргентинский мальчик, обожающий футбол, профессор истории МГУ, российский бизнесмен-миллионер, свободный художник, молодая женщина из племени майя, ожидающая ребенка, и… великий физик Никола Тесла. Их всех, живущих в разное время и в разных местах, словно бы сводит черный каучуковый мяч, преисполненный мистическими, необъяснимыми свойствами. Книга – мозаика, и читатель становится соучастником опасной, азартной игры, угадывая ходы и принимая пасы. Чем кончится эта игра? Кто в ней победитель?

Глава 2

20°40’25»N

88°34’31»W

Чичен-Ица, полуостров Юкатан, Мексика.

2 октября 1520 года

Уу-у-ууу… Ааа-аааа…

Веки тяжело разомкнулись. Но картинка перед глазами нечеткая. Желто-зеленые всполохи, вспышки света сквозь молочную пелену век. Она не сразу поняла, что ее разбудило. То ли глухой стон из глубины хижины, то ли очередные пинки в утробе. Пинки в последнее время становились все чаще. Ребенок чувствовал недостаток воды в организме матери и требовал жидкости. Для Толаны это первые роды. Она не знала, как унять в себе бьющийся плод, и во многом действовала наобум.

Мать ее мужа, Ма-Ис, старая женщина, сама едва ходила. Удивительно, что она еще на ногах! Почти все ее сверстницы — старухи, на которых держалось обучение племени и присмотр за малолетками, — одна за другой высохли на глазах за последние три недели. Каждое утро они вывешивали у дверей своих хижин цветные покрывала в знак, что еще живы, потом возвращались внутрь и лежали неподвижно в сухой пустоте до захода солнца. В хижину, на дверях которой такой знак отсутствовал, жрец племени Вак Балама посылал двух воинов. Завернутых в одеяла мертвецов выносили за площадь Тысячи Колонн, за храм Штолока, туда, где заканчивалось маисовое поле, так и не давшее нынче урожая. Тела бросали и заваливали камнями, чтобы обезумевшие от жары, голода и жажды дикие животные не растаскали трупы. Каждый новый мертвец — поверх старого захоронения, и все опять заваливалось камнями. Кругом стоял смрад. Воины перевязывали себе лица, оставляя лишь щель для глаз. По ночам вокруг могильного холма выставляли горящие факелы, отпугивали животных криками, били колотушками по стволам сухих деревьев, стучали в барабаны.

Толана вставала совсем рано, до восхода, и, осторожно, распрямив плечи и сложив руки на пояснице, по-утиному переступая, отправлялась в заросли у поселка, окружающего городскую стену, чтобы собрать капли росы на широких листьях ол-ка-хио. Крупные капли стряхивала в глиняную плошку, мелкие просто слизывала языком. Через час язык распухал. И так — каждое утро, вот уже в течение четырех лун. Другой воды не было.

Ребенок в ней требовал воды и еды, он хотел жить. До его появления, судя по предсказанию старухи-матери, оставалось совсем немного — две луны. А ходить Толане становилось все трудней. Первое время она еще добиралась до Священного сенота, осторожно ступая босиком по окаменевшей выжженной земле. Она подходила к самому краю провала и напряженно вглядывалась вглубь. Пришла ли вода, смилостивились ли боги? Но в нос ударял все тот же сладковатый запах разлагающихся трупов — бедных девушек, среди которых была и ее совсем маленькая сестра. Толану передергивало от отвращения, порой тошнило, и потому в последние дни она бросила свои походы к мертвому сеноту¹.

Толана хотела было сразу пойти собирать утреннюю влагу с листьев, но солнце стояло уже высоко, и она поняла, что спала намного дольше обычного. Кроме того, язык раздирала острая боль. Толана провела ладонью по лицу и нащупала коросту запекшейся крови. Двумя пальцами дотронулась до опухшего языка, потрогала шрам посередине. Хоть он и затянулся, но каждое движение языком причиняло боль. Боль отдавалась и в большом животе, уже начавшем сползать вниз — знак приближения родов. Женщина повела головой, покачивая ею вправо-влево, пытаясь стряхнуть оцепенение и восстановить события вчерашнего дня. Боль нигде больше не отозвалась, она жила лишь в животе и на кончике языка.

