Constanta

Марьяна Куприянова (2024)

В жизни Яны Гарзач наступает черная полоса. Конфликты в институте, недопонимание в семье, финансовые трудности и комплексы по поводу внешности усугубляют ее проблемы с управлением гневом, порождая спонтанные и опасные вспышки ярости. Последней каплей становится чреватый исключением недопуск к экзамену. Но внезапно Яне начинает помогать странный преподаватель с другого факультета. Ненавязчиво решая одну проблему за другой, он ничего не просит взамен, однако его необъяснимый интерес не остается без внимания. Герои оказываются в щекотливом положении, пытаясь пресечь похабные сплетни о себе.

3. Позитрон

— элементарная частица вещества, имеющая положительный электрический заряд, равный заряду электрона. Относится к антивеществу.

— То есть как это вы не можете ничем помочь? — закипала я, проклиная себя за то, что сюда явилась. — Разве деканат не должен помогать таким студентам, как я?

— Вы, девушка, тон повежливей возьмите для начала. Еще раз объясняю: это ваши проблемы, мы их решить не можем.

— Почему? — упиралась я, скрипя зубами.

— Нам известны методы преподавания Ларисы Александровны, и мы не в восторге от них. Но ваши долги — это ваши долги. Сдать их за вас деканат не может.

— Да я вас об этом и не прошу! Я бы все их сдала, если бы она приняла их у меня! Но она отказывается.

— А сколько раз вы к ней подходили?

— Один…

— Попытайтесь еще. Возможно, она уже подзабыла Ваше лицо и по ошибке пропустит.

Я чуть в обморок не упала, представив то унижение, которое мне предложили: подходить к злобной суке снова и снова, с опущенными глазами и виноватым лицом, с мольбой на губах зачесть мне рефераты? Умру, но этого не случится.

— Вы что, не знаете ее? Она не примет, уперлась прочно.

— Вы понимаете, что я не могу ничего с этим сделать? Мы же не можем заставить Ларису Александровну принять Ваши долги! Ай-ай-ай, Лариса Александровна, примите у студентки долги, что это Вы безобразничаете? Она же старалась, пропускала пары, а Вы теперь хотите ее за это наказать?

По-моему, все так и должно быть, потому что преподша реально распустилась, и все об этом знали: и студенты, и другие преподаватели, и декан. Я бы ей ее продукцию в задницу затолкала, и чуть не сказала об этом вслух.

— Так и что мне делать? Ведь она не согласится, сколько бы раз я к ней не подходила.

— А Вы попробуйте еще несколько раз взять ее измором. Если не получится — там уже посмотрим и что-нибудь придумаем.

— Нет, я хочу быть уверена. Какой еще есть вариант?

— Конфликтная комиссия, — ответила девушка, многозначительно взглянув на наручные часы. — У нас сейчас обед начинается, узнайте подробнее у старосты.

Так меня и выпроводили — кипящую, бурлящую злобой от несправедливости, и такой меня перехватила Ольга, ждущая снаружи.

— Ну что?

— Да ничего! — нервно отмахнулась я. — Ничем они мне не помогут. Ваши, говорит, проблемы — договаривайтесь с ней сами.

— Как это?

Я повернула голову с такими глазами, что подруга вылупилась на меня в ответ. Это было бы комично, если бы не мой уровень ярости.

— А вот ты зайди, блять, туда, и спроси: как это?! Мне самой интересно.

— И что, пойдешь к ней еще раз?

— НИ ЗА ЧТО.

— А по-другому вообще никак?

— Да им срать вообще — они меня выпроводили, сославшись на обед.

— Да уж. И что будешь делать?

— Хотелось бы мне знать. Но покупать я у нее ничего не собираюсь. У меня желание заставить ее сожрать свои крема за несколько тысяч. Чтобы отравилась и сдохла.

Ольга посмотрела на меня внимательно и прыснула смехом.

— Добрячка.

Мне тоже пришлось улыбнуться, но это было нервное.

У старосты я узнала о конфликтной комиссии не больше, чем мне сказали в деканате, кроме того, что написать заявление на нее нужно как можно скорее. Но само слово «комиссия» пугало меня, казалось чем-то сродни инквизиции, и я решила пока повременить, несмотря на страшно округленные глаза старосты, которая узнала, что я никак не решила свою проблему. Ее, кажется, не особо заботят неудачи одногруппников — с ней все в порядке, и слава богу.

