Пока есть просекко, есть надежда

Фульвио Эрвас, 2010

В залитом солнцем итальянском городке, на родине просекко, все встревожены: покончил с собой блистательный граф-винодел, директора цементного завода застрелили, а молодая наследница легендарных виноградников грозит их вырубить, чтобы посадить бананы. Инспектор Стуки, хоть и не выпускает из рук бокала, решительно настроен поймать преступников и вернуть спокойствие горожанам, чтобы все, как и раньше, могли наслаждаться каждым днем и каждым пузырьком игристого. Атмосферный детектив популярного итальянского писателя Фульвио Эрваса очаровывает волшебством уникального региона Италии Венето, напоминает о красоте и ценности каждого уголка земли, наводит на мысли о вечном конфликте между жадностью и уважением к земле, прогрессом и традициями.

Надпись в витрине одного из баров в Тревизо

Fulvio Ervas

Finché c’è prosecco c’è speranza

This edition is published by arrangement with Marcos y Marcos s.a.s, Milano

Questo libro è stato tradotto grazie a un contributo per la traduzione assegnato dal Ministero degli Affari Esteri e della Cooperazione Internazionale italiano.

Эта книга переведена благодаря финансовой поддержке, предоставленной Министерством иностранных дел и международного сотрудничества Италии.

© Marcos y Marcos 2010, 2022

© Оксана Рогоза, перевод на русский язык, 2023

© Livebook Publishing LTD, 2023

13 августа. Четверг

Бар Секондо в центре Тревизо — славное местечко: удобные плетеные стулья, мраморная барная стойка и по-семейному уютная атмосфера. На стенах, черным по белому, — изображения виноградных лоз. Наметанный глаз сразу определит, что это: гайот или сильвоз^[1], но даже непрофессионалу может доставить истинное удовольствие вид гибких, изящных побегов, элегантно изогнутых арок и шпор. Обрезка для Секондо — переломный момент, когда сливаются воедино прошлое, настоящее и будущее виноградной лозы. И вино, конечно же! Для него это живой организм, ничем не уступающий завсегдатаям заведения — этим честным бездельникам, убивающим время за барными столиками в попытке отрешиться от повседневной суеты.

— Просекко, — произнес инспектор Стуки, подходя к барной стойке.

— Какое предпочитаете? Тихое?

— Полуигристое.

— Ферментированное в автоклаве или в бутылке?

— Не важно.

Бармен Секондо укоризненно посмотрел на полицейского.

Облокотившись на барную стойку, инспектор созерцал дно бокала, воображая, что это дышат крошечные существа. Пузырьки поднимались на поверхность, образуя пену, — захватывающее зрелище!

— Я ему повествую о рождении вина, а он пузырьки разглядывает! — с упреком промолвил бармен, подавая тарелку с фрикадельками.

Хорошо, допустим. Инспектор Стуки признавал, что он в этом деле не знаток и очень плохо разбирается в винах, что, впрочем, не мешало ему при случае наслаждаться бокалом хорошего вина. Но проблема в том, что Секондо превратил свою страсть к вину в своеобразную религию и все чаще, качая головой, заявлял, что если так и дальше пойдет, то навсегда исчезнут церкви, книжные магазины и бары. Людям будет совсем наплевать на историю того, что они едят и пьют, и в результате победит гомогенизированное пюре.

Бармен сопротивлялся, как японский солдат в джунглях, оплакивая те времена, когда посетители, заходя в бар, во всеуслышание кричали: «Один укольчик» или «Глоток красного!» Они жаждали получить инъекцию жизни, порцию Святого Духа.

«Глоток» обычно наливался в простой, покрытый царапинами стакан из толстого матового стекла, которое с годами стало тонким и прозрачным, нечто вроде христианского потира, как напоминание о том, что вино — это не просто напиток, а прежде всего культура. За почти тридцать лет бармен Секондо разлил по стаканам десятки тысяч литров вина и повидал столько пьющих, что даже принялся их классифицировать. Эдакий Карл Линней любителей вина.

Секондо утверждал: обрати внимание, как человек держит бокал с вином, и ты узнаешь всю его сущность. А еще посмотри на губы пьющего, — добавлял бармен и пояснял, что губы могут касаться, всасывать, кусать, молиться, дрожать и даже напевать, пытаясь извлечь живительную влагу.

Вся правда о человеке проявляется не в состоянии опьянения от вина, а через язык жестов во время питья. Таким образом, уверял Секондо, он, например, в состоянии безошибочно отличить жителя Вероны от жителя Виченцы, эгоцентрика от нарцисса, адвоката от зубного врача или закоренелого холостяка от авантюриста, который не знает, что его ждет завтра.

— Так или иначе, сразу заметно, у кого совершенно особенные отношения с алкоголем.

— Серьезно? А как насчет того парня? — прошептал инспектор Стуки, украдкой кивая на одного из посетителей. — Судя по тому, как он трясет свой стакан, он или надеется получить масло, или у него судороги.

Бармен ничего не ответил. Он продолжал меланхолично протирать стаканы, глядя на них с такой нежностью, словно на старых добрых знакомых. Уже несколько дней подряд в мужчине угадывалась какая-то невысказанная боль.

— Что-то не так, Секондо?

— Да так… мысли одолевают, — ответил бармен, и его отяжелевшие веки вмиг прикрыли предательски заблестевшие глаза.

Нет, так не пойдет, подумал инспектор Стуки. Бармен никогда не должен впадать в депрессию. Это плохая реклама для заведения. Кто захочет пить вино, от которого тебя одолевает печаль? Потому что это первое, что приходит в голову от вида грустного бармена: во всем виновато вино, которое он наливает.

Не то чтобы инспектору уж очень нравились подмигивающие посетителям бармены — весельчаки и рубаха-парни: слишком фамильярные и ведущие себя так, словно они в курсе всех самых важных секретов гостей и не прочь кое на что намекнуть. Стуки предпочитал тех, которые умели держать должную дистанцию: вежливая улыбка, остроумная шутка, меткая цитата «между первой и второй»…

— А я как пью?

— Как будто корью заразился, — ответил бармен.

Примечания

1

Гайот и сильвоз — типы формировки виноградной лозы (здесь и далее примеч. пер.).