Скульптура сна

Михаил Ромм, 2017

Творчество Михаила Наумовича Ромма хорошо известно в современной русской поэзии. Волей судеб он не относится ни к одной литературной группировке, что его самого всегда огорчало, а его читателей – радовало, потому что основой его поэтики является интерес к человеку как таковому, к вечным вопросам бытия, а не литературная игра как таковая. Где пролегает грань между «я мог бы сделать» и «я должен» – сомнение, глубоко занимающие автора. Поэзия Михаила Ромма открывает сложный, полный душевных мук и мятежей мир автора. Это четвертая книга поэта, в которую вошли избранные стихотворения 2008–2016 годов, два венка сонетов и большая повесть в стихах «За золотым руном». Книга рассчитана на взрослых любителей поэзии.

Времена года

О мае

Написать бы о мае, о поздней весне,

О рисунках детей на асфальте,

О прогулках ночных и о чём-то извне:

Дескать, звёздные иглы, не жальте!

Только нет ничего необычного в том,

И ленивый об этом не пишет:

Крупный месяц застрял за ближайшим углом,

Зацепившись рогами за крышу.

Юн оранжевый свет фонарей-фонарят,

Где, синея в обманчивом мраке,

Номера на облезлых домах так горят,

Как пророчества тайные знаки.

Вот глотаю я воздух, как будто бегу…

Ну и пусть будут строки ничтожны,

Ну и пусть ничего передать не смогу,

Но молчать… но молчать невозможно!

Сладкий воздух

Сладкий воздух цветущего мая,

Влажный воздух прогулки ночной,

Смерть и боль я за это прощаю,

Я за это, мой Боже, с Тобой.

Потому атеистом и зверем,

Грязным циником, скептиком злым,

Боже, Боже мой, я в Тебя верю,

Признаю себя сыном Твоим.

Разъярённый, пустой и нервозный

Брошен в мире телесном, густом,

Но ведь эти далёкие звёзды —

Мой единственный дом.

Июнь

Благословен июнь в цветущих липах

Блаженной земляничною порой,

Весь в яблочных круглящихся полипах,

Налитых плотной белой кислотой.

Рвать яблоки уже я не рискую,

И всё-таки им радуюсь я вновь,

Июнь, как обещанье поцелуя,

Томит меня и будоражит кровь.

Приняв в объятья спального района,

Переполняет пряный аромат,

И смотрит город с каждого балкона,

Действительно преображённый в сад!

Неутомимый рост, не видный глазу,

Мой мегаполис бережно хранит,

И в тёмном парке юные проказы,

И тихий смех, и лёгкий жар ланит.

Светлояр

Озеро

Сияет озера покой —

Смиренный, ясный и покорный,

И облаков текучий строй

В воде недвижной перевёрнут.

Одеты свежею листвой,

Берёзы светятся как будто —

Росой осыпанное утро

В тени часовенки простой.

Привычный гомон не слыхать,

И тишиною колокольной

Чужое слово «благодать»

Вдруг вырывается невольно.

Невидимые жители земли

Невидимые жители земли,

Живущие в земле, вернее — в почве,

Они плывут внутри, как корабли,

Но звёздам не заглядывают в очи.

Тяжёл их труд, им отдых незнаком,

У них одна забота и стремленье.

Подумаешь о мире их живом —

И остро ощущаешь отвращенье.

Остановившись вдруг, они умрут

И станут для товарищей работой,

Продолжится неутомимый труд,

И новой жизнью станут нечистоты.

На огороде

Начинается гневно и грустно,

Неспособна на грусть и на гнев,

Песня мглы в ореоле капустном,

Запугав, заглотив, обнаглев.

Острый голод — и лист мягкотелый

Режет нёбо лохматых небес.

Комья глины сухой…

Каравеллы

Раздвигают бушпритами лес.

Память лжи в треске лопнувшей почки,

Ржавый трактор, давящий лягух,

Параллели, сведённые в точки,

Стоны трав, обагряющих слух.

Завтра здесь кабачки-ренегаты

Толстомордые вцепятся в грунт.

Рыжий пёс поглядит виновато.

Доллар ляжет, поднимется фунт.

Состояние

Мне спокойно и радостно жить,

Мне ничуть не тревожно,

И лучей золотая финифть

Оплела осторожно.

В летней капельке ясного дня

Отражается солнце беспечно.

Это всё, это всё — для меня,

И дано мне навечно.

Детский смех над водой, тишина,

И небес голубых глубина,

И не хочется думать о том,

Что же там — за холстом…

Зерно

Вы видели когда-нибудь зерно?

Положено на влажную бумагу,

Иссохшее от времени, оно

В себя вбирает жизненную влагу.

Разбухло, вид величия лишён,

Так мертвенно-белесо и ничтожно.

Проходит день, и острый корешок

Натягивает тоненькую кожу.

Проклюнулся. Нелеп и некрасив,

Как будто коготь выпускает хищник,

А на спине набух уже нарыв,

И коготь все растёт и влагу ищет.

И вот росток ладони смог открыть,

Рождённый покорять и покорить.

Земляника

Господь придумал землянику.

Ломаю голову — зачем?

Хотел ли, Господи великий,

Полюбоваться, как я ем?

Она сверкает алым бликом,

По сути, лишняя совсем —

Причуда силы многоликой,

Не понимаемой никем.

А может, в мире иллюзорном,

Предвидя летнюю жару,

Бог знал: под листиком узорным

Удобно будет комару

У лакомства меня встречать,

Чтобы за жадность наказать.

Начало осени

Ранняя осень — позднее лето.

Солнце в зелёных ветвях.

Но желтизна проступает. И это —

Как седина на висках.

