Кулуангва

Михаил Уржаков

Аргентинский мальчик, обожающий футбол, профессор истории МГУ, российский бизнесмен-миллионер, свободный художник, молодая женщина из племени майя, ожидающая ребенка, и… великий физик Никола Тесла. Их всех, живущих в разное время и в разных местах, словно бы сводит черный каучуковый мяч, преисполненный мистическими, необъяснимыми свойствами. Книга – мозаика, и читатель становится соучастником опасной, азартной игры, угадывая ходы и принимая пасы. Чем кончится эта игра? Кто в ней победитель?

Глава 13

45°27’57» N

9°11’21» E

Милан, Италия.

14 мая 1991 года

Ехать Родиону Карловичу Тейхрибу пришлось довольно долго. Многоэтажные дома времен ренессанса и классицизма сменились кирпичными и блочными строениями пригорода, с граффити по штукатурке, с отбитыми и потекшими углами выцветшей краски и порой с пустыми глазницами окон. Но Родион не очень обращал внимание на пролетавшее в закатных лучах солнца окружение. Боль в висках его становилась нестерпимой. Наконец, автобус резко затормозил, подняв цементную пыль близлежащей стройки, и остановился у покореженной металлической рамы — остова автобусной остановки. Маленький человек легким движением загорелой руки указал Тейхрибу — «На выход». Тот беспрекословно подчинился.

Ступив на пыльную мостовую на виа Привата Офанто, он огляделся по сторонам в поисках аптеки или вывески с зеленым крестом. Голова по-прежнему раскалывалась. Или жара была причиной, или утренняя утомительная лекция о современном и историческом положении Страны Советов в мировой политической системе, с кучей никчемных вопросов аудитории о возможном построении «новой демократии» в СССР.

Итальянец же, быстро семеня кривоватыми ногами, поминутно оглядываясь и заговорщицки помахивая ладонью у бедра, звал Тейхриба за собой, вниз по улице. Словно бы повинуясь чужой воле, Родион молча плелся за стариком. Идти пришлось недолго. Уголок, куда направлялся старый итальянец, находился в безлюдном, но достаточно шумном месте, прямо у съезда с 51-й автомагистрали Тангезил Ист. Слышно было, как наверху, нервно сигналя друг другу, проносятся автомобили, грузовики, фургоны. Но тут, внизу, ни пыль, ни шум не мешали виноградным лозам оплетать белые веранды замысловатой, зеленой паутиной, кое-где уже начали набирать свой терпкий сок тяжелые гроздья. Помидорные кусты на тонких гладких кольях стояли по периметрам участков, отделяя соседей своей невысокой живой изгородью. Пахло молодым вином, свежим хлебом. Не Милан, а провинция.

Старик подвел Тейхриба к какому-то дому и быстрым движением руки пригласил внутрь. Глядя на выцветшую вывеску «Vecchie — Nuove⁵» и множество старой утвари и непонятной рухляди, Родион Карлович определил для себя лавку как антично-вторичная. Все, что произошло потом, было похоже на странную мини-комедию черного юмора.

Профессор истории Московского университета Родион Карлович Тейхриб стоял посреди маленького помещения, заваленного хламом, и с возрастающим интересом оглядывал все это, несмотря на жестокую мигрень. Старик же исчез за перегородкой, но тут же вернулся, держа в одной его руке стакан воды, где пузырилась крупная таблетка, другой рукой, словно золотой меч, он сжимал крупный початок вареной кукурузы. Под мышкой был зажат небольшой черный предмет, более похожий на древесный гриб или хорошего размера брюкву.

Старик ткнул стакан Тейхрибу (тот взял его без промедления), стукнул себя пальцем по виску и сказал что-то типа «Si prega di bere, da un mal di testa». Скромные познания в итальянском подсказали Тейхрибу перевод: «Пейте, пожалуйста, это от головной боли». Он немедленно выпил пузырящуюся жидкость с привкусом ацетилсалицила, прикрыл на мгновение глаза и тут же чуть не упал, получив сильный удар по голове.

Отшатнувшись и выронив стакан, который разлетелся на каменных плитах в мелкое крошево, Родион Карлович открыл глаза и увидел, как по маленькой комнате летят ошметки сочной массы — желтые кукурузные горошины. Это же месиво сползало и с его лба и волос. Прежде чем он успел опомниться, старик проворно развернул его за плечи, пинком выставил за дверь, прямо под колеса едва успевшего затормозить автобуса. Вслед ему полетел обломок кукурузного початка. К удивлению Тейхриба, не воспоследовало ни ругани, ни долгих итальянских разъяснений с сочными жестами и хриплыми вскриками «идиотто». Водитель затормозившего автобуса просто открыл дверь во все такой же пустой автобус. «Джузеппе Сизый Нос» вышел вслед за Тейхрибом, развернул того к себе и вложил в его руки черный предмет. С некоторым очевидным извинением в голосе он произнес: «Ton gucha, Rodion! Grazie», повернул профессора в обратную сторону и легонько втолкнул в автобус.

Тейхриб плюхнулся на первое сиденье и минут пять сидел, тупо смотря в окно. Затем задумчиво провел по влажному от кукурузы лбу и почувствовал легкую, саднящую боль над левой бровью. На пальцах осталась небольшая кровавая полоска. «Вот так получают увечья в кукурузных боях за свободу и независимость…» — усмехнулся он про себя. На коленях у него, тяжело давя на бедра, лежал черный каучуковый шар. Родион опустил на него руку cо следами крови и вдруг, почти мгновенно, терзавшая его уже несколько часов боль улетучилась. Просто ушла, отпустила его. Профессор растекся по пластиковому креслу с блаженной улыбкой.

Из небытия его вывел окрик водителя. Автобус стоял на той же самой остановке на пьяцца Лима, и даже на той же самой стороне виа Плени. Когда Родион шел мимо водителя, тот остановил его. Вежливо, но настойчиво он постучал прокуренным ногтем по металлической, изрядно поцарапанной коробке с треснувшим стеклом окошечка.

— Dieci lire, signore, per favore⁶, — просипел он.

— Си, синьор, — в тон ему ответил Тейхриб, бросая в кассу потертую монету в десять лир, с колосьями — на одной и с плугом — на другой стороне. Через минуту он опять сидел на скамейке остановки, будто задремав на несколько минут. Головной боли как не бывало, а в ладонях он грел черный каучуковый мяч.

Примечания

5

Дословно: старое — новое (ит.).

6

Пожалуйста, синьор, десять лир (ит.)