Так поют сентябри

Мария Фомальгаут

Мимо проплывают пары, скачут удалые тройки, проносятся четверки. Шестерки услужливо склоняются перед кем-то, отсюда не вижу – перед кем.Сижу за столиком, потягиваю кофе, на альбомном листке передо мной замирает город, еще серый, карандашный, еще сам плохо понимающий, что он – город.Мимо окна несется целая дюжина, вон добрый десяток пробежал. Кто это выдумал – добрый Десяток, сколько живу, ни одного доброго не видел, все они злющие, как с цепи сорвались…

Голос рая

— Вставай давай, что зеваешь, рай проспишь!

Я вскочил, как ошпаренный. Рай… как я мог забыть, что скоро рай. Обычно наоборот, чем ближе рай, тем чаще про него вспоминают, а я…

Нет, какой-то я ненормальный…

А в деревне уже все проснулись, шумят, галдят, еще бы не галдеть, рай-то близко, да и конец света не за горами. Солнце выползает из-за гор, желтое, холодное, туманное, как осенний листок, — верный знак, что близко конец света, верно говорят старики.

А что стариков слушать, я и сам чую, что конец света близко. И не надо никого слушать, я это просто знаю, так же четко, как знаю, что я — это я…

— Ну ты на тренировку-то идешь или нет?

Учитель хлопнул меня по лбу. Лютует учитель, еще бы, чем ближе рай, тем лютее учителя…

Ясное дело, тренироваться не будешь, до рая не доберешься…

А деревня кипит, деревня шумит, кричат все, бегут на пустошь, на скалы, спешат, спешат, занять места поудобнее на скалах, чтобы в первых рядах быть, а не в последних. Молодец учитель, вовремя меня разбудил, одним из первых я взбежал на скалы.

Ясное дело, не будешь тренироваться, до рая не доберешься. А как до рая не добраться-то… Скоро конец света, скоро наша живая земля станет мертвой, и кто останется на ней, тот тоже станет мертвым, так старики говорят. А спасется только тот, кто доберется до рая.

Рай… кто его знает, какой он рай… Одни говорят одно, другие другое, как будто каждый рай представляет по-своему. Одно я знаю наверняка — в раю хорошо, как-то особенно хорошо, как нигде. И знаю не потому что старики сказали, а просто знаю — как знаю, что я это я, и что солнце встает на востоке.

И рассказывают старики про дивный рай, и смотрят на юг, на юг, где и есть этот дивный рай.

Так старики говорят.

Спешит народ на высокую гору, торопится, учителя подгоняют учеников, старики подгоняют молодых… ветер гонит облака — холодный ветер, раньше не было на земле нашей таких ветров…

Конец света не за горами…

— Слышишь, как зовет тебя рай? — спрашивает учитель.

— Слышу, — киваю я, показываю на юг, — немножко слышу…

— Врешь ты все, ничего ты не слышишь, — учитель дернул меня за загривок, — слышит он… Те, кто слышат, у тех знаешь как глаза горят? Да они вперед нас готовы в этот рай полететь, так их рай зовет…

Я молчу. Мог бы не напоминать учитель, что я не слышу рай. Мне обидно до слез, ровесники мои все уже слышат голос рая, рай вкрадчиво, тихо зовет их по ночам, рай зовет их на рассвете, не дает спокойно спать. А я не слышу рай, я не знаю, что такое — голос рая.

Я даже боюсь, что не попаду в рай…

— Ну что встал? — учитель подгоняет меня к краю обрыва, — боишься? Смотри, кто боится, тот в рай не попадает…

Боюсь… и стыдно бояться, а что делать — да, боюсь, замираю на краю обрыва, миг, другой… Вскрикиваю, прыгаю вниз с огромной высоты…

Ветер в ушах…

Разобьюсь…

Так и кажется, что разобьюсь…

Нет…

— Давай, маши, маши! — кричит учитель.

Расправляю крылья…

Ветер подхватывает меня, несет в небо. Крыльями машу, крыльями, крыльями. Выше взлетаю, еще выше, кажется, поднимаюсь к самому солнцу. Кто-то обгоняет меня, кого-то обгоняю я, и как будто нет земли подо мной, только бесконечное небо. Учитель что-то кричит, я его не слышу, нет уже для меня никакого учителя, я улетаю в рай…

Крыльями, крыльями…

А там, в раю, хорошо… там, говорят, молочные реки и кисельные берега, там не надо шастать по холмам, собирать клюкву и морошку, ягоды будто бы сами падают в рот. Там в раю хорошо, и холодных ветров нет, и дождей нет, только тишь и благодать, и солнце жаркое светит.

