Сбежавший из вермахта

Михаил Кубеев, 2015

В романе «Сбежавший из вермахта» использованы реальные эпизоды из жизни известного немецкого актера и режиссера Ханса-Эриха Корбшмитта, который успешно выступал в театрах нацистской Германии, снимался в кино, но в 1943 году его отправили на Восточный фронт. На долю главного героя выпадает масса опасных приключений, прежде чем он определит свою дорогу к новой жизни.

8. Выстрелы в спину

Они возвращались с пустыми канистрами, но не с пустыми руками. Вилли сразу оживился, когда увидел, какой военный трофей захватил Эрих. Забыл про натертые ноги, про выстрелы, предложил на полянке все разобрать и поделить по справедливости. Ишь, какой умный выискался!

— Ничего трогать не будем, — сказал, как отрезал, Эрих. — Все принесем в роту. Пусть фельдфебель доложит лейтенанту. Главное, чтобы нас никто не упрекнул в трусости.

Теперь никто не скажет, что они бесплодно провели время. Они напоролись на разведывательный отряд русских, стали отстреливаться. Слава богу, благополучно ушли от погони. Вот так надо будет доложить. И результат их боевой операции — русская офицерская полевая сумка.

Но что это? Сзади снова кто-то выпустил автоматную очередь. Одну, вторую. Пустые канистры улетели в стороны, они бросились на землю, уползли в кусты. Трещал не русский автомат, нет, у него не такая частота выстрелов, это был немецкий, машиненпистоле МП-38. Бьют свои? Но выстрелы звучали с разных сторон. Короткий перерыв, и снова стрекот автоматов. В ответ пулеметная очередь. Целый бой.

Опять Вилли выставил свой автомат. Но теперь он смотрел на Эриха, просил разрешения. Тот отрицательно покачал головой. Кто же это стреляет? Те парни, что были у озера? Они уже далеко. И вокруг все снова смолкло, ни звука. Только легкий ветерок зашевелил ветви деревьев. Но кто-то прячется за деревьями, кто-то прислушивается к чужим шагам и ждет появления на тропе немецких солдат.

Они лежали в тишине, наверное, минут двадцать. Не двигались, выжидали. Эрих поднял голову, посмотрел по сторонам. Все вроде тихо. Он подполз к ели, задышал смолистым воздухом. Этот запах снова напомнил о родине. Как там, все ли в порядке? Родители писали коротко, они всем довольны, ему не о чем беспокоиться. Дядька Отто передавал ему милитаристские приветы и пожелания побыстрее стать фэйнрихом. Зато Блюмхен в последнем письме сообщила, что молодые незамужние женщины в Германии только и говорят о новом законе, согласно которому каждая нордическая женщина до 35 лет обязана нарожать нордическому мужчине как минимум четверых детей. И потом поменять суженого! И снова рожать четырех? А ей скоро тридцать. Она старше Эриха на три года. Значит, следует срочно подбирать достойного мужчину. Эрих не собирается сделать ей предложение? Ведь если она выйдет замуж за солдата, воюющего на Восточном фронте, государство будет платить ей двести рейхсмарок. Приезжай поскорее, любимый, я соскучилась…

Поехать домой? Чтобы потом Блюмхен рожала? Проблемы деторождения его не волновали. Он не ответил. И она перестала ему писать. Обиделась?

Боже, о чем он только думает. Куда он поедет, в какой Берлин? Эрих не заметил, как к нему приполз Вилли.

— Чего ждем? Пора возвращаться. В лесу все спокойно.

Эрих приподнялся, взвалил на плечо рюкзак. Прислушался. Они, пригнувшись, побежали в сторону густого ельничка. Теперь деревья служили надежным заслоном. Выпрямились и осторожно двинулись дальше.

— Давай, Вилли, побыстрее, — негромко произнес Эрих, когда заметил, что напарник стал задыхаться и отстал. Вилли, этот нордический тип, рыжий, голубоглазый житель Мюнхена, вотчины нацизма и фюрера, оказался тяжеловат на подъем, ленив и трусоват.

Эрих остановился, перевел дыхание, обернулся. И в этот момент где-то сбоку застрекотал автомат. Вилли вскрикнул, схватился за левое плечо, повалился на землю. Теперь Эрих не выдержал, пустил очередь, за ней вторую и бросился на помощь напарнику, успел его подхватить.

— Что с тобой?

— Кажется, в меня попали, — одними губами прошептал тот, убрал руку с левого плеча, она была в крови.

— Потерпи, Вилли. Сейчас перевяжу, — ответил Эрих. Они привалились к дереву, он наскоро перебинтовал Вилли. — Дойдешь сам?

