Рассказы полутьмы. Marianna и другие

Мария Аркадьевна Микийчук

Публикация только ради Marianna/ и Сари. Рассказы полутьмы-полусвета для того, чтобы запомнить их лёгкий шаг. Сборка за несколько лет о впечатлениях и людях вокруг. А на обложке Саша Фауст, просто потому что это была прекрасная ночь августа, пока ей было 17 лет в последний раз в жизни. 17 раз последний раз в жизни в августе – явление однократное. И рассказы тоже об этом. Об однократных явлениях.

© Мария Аркадьевна Микийчук, 2022

ISBN 978-5-0056-9404-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Колпачок от ручки ножей

— А это наша гордость и слава, — сказала учительница, и Коля сжался от отвращения и стыда. — Николай Радин, отличник курса.

Все лица повернулись к нему. Вся линейка причёсанных манекенов в университетской форме, блестящих там и тут алыми пятнами цветов в увядающих под ярким майским солнцем и зимним холодом букетов. Они были отличниками курса — обычные необычные старшекурсники, которые могли спокойно взлетать над землёй, превращать воду в дрянное вино (или очень тёмное вишнёвое пиво), замораживать противника и что только не — в канцелярском магазине не найдёшь столько карандашей, сколько было сверхспособностей у детей интерната для детей с сверхъестественными способностями, ДССС, звучащее так, словно о нём не нужно было особенно распространяться.

У Коли была только одна способность. Во всяком случае, о которой было известно — он умел находить колпачки от шариковых ручек.

Поэтому он учился, как проклятый. Он не зубрил даже, он вгрызался в материалы, пытаясь занять себя, как занимает себя заключённый пожизненно единственной лежащей в камере книгой. Коля ходил на все факультативы, чтобы не возвращаться в комнату в общежитии — нет, к нему хорошо относились до определённого момента, но потом учителя стали ставить его в пример, словно сговорились.

Вот, ребята, учитесь, как Николай Радин.

Посмотрите на Николая Радина — у человека нет таланта, а он знает по дисциплинам ваших сверхспособностей больше, чем вы все, вместе взятые.

И в конкурсе снова побеждает Николай Радин!

Почему ты не можешь быть, как Коля? Посмотри, человек не опускает нос, а рвётся в бой, а ты параграф не можешь выучить?

И даже самые близкие друзья постепенно не сдержались под этим потоком сравнений — все понимали, что Коля не виноват, но бремя вины и сравнения выдерживать было сложно. Кроме того, стоило кому-то приблизиться к нему, тут же от любого взрослого звучало: «Коля, ну ты бы хоть с ним позанимался, что ли, что просто болтаете, подтянул бы до своего уровня».

До какого уровня, хотелось закричать Коле. Антон на высоте третьего этажа три дня назад окна вставил одной силой мысли, чему Коля мог его научить — пожёванные колпачки от ручек находить под партой? Да кому нужны вообще эти колпачки, двадцать первый век, кто теперь от руки пишет?

Тем не менее, способность у Коли была сверхъестественной, а, значит, он подлежал обучению.

Ребята смотрели на него, пока ему несли грамоту от департамента. Через весь ряд, с цокотом тяжёлых каблуков по потрескавшемуся асфальту, под слепящим солнцем, как будто вечно. Коле вдруг показалось, что это сон — или сон во сне, или сон во сне, во сне, во сне, и никак не получалось ухватиться за действующую реальность, потому что шаги всё цокали, линейка студентов никак не кончалась, а все внимательные взгляды так и были обращены на Колю.

Вечером, повторял он себе, я сяду под кустом сирени в сумерках, и сумерки примут меня, и ночь поглотит эти воспоминания. Может, не эта, но следующая, а за следующей следующая. И я буду кем-то другим, кем-то, о ком никто не будет помнить больше никогда, затеряется в тенях и в никак не зацветающей сирени — холода заставляли бутоны сжаться и молчать, и он так же сжимался и молчал, не ощущая холода, потому что сам стал холодом.

Ледяной диплом перекочевал в его руки.

— Поздравляю, Коля, — шепнула преподавательница и улыбнулась ему доверительно, как любимчику.

На солнце было видно, как слой её макияжа растекается по сухому бугристому лицу, неравномерно и рыже-розово, как жирный грим, а на верхушке щёк валялись два овала матового пыльного румянца. Она вся была такой гротескной и при этом настоящей со своими попытками издалека выглядеть моложе, с яркими тенями, закрученными кудрями и вечным запахом эвкалиптовой конфеты изо рта, что пугала в приближении самим своим существованием.

Коля постарался улыбнуться. Перед тем, как отойти, Лариса Захаровна потрепала его по плечу своей загорелой пигментной лапой, скрюченной вокруг лаковых алых когтей.

Голова неожиданно закружилась, подступила тошнота. Вот неловко было бы сейчас упасть в обморок на глазах у всех вокруг.

Ветер, ледяной и сухой, принёс разреженную охапку тополиного пуха, изменив воздух в трёхмерный и запоминающийся, почти спецэффектный.

Они — ножи, думал Коля, кусая губы и скользя по ладони ногтем, чтобы болью вернуть себя из мира головокружения и тошноты. А я — ручка от ножа.

Да что там. Колпачок от ручки.