Легкий шорох и стоны заставили Толану оглянуться. В углу хижины на старом тряпье, под полосатым одеялом глухо стонал ее муж — Кулуангва. Всю нижнюю часть одеяла покрывали пятна запекшейся крови. Мужчина лежал на спине и что-то невнятно шептал. Толана наклонилась ниже, чтобы разобрать слова мужа.

— Завтра… все будет хорошо! Нам сказал Вак Балама, помнишь? Завтра пойдет дождь! Мы напоили Чаака. Мы сделали… Он теперь доволен. Он напоит нас. Он должен… нашего ребенка. — Его голос сорвался и затих.

— Да, Кулуангва. — Толана еле ворочала распухшим языком.

Она положила голову мужу на грудь и прикрыла глаза. Вспышками приходили воспоминания из вчерашнего дня. Верховный жрец Вак Балама рассказал им притчу в храме.

Путь, который избрали другие племена, был путь побежденных, когда отдавали то, что находилось у них под грудью и подмышками, чтобы это расцвело. А такое цветение означало, что каждое то племя принесено Чааку в жертву, у них вырваны сердца. Но до этого Чаак передал свое могущество роду Баламы. Баламе-Кице, Баламе-Акабом и Ики-Баламе. Моим славным предкам. Он передает эту силу до сих пор, и эта сила еще никогда не обманывала нас. Мы привыкли воздерживаться от пищи, пока ожидаем появления зари. Мы бодрствуем, ожидая восхода солнца. Мы сторожа Великой Звезды, что поднимается первой перед солнцем, когда занимается день. Туда, к восходу, устремлены наши взоры. Туда, откуда пришли наши боги.

Не там, однако, мы получили свою силу и верховную власть. Но лишь здесь мы подчинили и покорили большие племена и малые племена, когда мы принесли их в жертву пред Чааком и Священным Зерном. Мы поднесли ему кровь, плоть, груди и подмышки всех тех людей, чтобы оросить и оживить Священное Зерно. И могущество пришло к нам. Велика была мудрость, когда мы свершали свои деяния во мраке. Но вот пришло время, когда Чааку стало мало. Этого стало мало Священному Зерну Чаака. Одному из шести священных зерен, принесенных Им на нашу землю, — мало наших подношений. И он говорит мне, а я — вам: дети Маиса, воздайте благодарность перед последним отправлением! Совершите что необходимо: проколите ваши уши, пронзите ваши чресла и совершите ваши жертвоприношения! В том будет ваша благодарность предо мной — и я воздам вам. И я, Вак Балама, ваш жрец, говорю вам: пришло время сделать все, что хочет Чаак для орошения и цветения Священного зерна.

Еще Толана вспомнила, как долго, очень долго она тащила Кулуангву по узким ступеням вниз с вершины храма. Вспомнилось ей, как сильно бился в утробе ребенок, сопротивляясь каждому напряжению матери. Затем теплые руки старухи Ма-Ис помогли затащить Кулуангву в хижину, положить его безвольное тело в угол на низкий топчан и прикрыть одеялом. Но что было до этого? Память путалась, события не прояснялись.

Кулуангва хрипло дышал, голова женщины поднималась и опускалась с каждым его тяжким вздохом. Вот он со стоном потянулся, выдохнув боль, расправляя затекшие за ночь мышцы. Одеяло, укрывавшее тело, сползло на пол. Толана подняла взгляд, не до конца понимая, что ей открылось. Перехватило дыхание. Увиденное заставило ее с силой зажмурить глаза. Вся нижняя часть тела Кулуангвы: бедра, лодыжки, ступни — была покрыта коростами запекшейся крови. Между его ног слабо подрагивала огромная, уродливая, черно-красная… губка. Все то, что когда-то принимало активное и ласковое участие в создании маленького существа в ее утробе, превратилось в невообразимый кошмар. И Толана вспомнила вчерашний день.

Примечания

1

Сенот (исп. cenote) — естественный колодец, образовавшийся в результате обрушения сводов известняковых пещер с протекающими в них подземными водами. По легендам майя, в Священном сеноте в Чичен-Ице (достигавшем более 60 м в диаметре) жил бог дождя Чаак, которому нужно было приносить человеческие жертвы и богатые дары в обмен на живительную влагу. — Здесь и далее примеч. ред.