— Нет. Дай отдышаться, я, кажется, потерял много крови. — Вилли пнул ногой в дерево. — Это все из-за твоего вещмешка, — зло произнес он. — Русские тут под каждым кустом устроили засаду! Дернули их провод, вот они и прибежали.

— Ладно, Вилли, оставь сачок здесь, потом я его заберу вместе с канистрами. Обопрись на меня.

Эрих взвалил на себя автомат напарника и подставил свое плечо. Они поднялись. Вилли еле стоял, колени у него дрожали.

— Нет, я не могу. — Он снова опустился на землю.

— Послушай, — Эрих вытер выступивший на лбу пот. — Нам нельзя оставаться здесь. Возможно, русские лазутчики у наших траншей. Надо уходить. Соберись с силами. Уже недалеко. — Эрих подхватил его за талию, и так, ковыляя, они прошли еще метров пятьдесят. — Давай побыстрее, Вилли, — старался подбодрить он товарища, — пока нам не всадили еще в задницу!

Эрих посмотрел на часы — они отсутствовали два часа. За это время в роте наверняка подняли тревогу. Там слышали перестрелку. Надо торопиться. Иначе неприятностей не оберешься.

Всю оставшуюся дорогу Вилли продолжал стонать и ныть.

— Не волнуйся, теперь тебя отведут в санчасть, — успокаивал его Эрих, когда они остановились у первого поста. — Там полечишься. Может быть, отпуск дадут. Все-таки был на передовой, выполнял ответственное задание, пострадал от русской пули.

— Какая русская пуля, — сквозь зубы процедил Вилли. — Чего мелешь! Это же был наш автомат, машиненпистоле МП-38, ты не узнал его, что ли?

— Откуда он у русских? — недоуменно произнес Эрих.

— Откуда? Оттуда! Мы наткнулись на русских разведчиков, а наш патруль выпустил по ним очередь, за ней вторую. И мне досталось. Ладно, меня это уже мало волнует. Хоть бы после лечения не отправили на передовую.

В блиндаже, куда они ввалились, встретили их встревоженно. Кто в кого стрелял? Русские появились? Ранение Вилли, его стоны взвинтили обстановку. Слава богу, рана оказалась неглубокой. Прибежавший санитар поменял повязку, забрал его с собой.

Оставшийся за фельдфебеля старший ефрейтор Вендт не без ехидства заметил, что герр фон Ридель, конечно, хороший артист. А вот добыть для камрадов воды не способен. Через два дня день рождения фюрера, забыл? Вода в большом баке кончилась, привезти ее из расположения батальона обещали на следующий день, рыбные запасы подошли к концу. Опять ужин всухомятку, без всяких добавок? Ему поддакнул Руммель.

Эрих вспылил, чуть не сцепился с обоими. Все были какие-то нервные, напряженные.

Наверху беспорядочная стрельба продолжалась. К пулеметным очередям прибавились артиллерийские удары, завыли мины. С потолка блиндажа посыпался песок. И чем теперь закончится эта стрельба, мало кто знал.

Фельдфебель пришел после полудня. Он был мрачный, как туча. Его вызвали на передовую. Эрих вскочил, чтобы доложить, но тот только махнул рукой.

— Знаю, знаю, все уже сказали, — произнес он и сел за стол. — Воды не принесли, карасей не поймали, канистры потеряли, Вилли ранили. — Он забарабанил пальцами по столу.

«Сейчас начнется», — понял Эрих. Он стиснул кулаки, ждал, не садился. Так и произошло. Фельдфебель не был бы фельдфебелем, если бы не высказал ему свое неудовольствие.

— Там в батальоне ребята поживей, чем вы, — съязвил он. — Я был в роте лейтенанта Бахлера. Так вот он похвастался своими бойцами. Их разведка наткнулась на русских. Иваны совсем с ума посходили, купались в ледяном озере! Вот уж действительно ненормальные! Им дали бой. Сумели выбить из церквушки. Один, говорят, голый загорал на крыше, ха-ха! Так и убежал без портков. Надо воевать, а не принимать солнечные ванны! В общем, парни Бахлера провели целую операцию, чуть языка не захватили. А у вас только потери. Ни канистр, ни сачка и Вилли выбыл из строя. — Эрих ничего не ответил. — Ну чего молчишь? Где твое объяснение?

Эрих также молча положил на стол вещевой мешок.

— А это еще что?! — уставился на него фельдфебель.

— Боевой трофей, отбили у русских, — четко отрапортовал Эрих.

— Как у русских? Вы что, сразились с ними тоже?

— А как же! Парни Бахлера били их справа. Иваны отошли к камышам, напоролись на нас. Мы думали взять языка, того, который голым загорал на крыше, но решили оставить его парням Бахлера. Захватили трофей. Это важнее. Русские спохватились, началась перестрелка. Но мы от них оторвались и вернулись домой.

