Эффект заражения

Мария Норд

После экспедиции в горы Алтая загадочным образом погибает один известный учёный. Дело приобретает международный масштаб когда выясняется, что это – не единственная жертва. Но что стало причиной гибели членов экспедиции? И есть ли шанс остановить новую угрозу, которая уже нависла над миром?

Глава четвёртая

Рита проснулась не раньше семи часов утра, смутно припомнив, что Игоря вызвали в два часа ночи. Это была последняя неделя, когда она могла проводить неспешные утра за чашкой кофе, наблюдая за рассветом из окна кухни. У Игоря отпуск закончился как раз сегодня. Вернее, две недели отпуска, которые он взял летом, чтобы ещё две недели взять в октябре, когда она только пойдёт в декрет.

И, видимо, его так ждали на работе, что не дождались утра и вызвали среди ночи. Рита усмехнулась своим мыслям. Нет, она всё прекрасно понимала. Срочный вызов, дело особой важности, ненормированный рабочий график. Но Игорь стоял на службе Родины, а это налагало особые обязательства.

Рита позаботилась о троих питомцах и едва успела налить себе кофе, как на её смартфоне раздался звонок.

— Я тебя не разбудила? — прозвучал извиняющийся голос Анастасии Яковлевны Волчиковой, юной коллеги Риты, по всей видимости, оставшейся в эту ночь в клинике на дежурстве.

— Всё нормально, — Рита улыбнулась. — Что случилось?

— Сухомлинский, из двадцать третьей палаты, — сообщила Анастасия. — Сегодня утром умер.

Рита мгновение помолчала. Она помнила Сухомлинского Артемия Андреевича — безобидного сумасшедшего, в прошлом — петрографа, попавшего в психиатрическую клинику около года назад при довольно странных обстоятельствах. Супруга Сухомлинского сообщала, что он вернулся из очередной экспедиции сам не свой — слишком загадочный и увлечённый. И ещё он не переставал повторять, что скоро они сильно разбогатеют, и в этом им поможет гранит. Раиса Павловна Сухомлинская изначально решила, что муж собирается открыть производство по обработке камня. Но когда Сухомлинский начал рассматривать каждый лежащий на дороге камень, стучать по нему, улыбаясь и напевать одну и ту же мелодию, стало понятно, что это был обычный бред. И не смотря на профессорское звание, Сухомлинский был помещён в психиатрическую клинику.

Уже находясь в месте лечения, он любил прогуливаться по двору, собирая камни с тропинки и с загадочной улыбкой рассказывая о них любому, кто попадал в его поле зрения. При этом физически он был здоров.

— Как это произошло? — спросила Рита.

— Сегодня ночью, где-то в час, у него случился приступ бреда, — ответила Анастасия. — Вчера у него внезапно развился кататонический синдром. Часов в десять. Такого никогда не было. Я думала, может, побочный эффект…

— Что он у нас принимает? — перебила Рита.

— Сонапакс.

— С него такого не может быть.

— Вот и я не ожидала, — продолжала Анастасия. — А тут такое. Пока мы с Евгением Фёдоровичем думали, он впал в агрессивное состояние. Начал набрасываться на санитаров. Я предложила дать ему орфирил, чтобы приступ агрессии снять. Но Евгений Фёдорович сказал, что нормотимики тут не помогут и распорядился дать феназепам.

— Я бы тоже так сказала, — согласилась Рита.

— Ну, я дала. И думала, успокоится. А тут — час ночи — он просыпается. После феназепама. Понимаешь?! И начинает что-то на каком-то языке непонятном говорить, типа казахского. А потом начал бросаться на стену. Вернее, знаешь, такое чувство, что он бросался на кого-то, как будто сталкивал кого-то откуда-то, или что-то в этом роде.

— И сколько это продолжалось?

— Минут пять, не больше. Затем постоял, что-то кому-то сказал, как будто отчитался. Потом резко успокоился, порисовал у себя в тетради и лёг спать. И всё. А сейчас утром мы нашли его мёртвым.

— И ты боишься, что вы неверно подобрали лекарство? — предположила Рита.

— Да, — призналась Анастасия. — Не знаю, что теперь будет.

— Ну, что будет, — невозмутимо произнесла Рита. — Похороны будут. Констатируйте смерть, оповещайте родственников. Ничего лишнего ведь не давали?

— Нет. И дозировка, вроде, верная.