Пышно колышется зелень живая,

День ещё зноём печёт,

Но вот уже в горы листья сгребает

Дворников хмурый народ.

Россыпь рябины — парад ежегодный,

Радостная круговерть.

И кажется выдумкой космос холодный,

И кажется выдумкой смерть.

У речки лесной

Здесь у речки лесной, где звенит тишина,

Ночью небо становится ближе,

И горошины-звёзды на ветви сосна,

Точно бусы алмазные, нижет.

Млечный купол, сверкая, в тиши вознесёнэх

Только изредка слышно из мрака,

Как в далёкой деревне облает свой сон,

Заскулит и затихнет собака.

Неожиданный плеск — лягушачий прыжок,

Вдруг посмотришь на воду, очнувшись,

Догорая, костёр затрепещет у ног,

Тёмным зверем уютно свернувшись.

Так искрится холодная осени вязь,

Насекомых народ усыпляя,

И опавшие листья, слегка серебрясь,

Кораблями в реке проплывают.

Ранний сентябрь

Сентябрь ранний — и не осень вовсе:

Деревья только думают желтеть,

Но всё-таки ты к худшему готовься —

Вот-вот наш мир закрутит круговерть.

На листьях солнце, как на фотоснимке,

Проступит, превратив их в образ свой,

А мне всё снятся чёрные ботинки,

Грохочущие в такт по мостовой.

Потом затянет тонкой коркой лужи,

Под инеем прогнутся провода.

И хоть я знаю: дальше будет хуже,

Парадоксально счастлив иногда.

Сентябрь 2012

Минотавр

Я блуждаю в лабиринте осени,

В тупиках кружит обманный путь,

Все улики преступлений косвенны,

Только боль опять стучится в грудь.

Для того ль меня ночами яркими

Одарял любвеобильный Бог,

Чтоб, засыпан щедрыми подарками,

Отдариться я уже не смог?

Небо клочковатое над крышами

Ловит взгляд в сплетение ветвей,

И теперь почти не слышно мне

Музыки в обители Твоей.

Оплетённый мелкими заботами,

Я запутал Ариадны нить.

И возможно, там, за поворотом тем,

Минотавр ждёт, чтобы убить.

Начинается дождь — получается снег

Начинается дождь — получается снег.

Близоруко мерцает фонарь.

Одиноко бредёт в темноте человек —

Получается тёплый январь,

А за окнами кто-то глядит на свечу

И мерцает в стакане свеча.

Кто-то в сумраке скажет: «Остаться

хочу…» —

И сухими губами коснётся плеча.

А в соседней квартире читает стихи

Тонкорукий подросток — мечтательный взгляд,

Под девчоночьей чёлкой полно чепухи,

И сжимает внутри, и колени дрожат.

Телевизор включён на втором этаже,

И невидимый зритель застыл перед ним.

И он смотрит свой сон, а не «ящик» уже,

Тот, что с улицы кажется чудом цветным.

Там, во сне, этот зритель застыл в янтаре

Золотым насекомым — теперь не вернёшь,

И запуталось время в лучах фонарей:

Начинается снег — получается дождь.

В Москве ещё кое-где ходят трамваи

В Москве ещё кое-где ходят трамваи —

То красный, то жёлтый сквозь серые дни,

Тут разноцветно и сладко мерцают

Автомобильных пробок огни.

Здесь в отражателях фар стрекозиных

Всплывает в сознании детство моё:

Мотор самолёта из тонкой резины

И «под крылом самолёта поёт

Зелёное море». И сам я, счастливый,

Смотрю — предо мной петушки-леденцы.

Мы ёлку купили. И все ещё живы —

Сегодняшних снов мертвецы.

Так было снежно

Так было снежно, снежно, снежно,

Как будто век копился снег,

Чтобы прорваться неизбежно,

И дом — не дом, а лишь ночлег.

И ветви чёрные каскадом

Обледенели в хрустале,

Пленённые своим нарядом,

Клонились, хрупкие, к земле.

Толпились рифмы, как созданья,

Враждебные для смысла слов, —

И мнилось, что существованье —

Всего лишь повод для стихов.

Всё так мучительно прекрасно

В узорной сказке ледяной,

И терпеливо, и напрасно,

А я… Я был тогда живой.

Ещё зима

Ещё зима. Весна — немножко.

Повсюду снег пока белеет,

Но солнца тёплая ладошка

Подставленную щеку греет.

Деревьям зелень только снится,

Но сны их в воздухе плывут,

В ветвях невидимые птицы

Об изменениях поют.

Повсюду проступают знаки,

Как бы штрихи на цветопробе,

Уже иначе две собаки

Барахтаются

в сугробе.

Мартовские тюльпаны

Три жёлтых тюльпана на фоне окна —

Зелёные выплеснув руки,

А там, за окном, — тишина, белизна,

Там снег, похищающий звуки.

В головках тюльпанов тропический рай,

В нём птицы не умолкают,

Плывёт крокодил и кричит попугай,

И рыбок прожорливых стая.

А может, Голландия грезится им:

Весеннее солнце ликует,

И ангелы дарят цветам молодым

Греховные поцелуи.

Где голубь косится из-за стекла

На кошку оранжевым глазом,

Три жёлтых тюльпана на длани стола,

Зажатые маленькой вазой.

Апрельский дождь

Земля открыта. Лёд расколот.

Снег прошлогодний не вернёшь.

И снова падает на город

Апрельский дождь.

Повсюду грязь, мокра одежда,

Но чуда ждёшь:

Приносит новые надежды

Апрельский дождь.

Все эти вздохи и туманы —

Благая ложь.

Но снова веришь, как ни странно,

В апрельский дождь.

И снова юное томленье,

И в сердце дрожь.

Предвосхищение цветенья —

Апрельский дождь.