Сбежавший из вермахта

Михаил Кубеев, 2015

В романе «Сбежавший из вермахта» использованы реальные эпизоды из жизни известного немецкого актера и режиссера Ханса-Эриха Корбшмитта, который успешно выступал в театрах нацистской Германии, снимался в кино, но в 1943 году его отправили на Восточный фронт. На долю главного героя выпадает масса опасных приключений, прежде чем он определит свою дорогу к новой жизни.

6. Боевое крещение

Так Эрих попал на передовую в батальон майора Герда Хойса, оттуда его направили в роту лейтенанта Уве Шмидта, который распределил его дальше, в подразделение связи, которым командовал старший фельдфебель Штефан Браун. Хоть и напугал старший фельдфебель из штаба полка Эриха передовой, но на самом деле все оказалось не так страшно. От старослужащих солдат Эрих успел наслушаться немало полезных премудростей: как держать себя с начальством, как ходить в разведку, как маскироваться и не выдать себя, что делать, если внезапно встретишь Ивана. От них же узнал, что командир роты, лейтенант Уве Шмидт, его земляк, из Франкфурта-на-Одере. Он воюет в России с начала кампании 1941 года. Человек не злой. Своих солдат в обиду никому не дает.

Военной муштре, обращению с оружием Эриха два месяца обучали в Германии в казармах под Франкфуртом-на-Одере. Там он сапогами чеканил шаг на бетонном плацу, ползал под колючей проволокой, стрелял из карабина по мишеням, рыл траншеи, из окопа бросал гранаты. Но командир взвода телефонистов фельдфебель Штефан Браун считал, что все эти учебные мероприятия в мирных условиях мало что дают. Они больше годятся для рассказов нежным фрейлейн. Порох надо нюхать не на стрельбище, а в ходе реальных смертельных боев, в перестрелке, когда противник жаждет тебя уничтожить, сравнять с землей, и когда ты сам проникаешься к нему такой же ненавистью и жаждешь его уничтожить. Немецкая ненависть против русской! Это и есть война. Были на учениях танки? Нет. Вот так-то. Ползет на тебя русский танк Т-34. Что ты будешь делать? Стрелять по броне из пулемета бесполезно. Кинешь гранату — не долетит. И глубокий окоп не спасет. Танк гусеницами если не раздавит, то засыплет и утрамбует. Как быть? От танка никуда не скроешься. Если ты не уничтожишь его бронебойным снарядом, то он уничтожит тебя, это точно. Берегись русских танков!

Через неделю службы из полка донесся слух, что к ним с проверкой собирается прибыть пехотный генерал-инфантери. Это сообщение со скоростью беглого огня распространилось по батальонам и далее по ротам и взводам. Точный срок его прибытия не знал никто. И в штабе батальона ничего определенного сказать не могли. Канцелярские работники пожимали плечами, что означало: не мешайте выполнять нам свои обязанности. Если знаем, то не проболтаемся, придет время, вам объявят. Адъютант генерала, которого дважды засекли в штабе полка, знал только одно, что генерал прибудет, обязательно прибудет, но вот когда, это неизвестно, ждите.

После зимних холодов особых наступательных операций не проводилось. У немцев возникли проблемы с подвозом, с ружейным маслом, которое замерзало на морозе в минус двадцать градусов. Требовался глицерин, но и его подвозили не всегда вовремя. Синтетический бензин не подавался в карбюраторы, автомашины глохли, плохо двигались. Все переключались на лошадей, на тягловую силу. Но и животные не выдерживали низкую минусовую температуру. Им требовались отапливаемые помещения. А где доставать для них корм?

Только с началом апреля мороз начал отступать, солнце все дольше зависало на небе, и временами оно так пригревало землю, что начинали течь ручьи. Пехотный батальон вместе с полком оберста Эльснера отходил в Белоруссию на заранее подготовленные позиции. Вернее, не отходил, а откатывался. Говорили, что фронт проявлял эластичность. Увы, но прежние оставленные позиции уже никак нельзя было назвать укрепленными. Партизаны постарались разрушить их, траншеи взрывали, окопы засыпали, доты уничтожали. Так что многие оборонительные рубежи приходилось создавать заново. Как говорило высшее начальство, тактическое выравнивание фронта столкнулось с непредвиденными сложностями. На самом деле это было отступление. С боями, с потерями, со встречными атаками, но все же отступление.

Генерал был участником сражений с первого дня войны. Он испытал радость побед в летней кампании, пережил неудачу разгрома под заснеженной Москвой. Он видел обмороженных солдат без зимней одежды и потому ругался с хозяйственниками и снабженцами, которые в самые холода оставили солдат и офицеров без теплых вещей. И сам невольно повторял путь Наполеона — сидя в закрытом «опеле», двигался от Москвы, в сторону Смоленска.