Пришлось обратиться за информативной помощью к старшим курсам, и там меня заверили, что сдать комиссии — как два пальца обоссать. Она, якобы, для того и собирается, чтобы таким, как я, помочь. Члены комиссии вытягивают даже безнадежных бездарей на тройки, лишь бы не отчислять. В целом, я немного успокоилась, но и старшекурсники твердили мне, что лучше не тянуть кота за все подробности и писать заявление прямо сейчас.

В тот же вечер я написала своему научному руководителю и объяснила ситуацию. Та отругала меня, но обещала помочь. На следующий день мы увиделись, и вот, от кого я получила информации, как и осуждения, по максимуму.

— Как так получилось, Яна? Вы такая хорошая студентка! Много пропускали?

— В том-то и дело, что нет, Вера Алексеевна! — горячо доказывала я. — Она меня просто невзлюбила. Приписала каких-то левых долгов, и вообще…

Вера Алексеевна была единственным преподавателем, при котором я не решилась бы произнести бранного слова: не из-за того, что боялась кары, а из уважения. Ради нее я готова горы сворачивать. Я, можно сказать, полюбила ее с первой же пары.

— В деканате были? Что говорят?

Я обстоятельно рассказала ей, что думаю о помощи деканата. Она покачала головой.

— Я схожу туда сама, и к замдекана тоже. Поговорю о Вас и о самой Ларисе Александровне, — задумчиво вещала она, а у меня от благодарности наворачивались слезы: наконец-то хоть кто-то, готовый встать на мою сторону и оказать реальную помощь, не откладывая в долгий ящик! — думаю, у них есть свои рычаги давления на нее. А Вы пока найдите себе союзников: выясните, кого еще она не допустила или завалила. Допуска Вам уже, я полагаю, не получить, но можно повременить. Не хотелось бы комиссию устраивать: испортит отношения. А Вам еще учиться под ее руководством.

***

Полтора месяца миновали как во сне: я нашла союзников, с которыми мы постоянно навещали замдекана и узнавали новые подробности заглохшего дела.

Заместитель часто уезжала по делам или в командировки, но обещала нам помочь, и мы ей верили. Сессия кончилась, пересдачи тоже. Подходило время отчисления, а нашу проблему до сих пор никто не пытался разрешить. Лариса Александровна видеть нас отказывалась. У меня опустились руки, я была готова даже на комиссию.

В конце концов, оказалось, что теперь это наш единственный шанс.

Неожиданно староста пришла к нам с заявлением против Ларисы Александровны, в котором мы, студенты, дружно просили отстранить ее от преподавания в силу бесконечной рекламы своего товара, и не только рекламы, но и прочих нарушений педагогической этики.

Я ни одного документа не подписывала с такой радостью! Но декан отреагировал не так, как мы ожидали — никого не спешили отстранять с гневными криками и чтением моралей, и теперь наши задницы оказались в опасной близости от огня. А я уж было понадеялась, что ее нам просто заменят другим преподавателем, которому я постараюсь сдать…

Как выяснилось впоследствии, ее не имели права уволить из-за контракта, заключенного на определенное время.

Вера Алексеевна пригласила меня к себе.

— Смотрите, Яна, я побеседовала с заместителем по воспитательной работе, она сейчас как раз занимается вопросом заявления и отстранения Корнеевой…

— А! Так Вы в курсе! — обрадовалась я.

— Я бы на Вашем месте сильно не радовалась. Будьте серьезнее. Так вот, совет сверху следующий: Вам и тем, кто не допущен Корнеевой к зачету, срочно писать заявления на комиссию и до шестого апреля сдавать ее предмет. Ларису Александровну отстранили от принятия долгов и пересдач.

— Ну хоть какая-то справедливость, — выдохнула я.

— Да. Так что поторопитесь. Это последний шанс сдать и не вылететь из университета. Будет очень обидно — Вы ведь такая способная студентка, у меня на Вас планы.

— А что в заявлении?

— Конкретно и детализировано описать ситуацию, при которой Корнеева отказалась принимать у Вас долги. И девочкам то же самое скажите. Сейчас все не особо на ее стороне, думаю, Вам поверят и примут во внимание как еще один камень в ее огород. И в конце прошение разрешения быть допущенной. Завтра с заявлениями ко мне — будем проверять и исправлять, что нужно.

На следующий день мы не без волнения сдали заявления доценту кафедры, от которой зависело теперь все. Все эти дни я ходила, как на иголках, в постоянном страхе и волнении, которые меня уже давно не посещали, и только Ольга была рядом. От ее слепой любви ко мне я немного начинала верить в себя и в лучшее, а мне это так несвойственно.

