Не книжный переплет

Мария Брикер, 2005

Диану вытащила из мусорного контейнера бомжиха. А оказалась она там не без помощи маньяка по прозвищу Мусорщик, которого никак не могут поймать… Теперь девушка старалась не высовывать носа из своего особняка. Но неприятности пробрались и туда: следователь с говорящей фамилией Босяк обвинил Диану в убийстве любовницы мужа. Напрасно она пыталась объяснить, что брак с Павлом был условием завещания отца. А потом ей в комнату поставили огромный букет, и девушка только чудом не погибла от приступа астмы. По словам горничной, цветы заказал Павел…

Глава 2

Непонятый гений

Недалеко от парка, рядом с шоссе, жил страстный поклонник Веры, а по совместительству — алкоголик, Федор Мышкин. За свои сорок пять лет Федор ухитрился два раза побывать в психушке с диагнозом «белая горячка» и три раза развестись. Женитьбы и разводы значительно ухудшили его жилищные условия. Испытывая чувство вины перед своими женами, он с легкостью соглашался на самые невыгодные для себя условия размена квартиры. Первые две жены поочередно лишили его трехкомнатной квартиры в центре Москвы и двухкомнатной на окраине, и Федор переселился в коммуналку. Комнату в коммуналке обменивать уже было не на что, поэтому после третьего развода бывшая жена попросту выкинула Федю на улицу, вложив в его трясущуюся руку ключи от машины. Последняя супруга имела нрав свирепый, даже взрывоопасный. Несмотря на то, что за Федором сохранилась прописка, предъявлять претензии на законную жилплощадь он не посмел и переселился в свой старый «Москвич», где и проживал до последнего времени.

В редкие минуты трезвости Федор Мышкин, набравшись храбрости, захаживал к Верочке в кусты с предложением руки и сердца и слезно уговаривал ее переселиться с улицы на заднее сиденье его авто. Предложение было заманчивым, но Вера стойко отвечала отказом, мотивируя это тем, что еще не созрела для такого ответственного шага, как вступление в брак. Раздосадованный Федор вздыхал, застенчиво просил у нее денег в долг, посещал ближайший магазин и, разжившись там бутылкой дешевого портвейна, уединялся от мирской суеты в автомобиле, стараясь утопить свое горе в вине. Долги свои Федор Мышкин всегда отрабатывал сполна. Если выпадало счастье застать Федю в трезвом состоянии, Верочка использовала поклонника как тягловую силу, а его машину — как средство передвижения до пункта приема пустых бутылок.

В первый раз за сегодняшний день Вере повезло. Федор, абсолютно трезвый и гладко выбритый, сидел около своей таратайки, мечтательно взирал на звезды и с остервенением грыз уже наполовину съеденный карандаш. Периодически он вынимал огрызок изо рта и что-то торопливо записывал в замусоленную тетрадь, лежавшую у него на протертых до дыр коленях. Ни на какие внешние раздражители Федор не реагировал, так как в данный момент пребывал в астрале, пытаясь выудить из его глубин взаимно рифмующиеся слова. Федор Мышкин был поэтом и спился из-за того, что его гениальные стихотворные опусы никто не хотел принимать всерьез. Совсем недавно Вера узнала, что у Федора появилась новая идея, которая, по его словам, должна была вознести его на гребень славы — сразу после публикации в печати. Замысел поэта был в том, чтобы выдать миру стихотворный вариант романа Булгакова «Мастер и Маргарита» и этим утереть носы собратьям по перу. Свою работу Федор решил начать в день полной Луны, которая всегда возносила его на пик вдохновения. Начало романа Федор прочитал несколько раз еще днем и выучил его наизусть.

«Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина. Первый из них, одетый в летнюю серенькую пару, был маленького роста, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а на хорошо выбритом лице его помещались сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй — плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке — был в ковбойке, жеваных белых брюках и в черных тапочках» — так писал Михаил Булгаков, Федор Мышкин же писал следующее:

Однажды жаркою весеннюю порою,

Как только солнце поспешило убежать за пруд,

В Москве два гражданина появились ниоткуда,

Один был толст и лыс,

Другой был худ.

У маленького толстого мужчины

Очки были одеты на носу.

Другой, вихрастый молодой детина,

Затылок прятал под клетча́тую кепу́….

Последняя фраза никак не выходила у Федора, душу его терзали подозрения, что слово «кепа́», возможно, будет неправильно истолковано читателем, и этим он нанесет непоправимый вред репутации своего любимого писателя.

Заметив наконец рядом с собой Веру, Федор покраснел, спрятал в карман тетрадку, смущенно улыбнулся и, протянув к ней руки, воскликнул:

— Что привело тебя, душа моя, ко мне? Неужто вновь я нужен стал тебе? О муза! Посмотри на небо! Там в небесах сияет лунный диск… лунный диск… м-м… Ну, да ладно. Кстати, Вера, почему от тебя так воняет? Могла бы и помыться перед свиданием, — перейдя от стихов к прозе, по-деловому спросил Федор и недовольно сморщил нос.

— Заводи свою колымагу, Федя. Девушку одну необходимо срочно доставить в больницу.

— Какую девушку? — кокетливо спросил поэт.