О нем говорили как о человеке, следовавшем букве и духу армейского устава, стремившемся к строгой дисциплине и порядку на всех уровнях. И в то же время он был своим, полевым командиром, камрадом, проявлял отеческие чувства к парням, дравшимся с врагом. И теперь камрадам нужно было приводить в порядок свой френч, проверить все пуговички, чтобы они были пришиты на свои места, чтобы бляха блестела и сапоги надраены до глянца. Поэтому, как говорили в штабе полка, вся процедура посещения линии фронта должна была быть тщательно подготовлена, чтобы, не дай бог, не произошло каких-либо неприятностей и недоразумений. Приказ из дивизии поступил в полк, полк пустил распоряжение по батальонам и ротам — принять генерала со всеми надлежащими почестями, обеспечив ему все необходимые удобства. В роте приказ донесли до каждого пехотинца.

Теперь каждый четко знал, за что воюет, почему далеко от родины защищает свое отечество. Порядок наводился в бункерах, траншеях, дотах. Начищались также пушки, оружие и даже в окружающем лесу собирали брошенные бытовые отходы. А вдруг захочет заглянуть туда и увидит желтые лунки или замерзшие кучи? Уборкой занимались каждый день. Блиндажи выглядели как новенькие, койки заправлены, стекла блестели, никаких пустых бутылок, пачек от сигарет. Все кучи мусора закопали, засыпали снегом. К приезду генерала все было готово. Но вот беда, все эти мероприятия по уборке местности, чистота и глянец, которые наводились в полной тишине, привлекли внимание противника. Как, каким образом? Подослали лазутчиков?

Наблюдатели с той стороны заметили-таки странное оживление у немцев. Не знали, что оно означало, и потому, видимо, на всякий случай, для подстраховки, послали несколько десятков снарядов, чтобы, так сказать, утихомирить ревностный пыл противника. И что в результате? В результате всех этих глянцевых мероприятий восемь немецких солдат погибло, несколько было ранено. И потом новость! Из штаба полка в батальон сообщили, что генерал не приедет. Из батальона позвонили в роты и сказали, что его вызвали в Ставку, он улетел в Берлин. Спасибо, удружили… От этого сообщения на душе сделалось почему-то грустно. На кого списывать живые потери?

Но нет худа без добра. Все эти инспекционные проверки не только подстегивают, но и воодушевляют. Общение с генералом настраивает. В этот раз, видимо, не судьба. Все осталось по-прежнему, все на своих местах. Немцы постреливали в сторону русских, русские постреливали в сторону немцев. На третий день после мощной артиллерийской подготовки, после грохочущих залпов тяжелых орудий большевики всполошились, послали своих Иванов в атаку. Началось сражение. По полю в снежных клубах впереди катились танки, стреляли по прицеленным позициям, следом бежали фигурки русских солдат, стреляли, падали, поднимались и снова бежали.

Бой разгорался не на шутку. Батальон Эриха готовился отразить атаку, но своих позиций сдавать не собирался. Ни шагу назад, такой был приказ. Стоять до последнего солдата. Эриха отправили в передовые траншеи и окопы налаживать связь. С немецкой стороны заговорили бронебойные 88-миллиметровые пушки, засвистели мины, застучали пулеметы. Старший фельдфебель сидел в наблюдательном окопе, укрепленном толстыми бревнами, и в бинокль рассматривал наступавших. Он докладывал: «Один русский танк завертелся на месте, у него лопнула гусеница. У второго запылала башня». Эрих, сидя у полевого телефона, записывал и предавал эти сведения в штаб. Он сам видел, как горевшие русские танкисты выпрыгивали в снег. Их брали на прицел снайперы. Огонь велся такой, что голову от бруствера было страшно оторвать. Русские залегли. Немцы в атаку не поднимались, командиры выжидали, что предпримут русские. И едва те поднимались, как с немецкой стороны тотчас начинали строчить пулеметы, свистели мины. Русские тоже усилили артиллерийский обстрел. Фонтаны земли и снега взлетали вверх с обеих сторон. И сверху на немецкие окопы сыпались комья земли со снегом. Поле зияло воронками. И вдруг — давящая уши тишина. Ни одного выстрела. Все словно прислушивались, что предпримет враг. Иваны тотчас поползли, принялись забирать убитых и раненых, оттаскивали все что можно на свои позиции. Танки тоже отошли. Атака захлебнулась. Немцы перевели дух. Но этот бой показал, что русские не успокоятся, будут продолжать наступление, значит, впереди бои, бои, бои… И Эриху придется еще не раз тянуть на передовую телефонный кабель, обеспечивать бесперебойную связь, подниматься из окопа и, согнувшись, бежать вперед вдоль передовой, находить разрывы на линии, падать в снег, хватать его пересохшими губами, вынимать кусачки и думать, когда же кончатся мучения немецкого артиста на фронте? Неужели эта война будет длиться вечно? И еще он думал о том, почему боевой генерал не приехал на передовую. Уж не испугался ли?