Вечером того же дня Вера Алексеевна позвонила мне домой и доложила из первых уст, что нам разрешили-таки сдавать зачет комиссии вместо Корнеевой, даже несмотря на ее категорический запрет. Только вот ее пары у нас продолжались как ни в чем не бывало, и нам посоветовали держать язык за зубами, чтобы не было скандала.

— Вера Алексеевна, пришло время рассказать о комиссии, чтобы я знала, к чему быть готовой.

— Ну, Вы, наверное, уже не раз слышали, что сдать комиссии легче легкого?

— Слышала, но не особо верю.

— Нет, отчасти так и есть. Но надо хоть что-то знать, в общем, будьте готовы, чтобы мне не было за Вас стыдно. А то получится, что собрали комиссию ради тех, для кого этого не стоило делать. Назначили на четвертое апреля.

— Я буду готова, — решительно заявила я, успевая заботиться о том, чтобы никто из домашних не подслушал разговора. Для конфиденциальности я даже вышла на улицу, во двор, и пихала ногой своего кота, который с радостью набросился на тапок.

— Я на Вас надеюсь и буду держать кулаки.

— Спасибо, что так заботитесь обо мне.

— Ну Вы же моя любимая студентка, Яна.

Ну вот, еще одна слепая любовь, которой я не заслуживаю ни одним моментом своей жизни, ни одним граммом характера. Спасибо, господи, что на моем пути я встречаю таких бескорыстных людей, которые даже во мне смогли рассмотреть что-то человеческое!

— А вы — мой любимый преподаватель! — в сердцах сказала я, а на глаза чуть не навернулись предательские слезы. Благо, что за столько лет хреновой жизни я научилась подавлять их в зародыше. — Вы знаете, кто будет в комиссии?

— Я думаю, будет доцент кафедры в первую очередь. Завьялова Алена Владимировна.

— Вы ее знаете?

— Да. Вполне адекватный преподаватель. Сильно придираться не будет. Человек лояльный.

— Аж от сердца отлегло. А кто еще?

— Вадим Арнольдович Быков будет. Ничего не могу о нем сказать — как-то не сталкивалась.

— Сколько их будет всего?

— Трое или четверо. В идеале трое, конечно. Так по протоколу заведено.

Меня внезапно взял страх — сдавать троим незнакомым людям, среди которых мужчина, да с моей боязнью сцены… Попала так попала. И слова не смогу выдавить из себя.

— Да уж… — протянула я безрадостно. — Ну, делать нечего. Это последний шанс. Так, а третьим кто?

— А третьим будет, я думаю, Довлатов Константин Сергеевич.

— А о нем что можете сказать?

— Без понятия, кто такой — он вообще ведет не у вашего направления. Я его видела-то пару раз.

— Ясно. Я вот тоже ни одного из них не знаю и даже не контактировала.

— Вы готовьтесь, Яна. Сколько вас идет всего человек?

— Двое.

— Маловато… с вами не идут не сдавшие? Такие вообще есть?

— Разумеется. Но они еще надеются сдать.

— Готовьтесь, — было заветом. — И сдадите, и избавитесь от этого груза.

— Похоже на молитву, — усмехнулась я.

— Вам все смеяться, Яна. Ладно, жду новостей. Как сдадите — сразу же пулей ко мне.

— Спасибо Вам за все.

Я положила трубку с великой благодарностью, невыразимой словами, к этому человеку, что всегда помогает мне, словно не является совершенно чужой мне женщиной. Спасибо, жизнь, за нее и за Ольгу.

Как опытный разведчик я решила прощупать почву и хотя бы посмотреть на членов комиссии, в чем, как я надеялась, мне поможет всемогущий Интернет.

Я зашла на сайт нашего универа и вбила в поиске по очереди нужные имена и фамилии. Все трое были зарегистрированы в чем-то вроде социальной сети нашего ВУЗа. Одна женщина, двое мужчин. Нет. Я точно не сдам, как бы ни уверяла меня в обратном Ольга. Фотография последнего — с литературной фамилией — меня чуток заинтересовала: в отличие от симпатичной брюнетки и мужчины средних лет с незапоминающейся внешностью и козлиной бородкой, этот последний, судя по малюсенькому фото, обладал еще и достаточной молодостью, и привлекательностью. Что видно было на этом ограниченном квадратике — пародии полноценного аватара? Да в сущности ничего, кроме черных волос и доброжелательного лица. По крайней мере улыбался он приятно, да и извергом каким-нибудь не казался. Хотя внешность — такая обманчивая вещь.

И я принялась готовиться к четвертому апреля — решающему дню в моей жизни, как мне тогда казалось.