Брови у фельдфебеля взлетели вверх. Он уловил иронию и усмехнулся.

— А что в мешке? — голос у него был уже не столь суров.

— Это сумка русского офицера. В ней фотоаппарат, пленки, консервы, бутылка шнапса.

— О, чего ж ты молчишь, Ридель, это же… это же большая наша удача! — Фельдфебель вскочил и похлопал его по плечу. — Давай собирайся, пойдем к лейтенанту, доложим. Вы провели боевую операцию. Жаль, что есть ранение. Но оно боевое. Ладно, пойдем скорее. Лейтенант не выдержит, позвонит майору Хойсу, распишет все в красках. Мы утрем нос Бахлеру.

Только к вечеру Эрих узнал тайну выстрелов в спину. Оказывается, трое солдат из роты лейтенанта Бахлера тоже отправились за водой и за карасями. Они спустились к озеру, но с другой стороны. Заметили ловивших карасей людей. Наблюдали за ними. Это были русские парни. Немцы в ледяную воду не лезли. Двое русских вышли из воды, заметили немцев и спрятались в камышах. И оттуда начали вести обстрел. Наглецы! От них этого не ожидали. Завязалась перестрелка.

Иваны не дураки, пустили дымовую завесу и на лодке вместе с уловом карасей исчезли. Та пальба взбудоражила передовую линию. К перестрелке подключились артиллеристы, минометчики. Возможно, Эриха и Вилли кто-то из роты охраны или патруль принял за русских и выпустил очередь. Что ж, увы, свои тоже не ангелы, могут ошибиться. Так и было доложено руководству. Понятно, что в такой суматохе о брошенных пустых канистрах, о сачках никто не вспомнил. Снаряды со стороны русских не долетали и шлепались как раз в том самом отхожем месте. Все деревья забрызгали. Жди теперь новых ароматов.

Фельдфебель после доклада лейтенанту отправил Эриха по траншеям на передовую. Война есть война, и надо быть готовым к отражению атаки. Вещмешок они оставили у лейтенанта Шмидта. Тот поблагодарил Эриха за проявленную отвагу, пожал руку, пообещал, что первое воинское звание на подходе. Но ни о каком отпуске не заикнулся. И еще лейтенант сказал, что просмотрит вещмешок со всем его содержимым и отдаст руководству полка. Пусть командир полка оберст Эльснер, полковник, разбирается с найденными вещами. Ясно одно: русские вели разведку местности. Значит, надо усилить бдительность и выставить дополнительные посты. Консервы и шнапс из вещмешка надо проверить. Не приманка ли? Вдруг они отравленные?

Так и не довелось Эриху и его камрадам отведать вкуса русских консервов с русской водкой. Хорошо, что хоть нож не отдал. На его рукоятке была надпись, которую он понял и без перевода, — «Смерть фашистам».

Эрих стоял в траншее, держал карабин на бруствере и водил биноклем по округе. Он видел ту самую тропку, по которой они с Вилли спускались. Как могли спутать их с русскими? Какой слепец немец выпустил по ним очередь? Солнце сияет, вся местность неплохо просматривается… Конечно, на войне путаницы хватает. Вопрос, наверное, в другом. Зачем вообще они воевали? Зачем пошли на Восток? И вот застряли. Похоже, на несколько лет. И стояли насмерть. Немец против русского, русский против немца. Они испытывали смертельную ненависть друг к другу?

Все оказалось не так, совсем не так, как ему рассказывали в Берлине. Никаких недочеловеков Эрих на своем пути по Белоруссии не встретил. Видел убитых русских, видел раненых, пленных. Ощущение не очень приятное. Другие люди, чужые люди. Непонятные. Но все-таки люди, а не недочеловеки, о которых твердил Геббельс. Теперь в Россию пришла весна. Она будоражит, пробуждает совсем другие эмоции, и все меньше остается места для ненависти, для желания убивать. Весна сорок третьего надолго ему запомнится. Он бывший театральный актер теперь обстрелянный солдат. Эх, встретить бы того голого русского парня, который загорал на крыше церквушки. Нашли бы они общий язык? А если Эрих предложил бы ему выпить по рюмке? Сначала русской водки, а потом немецкого шнапса, в нем все-таки тридцать два градуса, а не сорок. Потом закусили бы. Например, берлинской шлахтеплате — на деревянном подносе нарезанная свежая ливерная и кровяная колбаса. Русский не знает вкуса ни ливерной, ни тем более кровяной колбасы. Русские вообще не колбасники. А вот хлеб взяли бы русский. Он ароматней, вкусней немецкого.

Они бы выпили, закусили. Нашли бы общий язык? Помогли бы жесты, вспомнили, как находились в двух шагах от смерти. И дали бы клятву не стрелять друг другу в спину.