— Тогда нечего бояться. Здесь должна быть совершенно другая причина. Может, — Рита снова на мгновение задумалась. — Может, у него были сильные галлюцинации, и сердце не выдержало.

— От страха? — предположила Анастасия.

— Всё может быть, — Рита села на стул, почувствовав лёгкое головокружение. — Настя, ты должна знать одно. Вы с Евгением Фёдоровичем всё сделали верно. На феназепам у Сухомлинского никогда не было аллергии. Всё было нормально. Так что делай всё по инструкции и ничего не бойся.

Ей показалось, что Анастасия облегчённо вздохнула.

— Спасибо, Рит. Прости, что потревожила.

— Ничего страшного, — Рита улыбнулась. — Знать бы, конечно, что он там такого перед смертью видел. Ты говоришь, рисовал в тетради. Ты смотрела?

Настя нервно рассмеялась.

— Слушай, мне ведь голову даже не пришло. Я посмотрю.

— Отлично. Мне перешлёшь?

— Да… Рит, я перезвоню, — Анастасия быстро положила трубку.

Рита отложила телефон и взяла чашку с всё ещё горячим кофе. Эмоциональная реакция на трагедию, пусть и затрагивавшую её косвенно, как и всегда пришла к ней после рационального восприятия. Возможно, она просто привыкла реагировать таким образом — сначала услышать, вникнуть, осознать, продумать пути решения, а после уже выплеснуть эмоции. Или, по крайней мере, поддаться им. Нет, для неё известие о смерти Сухомлинского не было трагедией. Скорее, она испытывала волнение за свою коллегу, которой теперь придётся пройти все круги ада, объясняя, почему и как умер пациент. И она готова была её поддержать.

И, всё же, второй вопрос прочно засел в её сознании, не смотря на всю сложность ситуации — почему у Сухомлинского случился припадок? И от чего он умер? Насколько Рита помнила, ему констатировали простую шизофрению. И агрессивных припадков не наблюдалось в принципе. Может, ошиблись с постановкой диагноза? Или произошёл переход из одной формы в другую? Необходимо будет поднять документы и ещё раз их изучить. А кто ставил диагноз?

В это мгновение на её WatsApp пришло уведомление о входящем сообщении. Рита открыла его. В сообщении были фото трёх тетрадных листов.

На первом листе был похожий на детский рисунок горного озера и скалы, на которой угадывался вход в пещеру. На втором снимке было изображено женское лицо в стиле «Крика» Мунка, а на третьем жирными буквами на весь лист была сделана надпись: «Яркынай сказала мне и я сделал».

«Это он нарисовал ночью», — значилось в сопровождающем сообщении. — «Может, он это видел».

«Образ малоприятный», — согласилась Рита. — «Он раньше подобного не рисовал?»

«Не знаю. По крайней мере, не видела»

«Кто ставил диагноз?»

«Кисенко Тамара Петровна» — ответ пришёл в сопровождении злобного смайлика.

Рита усмехнулась. Кисенко часто торопилась с выводами и не любила признавать свои ошибки. У Сухомлинского вполне мог оказаться другой тип шизофрении. А, вообще, вопрос в другом: как она у него так резко проявилась? Среди родственников Артемия Андреевича не было шизофреников. Сам он обладал, по словам жены, устойчивой психикой. Был всегда спокоен, уравновешен, рассудителен. И вдруг начал разговаривать с камнями. Предположить, что это была шизофрения шубного типа, предполагавшая резкий сдвиг с внезапным проявлением? Но что тогда стало триггером?

«Не помнишь, после какой экспедиции он к нам поступил?» — написала Рита.

«Кажется, Алтай», — ответ от Анастасии пришёл с небольшим промедлением. — «На какое-то озеро».

«И там ничего не произошло?»

«Нет, обычная поездка».

Рита некоторое время рассматривала рисунок озера и пещеры. Может, что-то и произошло, только Сухомлинский не помнил? Может, его сознание вытеснило какой-то неприятный факт? Может, он по какой-то причине убил человека? Например, столкнул со скалы? Если предположить, что рисунок озера — не результат работы воспалённого мозга, а реально существующая местность и Сухомлинский сошёл с ума, побывав в этой местности, значит, что-то там должно было случиться. И образ с картины Мунка сюда как раз подходит. Оставалось понять, что такое Яркынай — плод больной фантазии или герой фольклора? Или что-то ещё?