— Вот эту, — подняв с травы бесчувственное тело, объяснила Вера, открыла заднюю дверцу машины, затолкала девушку туда и уселась сама, раздраженно хлопнув дверью.

— О небо! — сокрушенно завопил поэт, запуская двигатель. — Вы обе определенно засрете весь мой только что отмытый автомобиль! Ты что, на помойке ее нашла?

— Угадал, прорицатель. Прошу тебя, Федя, — гони! Мы не должны ее потерять. Девчонка должна выжить, — взволнованно залепетала Вера.

— Ну, ты прям мать Тереза, блин, — заржал Федор, выжав до отказа педаль газа. — С чего это у тебя так душа за нее взволновалась? Небось обкололась подруга наркотой — мало, что ль, таких по всему парку валяется?

— Она не наркоманка, кретин безмозглый! Ее маньяк-«мусорщик» придушил, к счастью, не до конца, и в помойку выкинул, а я, как дура последняя, ему случайно на глаза попалась во время этого занятия. Теперь я и она — свидетели!

— О господи, Вера! — разволновался Федор. — Тебе угрожает смертельная опасность! Если ты действительно видела «мусорщика» в лицо и он об этом знает, он будет…

— Не будет, — задумчиво сказала Вера, — я его, кажется, убила. Бутылкой по голове шарахнула, когда он эту девочку второй раз пытался придушить.

— Как это — второй раз? — ошарашенно спросил Федор.

— Неважно. Но теперь, если девочка умрет и меня повяжут за убийство этого ублюдка, — никто никогда не поверит, что я сделала это, чтобы спасти ей жизнь.

— Почему тебя обязательно должны повязать? Даже если кто-то видел, как ты его по башке бутылкой ударила, то видел и то, что ударила ты его не просто так!

— В том-то все и дело, что никто ничего не видел, кроме этой девочки.

— Тогда я вообще не понимаю, почему ты так разнервничалась?

— Я его так сильно шарахнула, что бутылка от удара разбилась, а на осколках — мои отпечатки пальцев! Ментам особого труда не составит выяснить по картотеке, кому эти отпечатки принадлежат и, соответственно, кто убийца. А найти меня — вообще не проблема. В округе каждая собака знает, где обитает Верка по прозвищу Кошелка.

— Да, плохо дело. Но ты твердо уверена, что убила его? Может, еще оклемается? Хотя и это тоже плохо. Ну ты и вляпалась, подруга! Ладно, не унывай, что-нибудь придумаем, — заботливо сказал Федор, въезжая в ворота муниципальной больницы.

Вера вздохнула с облегчением. Осталось сдать девушку в приемное отделение, и за ее жизнь она будет относительно спокойна. Однако Федор на большой скорости просквозил мимо нужного входа и припарковал машину возле унылого кирпичного здания с массивной железной дверью.

— Ты что, офанарел?! — завопила Вера, с ужасом косясь на прикрученную к двери табличку с надписью «Морг». — Совсем мозги свои пропил?! Куда ты нас привез?!

— Да не ори ты. Друг у меня тут работает.

— И что?! Ты, между делом, решил его навестить, кретин безмозглый! Девочке врач нужен — срочно!

— Он и есть врач! А ты прекрати обзываться и сама мозгами своими пошевели. Нельзя девчонку в больницу сейчас везти. Если ты «мусорщика» не убила, то он, как только очухается, первым делом будет ее искать. И где, ты думаешь, он будет ее искать? В ближайшей больнице, естественно. Здесь же вы будете в безопасности. Пахомыч человек хороший, в помощи не откажет, приютит. У него и переночевать можно, и помыться. А я поеду обратно и постараюсь все выведать. Где, ты говоришь, его бутылкой-то прихлопнула?

— Недалеко от фонтана. Там есть еще дерево такое кривое… ну, у которого ты мне, когда ухаживать за мной начал, стихи свои читал.

— Понял. Очень романтично однако. Ну и корова ты, Вера, все-таки! Не могла другого места для расправы над «мусорщиком» подыскать, — недовольно пробурчал поэт и вышел из машины.

Пять минут спустя Федор, уладив все дела, вернулся, открыл дверь машины, за которой сидела бледная Вера, и галантно протянул руку, чтобы помочь ей выйти.

— Выходи, душа моя. Нам повезло — Пахомыч сегодня дежурит и с радостью примет вас к себе на ночлег.

— Не пойду, — тихо прошептала Вера побелевшими губами. — Я покойников боюсь — не пойду, даже не уговаривай.

— Вылезай и прекрати дурью маяться, — раздраженно сказал Федор. — Ну как девочка в самом деле! Надо не покойников бояться, а живых людей. Неужели ты до сих пор этого не поняла?

Вера неохотно подчинилась. Они вытащили девушку из машины, подхватили ее за руки и за ноги и понесли на осмотр. Федор был абсолютно прав. Живые были гораздо страшнее мертвых. Сколько раз непутевая жизнь Веры подвергалась опасности, сколько раз ее судьба ломалась из-за этих живых. Сколько раз били, просто так, ради того, чтобы развлечься, и на память об этих развлечениях у нее остались раны, которые со временем затянулись на теле, но так и остались кровоточить в ее измотанной душе…