Крыльями, крыльями, крыльями…

Поднялся в высокое небо, замер в солнечной вышине…

А потом я посмотрел на запад.

И не спрашивайте, как это получилось — просто посмотрел на запад, и все. Обернулся в закатное марево, все так же работая крыльями, крыльями, кры…

…крыльями, кры…

Да что это такое…

Что за черт…

Я стоял на скале и смотрел в холодное закатное небо, и надо было махать крыльями, и надо было спешить куда-то, и не махалось, и не спешилось. И не оторваться, и не отвернуться было от этого студеного закатного марева.

Потому что — я знал это совершенно точно — лететь надо было туда.

Откуда знал — не спрашивайте. Оттуда же, откуда знал, что я — это я, что болотную клюкву можно есть, с кислинкой она, а волчью ягоду нельзя. Оттуда же, откуда знал, что нужно бояться медведя, а за мелкой мышкой можно и поохотиться…

Знал…

Смотрел — и не понимал, почему остальные так рвутся куда-то к югу, где нет ничего, только океан, океан, когда лететь-то нужно к западу, уж если где есть рай — так это там…

— Ну что ты там увидел? — учитель подкрался сзади, хлопнул меня по затылку, больно-прибольно.

— Там… рай, — только и сказал я. Был слишком шокирован, чтобы что-то сказать, что-то объяснить…

Как можно объяснить рай…

— Нет, нет, на юге рай — учитель снова хлопнул меня, — все-то ты путаешь, откуда только такой взялся…

Сердце екнуло. Вечно напоминает, что я сирота, будто сказать ему больше нечего…

— Да как же там? — спросил я.

— Да так там… — Учитель повернулся к югу, где ничего не было, — разве не чувствуешь? Разве не слышишь рай?

Он посмотрел на меня как-то странно. Это был знак, я его не понял, мне бы тогда было замолчать, я не замолчал…

— Нет… не слышу.

— Совсем?

— Совсем нет… Разве вы не слышите голос рая? — я повернулся к западу, откуда громко, беззвучно кричал рай.

— Там… на западе?

— Ну да.

— Да как-то не очень… — учитель нахмурился, он уже не смотрел на меня, куда-то в сторону, в сторону.

— Ничего, главное я слышу… я вас поведу… — я еще раз прислушался к сладкому, с ума сводящему зову, — а мы завтра вылетим, да?

— Да… завтра… — учитель отступил от меня, как-то бочком, бочком, — ну давай… тренируйся пока…

Тогда еще можно было что-то сделать — но я не понимал, что нужно делать, я не чувствовал беды. Да какие могут быть беды, какие могут быть дела, когда слышишь голос рая — там уже нет ничего, мира нет, самого тебя нет, есть только рай…

Крыльями, крыльями машите…

Крыльями…

Кры…

Учитель потихоньку перешептывался с другими наставниками — даже странно, что полушепотом, обычно кричал так кричал, на весь берег было слышно. До меня долетали обрывки фраз, кажется, нечего мне тут подслушивать, а куда денешься, доносит ветер слова… Ересь? Да какая там ересь, он же слышит, на полном серьезе слышит… глаза его видели? Сумасшедший? Да нет, тут другое… Думаете, то самое… Да не думаю, вижу… на моем веку три раза случалось…

Крыльями, крыльями маши…

Крыльями…

Кры…

Они потихоньку подбирались ко мне — вдесятером, вдесятером, странно, что на других учеников и не смотрят даже, все на меня… Ладно, не мое дело, мое дело крыльями махать, и посильнее, получше, все-таки наставники смотрят…

Крыльями, крыльями…

Ближе, ближе наставники… короткими криками подзывают к себе учеников… мне тоже к ним подойти, что ли… да нет, меня не звали…

Крыльями, кры…

Кры…

Они были со всех сторон, когда я понял — нужно что-то делать, кажется, понял поздно…

Было больно.

Раньше я не знал, что бывает так больно — ну падал со скалы пару раз, ну дрался с парнями, но это все мелочи… Плохо, что не побежал, не полетел сразу, еще надеялся на что-то, еще чего-то ждал, что поколотят и отпустят, выдерут, и отпустят, ну всегда же так, учитель хлопнет раз-другой, да все…

А больно-то как…

Виски до сих пор кровоточат, это совсем дело дрянь, они же мне голову разбили…

До смерти хотелось пить, но чтобы пить, нужно было идти к роднику, а у родника меня сразу заметят, дозорные-то не спят. Да много кто не спит в ночь перед раем, хотя надо бы выспаться всем. А ведь не спят, рыщут по камням, ищут меня, что им не сидится-то…

Пить охота…

Глотаю холодный ночной ветер, кажется, с самих звезд.