В коридоре лежала Лариса Захаровна, закостеневшая и чёрная в районе груди. Дальше физкультурник; из его головы прорастал молодой дубок. Листья на дубке медленно и угрожающе покачивались, хотя ветра не было — неестественно, как смоделированные на компьютере змеи.

— Почему они напали на нас? — шептала Лара, потонув в собственных слезах и копоти. — Почему? Мы же школы-побратимы… Почему они напали на нас?..

Остальные молчали, их лица напоминали закрытые с силой шкафы — казалось, ещё слышался стук тяжёлых деревянных дверей и ощущалась спрессованная темнота внутри. Из учителей остались только двое, оба они были не в себе, а у Льва Игоревича из ноги торчала стрела, они так и не придумали, что с ней делать.

Коля выглянул в коридор ещё раз и обернулся.

Темнота запертых шкафов смотрела на него всеми распахнувшимися от ужаса глазами.

Он был единственным, кто обладал знаниями. Он был единственным, кому приходилось в деталях продумывать, как обойти всех учеников и остаться в полном одиночестве. Он был единственным, кому приходилось очень много и напряжённо оценивать ситуацию перед тем, как сказать что-то, потому что остальные могли говорить свободно и быть принятыми.

— Хорошо, — сказал Коля быстро и почему-то властно. Иногда, когда некому принимать решения, кому-то приходится стать тем, кто их принимает. — Слушайте сюда.

Лара обернулась и выбросила руку вперёд. Вихрь сбил близнецов и обмотал их срывающим кожу покрывалом; те закричали в голос, а потом перестали кричать. Коля приказал ей поднять в воздух битое стекло перед тем, как сформировать смерч. Катя держала преподавателя другой школы в огненном кольце — то оказалось гораздо эффективнее, чем на всех уроках, где Катя впечатляла всех своим умением управляться с огнём, потому что Кирилл открыл портал и вытащил в него бензин, а Олег не позволял пламени пойти по шлангу назад. Они были непобедимы и уничтожили уже двадцать пять противников.

Яна, Стас и Жай парили в воздухе; их невидящие глаза проецировали защитное поле, а Егор и Ташка его подпитывали с земли, подключившись к природе. В ближайшие два года ничего на четыре квартала вокруг не будет нормально расти — да и бог с ним, забрали — вернут, лишь бы выжить.

Преподаватель вскрикнул и опустился на одно колено, поднял руки, защищаясь.

— Стоп, — приказал Коля. — Яна, поле вокруг. Кирилл, закрывай. Олег, неси верёвки, свяжем его.

Близнецы глухо упали на асфальт, по которому совсем недавно так долго и ужасно цокали каблуки — теперь это казалось таким несущественным, действительно почти сном.

— Жай, снять поле, скан территории.

— Я не умею, — признался Жай.

Коля, не глядя наверх, продиктовал ему формулы и принцип. Жай заработал — в работе он гудел, как огромный шмель, от бурлящей в нём энергии. Коля проверил пульс у близнецов, через полусодранную кожу.

Мертвы.

— Никого нет, — сказал Жай через некоторое время. — Два наших преподавателя в здании.

Все снова выжидательно посмотрели на него.

— Перегруппировка, — коротко скомандовал Коля. — Все в здание. Сначала Катя, потом Кирилл и Олег с пленным. Энергетики с подпиткой и атакующие, поле не снимать, уменьшить до колонны. Кирилл, бери подпитку на себя, открой мне ход в Совет. Заявимся к ним сейчас с пленным и нашими раненными.

Все подчинились — беспрекословно. Они действовали под его словами, как хорошо отточенная машина, и Коля не успевал осмыслить это или порадоваться этому — он не успел пригреть власть на груди, потому что оперировал ею, как скальпелем, используя её исключительно для того, чтобы завершить операцию. Он просто гудел, как натянутая струна, потому что так было нужно — не потому что он обладал невероятными силами, а потому что он должен был. Потому что — мог.

В Совете на них смотрели нервно. Даже глава Совета постукивал красной ручкой по столу, нервный дробный стук, а остальные и вовсе переглядывались и шептались.

Измазанные в саже и крови, молчаливые, повзрослевшие студенты стояли строем. Говорил Коля — по ощущениям не говорил, а докладывал. Спокойно и лаконично, потому что было не до описаний. Пленного куда-то увели. Их преподаватели отправились в лазарет. Катю тоже пытались отправить в лазарет, но она осталась, отмахнувшись от своего сломанного запястья так, словно это было не дело первой необходимости.

— Что ж, — сказал Николай Юрьевич, глава Совета, — вы проявили себя, как герои. Мы выясним обстоятельства и дадим вам знать, пока что вы останетесь здесь, под нашей защитой.

Раньше это бровястое мрачное лицо Коля видел только в учебниках.

Студенты кивнули. Они все выстроились в линейку, но это была уже какая-то другая линейка, как будто по ней пустили ток внутри цепи, и Коля был частью этой линейки и чувствовал гудение проходящей через него энергии общности.

— Николай, — окликнул его Николай Юрьевич. — Подойдите, пожалуйста.

Коля подошёл и взглянул на него прямо и без восхищения — он слишком устал.

— Молодой человек, — сказал Николай Юрьевич тихо. — Скажите, пожалуйста, за всё это время вы ни разу не упомянули, а какая у вас сверхспособность?

— Разрешите, я продемонстрирую, — устало ответил Коля.

Отодвинул кипу бумаг и вытащил из-под них алый колпачок для ручки.