А как им меня не искать… найти и добить, добить, там уже не будет суда и пощады, это воров судят, убийц судят, клятвопреступников судят, это да… Еретика высекут на площади… насильника отколотят до полусмерти… Но я-то дело другое…

А ведь не сразу понял, за что меня гоняют, если бы сразу понял, может, уцелел бы… еще думал — за ересь, за глупость, хотя какая тут может быть ересь и глупость, когда слышишь рай… понял, когда уже загнали на скалу, и били, били, били, и стар и млад, и учителя, и ученики, и небо казалось красным, и земля казалась красной, и кто-то крикнул в толпе — у меня будто пелена с глаз упала —

— Дьявол!

Дьявол…

А ведь было уже такое… когда-то давно, я еще мальчишкой был, еще плохо понимал, кто я и что я, еще только узнавал от стариков, что вот этот мир — он не навсегда, что будет конец света, а перед концом света надо улететь в рай. А рай — он какой? А он светлый… теплый… красиво там все…

Вспомнил — отголоском далекого детства — рыжего парня, он сколотил какую-то секту, уверял, что рай не на юге, а где-то… нет, он не на запад показывал, куда-то не то на север, не то на восток. Помню, дал мне орехов, я грыз орехи, он рассказывал про рай, потом учителя надавали мне тумаков, сказали не слушать.

А его объявили дьяволом.

Не еретиком, не психом — дьяволом.

Потому что не мог отречься от своей веры, все кричал, что слышит голос рая.

Забили до смерти на скалах.

Аминь.

Пить… пропади оно все, дойти до родника… А не дойдешь, зашибут, они только и ждут, когда я вылезу из своего убежища. Это ночью можно было еще выползти, добраться до родника, а теперь светло, теперь-то всяко найдут…

А ведь ищут, гады… Стаями, стаями поднимаются в небо, кружатся над скалами, над холодной пустошью, собираются. А заодно высматривают меня, чует мое сердце, не просто так, не улетят в свой рай, пока не выследят меня, не убьют. Вот это плохо, это хуже всего, лучше бы улетели отсюда, в свой рай, оставили меня в покое, я бы полетел на запад…

У них свой рай, у меня свой…

Галдят, шумят… а ведь ищут меня, ищут, прочесывают склоны… дался я вам… а здесь небезопасно становится, надо бы подальше перебраться…

Скатываюсь в расщелину, камни скользят из-под ног, сейчас бы расправить крылья и полететь, только тогда мне точно кранты…

Вниз по ущелью… похоже, там внизу родник, это хорошо, как я его ночью-то не заметил…

— Вот он, вот же он!

Вот черт…

— Держи его… Да стой, куда ты несешься-то?

Куда несусь… от вас от всех несусь, пока не убили, что непонятно-то…

— Да стой, тебе говорят!

Ага, щас…

— Стой же… — Учитель вынырнул откуда-то из ущелий, схватил меня за загривок, — тебе учитель стоять велит, а ты что? Кто дорогу-то указывать будет?

— Куда… дорогу?

— Да куда, в рай, куда еще… — учитель прикрыл глаза, прислушался как будто к самому себе, — нет, я тоже что-то чувствую… только смутно так смутно… Парень, ты хорошо слышишь рай?

Отпираться было бесполезно, я кивнул:

— Хорошо.

— Стаю повести можешь?

— Да что вы… я не вождь…

— Вождь не вождь, а ты рай слышишь… — он встряхнул меня за загривок, — ну где рай? Где?

Я вспомнил вчерашнее побоище, осторожно сказал:

— На юге.

— На каком юге, юг — это вчерашний день. Юг… в юг деды наши верили, прадеды, сейчас-то ежу понятно, что рай на западе… Это и я чую, что на западе, а вот где конкретно… услышишь?

Хотелось сказать нет, я тут же понял, что мои «нет» никто здесь слушать не будет.

— Услышу.

— Вот это по-нашему… ну что спим-то, все уже собрались, ты полетишь или нет?

— Полечу, полечу, — кивнул я, взмолился, — воды глотнуть… дайте…

— Что, далеко еще? — прохрипел кто-то рядом со мной.

— Да нет… вроде где-то здесь… — я прислушался к себе, понял, что почти ничего не слышу.

— Ты это уже пятый раз говоришь… а конца-края не видно…

Я не ответил, отвечать было бесполезно. Я сам выдохся не меньше других, еще чуть-чуть — свалюсь в шумящие волны. Нет, нет, не валиться, крыльями маши, крыльями…

…крыльями, крыльями, кры…

…из послед…

…них сил…

Кто знал, что дорога в рай окажется такой тяжелой… а кто вообще обещал, что будет легко…

Летели четвертый день — на запад, на запад. Поначалу были еще какие-то островки, чахлые кустики, можно было подкормиться какой-нибудь порослью. А чем дальше, тем меньше было суши, вернее, не было совсем. Скоро совсем ничего не осталось, только море и небо, а по ночам как будто исчезало и то и другое, оставалась пустота, усеянная звездами…

— Вроде за край земли уже перемахнули, — переговаривались в стае.

— Ну… земля уже там, позади осталась…

— А кто сказал, что рай на земле?

— Да рай, это же земля… я помню, я летал…

— Странно вообще… всю жизнь деды наши и прадеды на юг летали в рай, там рай был, а тут почему-то на западе стал…

Я молчал. Ответить бы им как-нибудь, только что тут скажешь…

— Но слышите же рай? — спросил я.

— Да слышим, слышим, — нехотя отмахнулись странники.

Я уже видел — они не верили мне. Более того — они не верили раю. Да мне уже было наплевать, что они не верят мне, не верят раю, это еще полбеды, главное — что рай обманул нас, он не показывался, он спрятался где-то в пучине моря, или среди звезд, и его было не найти.

Новый порыв ветра…

Шторм…

Жестокий шторм…

— Может, привал сделаем? — спросил кто-то.

Остальные только усмехнулись в ответ. Привал… легко сказать… Дорого бы я дал, чтобы сделать привал, опуститься на землю, боже мой, на землю, вытянуться на песке…

На землю….

Нет никакой земли…

Крыльями, крыльями машите…

Крыльями, крыльями…

Крыльями, кры…

Новый порыв ветра закружил меня волчком, разметал стаю по холодному небу. Да, в такой шторм даже самые смелые летуны, даже самые опытные старики не осмелились бы лететь в такую погоду. А как не лететь, куда денешься, хочешь не хочешь — лети…

Крыльями, крыльями машите…

И как в страшном сне — машешь, машешь крыльями, а не машется, и сила какая-то — недобрая сила, неведомая сила — тянет и тянет вниз.

Вверх…

Ну давай же…

Нет сил…

— Ну что же ты? — кричит мне кто-то в ухо, с трудом узнаю учителя, — вниз, вниз давай!

— Вниз… чего ради вниз, зачем вниз, в морскую пучину бросимся, что ли… Машу крыльями — быстрее, быстрее, а все уже летят вниз, к волнам… Ветер снова бросает меня кувырком… Крыльями, крыльями… Краем глаза замечаю внизу что-то темное, неужели земля…

— Земля! — точно в ответ мне кричит кто-то.

Клочок голой земли, ровная скала в отдалении, над скалой возвышается что-то огромное, массивное, не вижу, что.

Крыльями, крыльями, кры…

Я упал на холодные камни, прислушался к себе. зов ушел, больше ничего не манило меня в незримые дали на западе. И верилось, и не верилось, что зов шел отсюда, с холодной каменной земли…

Мой учитель распластался на камнях, оглядел серую равнину.

— Все… прилетели…

— Сереж, ты данные-то списывать будешь?

— Да пропади они пропадом…

— Это еще что, тебя зачем нанимали-то?

— Оставь, Жека, кто нас тут проверять будет… Дай…. Поспать…

— Да какое поспать, дело-то серьезное… я на этот локатор знаешь как рвался, это же связь с космосом… Торчит себе посреди океана и небо прощупывает… Цивилизации ищет…

— Очень рад за него… а я спать хочу…

— Так, ну я шторы-то открою, а то не видно ничего… — Жека подошел к окну, присвистнул, — ни хрена себе.

— Что там?

— Птичий базар.

— Ага, слышу, галдят, — Сергей приподнялся на локте, прищурился от солнца.

— Ужас, сколько их налетело… Это что за птицы такие, я и не знаю таких…

— Чего это они приперлись? — Сергей потянулся.

— Да захотелось им так…

— Не, тут другое. Знаешь, что? Это установка наша… Тарелка эта на крыше, локатор наш… Сигналы-то он из космоса ловит, да он еще сам сигналы распускает, магнитные поля…