Агент возмездия

Марина Серова, 2009

Веру замучили слухи и сплетни. С некоторых пор соседи сторонятся ее или шушукаются за спиной. Любимый ушел без объяснений. Кроме того, Веру гонят со всех мест работы, хотя она старательна и дорожит ею, как никто другой: ее маленький сын нуждается в постоянном лечении. Куда бежать, кому жаловаться? Помочь может, пожалуй, только Полина Казакова, известная в городе как Мисс Робин Гуд. Казакова всегда на стороне обиженных и беззащитных. Первое, что предпринимает Полина, это возвращает доброе имя женщины. А вот разобраться с остальными проблемами клиентки куда сложнее: за всем этим, как оказывается, стоит городская элита, с которой шутки плохи…

Глава 2

В школу-интернат я отправилась на следующий день. Прежде чем зайти, я придирчиво осмотрела фасад здания. Он выглядел так, будто по нему стреляли из пушки. На самом деле осыпавшиеся тут и там куски штукатурки были свидетельством естественного разрушения. Помнится, директриса обещала, что если останутся средства, то фасад обновят. Похоже, средств не осталось. А вот вестибюль произвел на меня самое благоприятное впечатление. Там было светло и чисто, хотя беленый потолок и крашеные стены так и отдавали совковостью.

— Девушка, вы за кем? — поинтересовалась у меня вахтерша, сидевшая при входе за стареньким письменным столом. — Что-то я никогда вас здесь не видела.

— Я не за ребенком, мне надо к директору. Анна Петровна у себя?

— У себя. Как ей вас представить? — уточнила пожилая женщина, пододвигая к себе черный телефонный аппарат с диском.

— Полина Казакова.

— Минуточку, — вахтерша набрала номер и сказала: — Анна Петровна, тут к вам Полина Казакова пришла. Пропустить? Проходите, пожалуйста, на второй этаж, в левое крыло. Лестница там, — вахтерша махнула рукой.

— Я знаю, спасибо.

Монументальная чугунная лестница начиналась в центре вестибюля и широким маршем крутых ступеней стремительно поднималась вверх. В прошлый раз я подумала о том, что детьми с различными нарушениями опорно-двигательного аппарата эта красивая лестница наверняка воспринималась как некое препятствие, требующее преодоления. Теперь я заметила, что с одной стороны ее оборудовали пандусом для инвалидных колясок. Это меня порадовало.

Я постучала в дверь и услышала приглашение войти. Директриса сидела за столом, обложенным кипами бумаг.

— Здравствуйте, Полина Андреевна, — сказала она, грустно улыбнувшись. — Вы решили нас навестить?

— Я слышала, что интернат хотят закрыть, — сказала я, усаживаясь напротив хозяйки кабинета, по другую сторону ее стола, точно такого же старого, как у вахтерши.

Невозможно было не заметить, что Самойленко ни копейки не потратила из благотворительных денег на ремонт и новую мебель для своего кабинета. А ведь могла бы!

— Да, к сожалению, это так, — подтвердила Анна Петровна.

— А чем мотивировано такое решение?

— Причин несколько, основная, конечно же, — недостаток финансирования. На те пожертвования, что мы собрали, удалось полностью модернизировать пищеблок, отремонтировать лифт, поставить пандусы, ну и кое-что еще по мелочам. Фасад, как вы, наверное, заметили, остался прежним. А ведь это лицо здания… Поначалу нас хотели перевести в бывший профилакторий маслозавода, но потом и вовсе решили расформировать.

— А как же дети?

— Понимаете, учреждение у нас специфическое, коррекционное, поэтому наполняемость классов разная. Где-то пятнадцать человек, а где-то — два-три. А оплата труда учителя сейчас во многом зависит от количества человек в классе. Такая же картина в других райцентрах. Вот в области кто-то решил, что целесообразно сделать уплотнение, объединить несколько интернатов… Но никто не подумал о том, что переезд в другой город, отрыв от семьи — это такой стресс для больного ребенка! На этой почве состояние детишек может значительно ухудшиться. Про персонал я уж молчу. А ведь пятьдесят с лишним человек останется без работы! Вот, — Самойленко придвинула ко мне исписанный листок, — сижу, пишу письма в разные инстанции. Понимаю, надо строго соблюдать тон деловой переписки, но эмоции захлестывают. Уже столько бумаги на черновики извела…

— Анна Петровна, я как раз и пришла затем, чтобы оказать вам юридическую помощь. Если хотите, я подкорректирую ваши черновики, затем напечатаю письма на компьютере.

— Ой, это как раз кстати! У нас был один-единственный компьютер, но он сломался.

Раздался звонок с урока, и в приоткрытую дверь директорского кабинета ворвался гам, присущий обычной школьной перемене.

— Поверить не могу, что это последний учебный год в этих стенах. Зданию уже более ста лет. Если бы оно постоянно поддерживалось текущим ремонтом, то оно было бы крепче современных. Раньше строили на века. Каких организаций тут только не было! И пансион благородных девиц, и Совнарком, и военный госпиталь, и рабочее общежитие, а последние двадцать лет его занимает наш интернат.

— Вероятно, это здание имеет историческую ценность, — сказала я, разглядывая полуразрушенную лепнину по периметру потолка. — Странно, что его решили снести.

— Сейчас, как это ни печально, совсем другие ценности на первом плане. Все поголовно говорят об экономическом кризисе, а по-моему, налицо кризис нравов.

— Согласна с вами. И все-таки, — я не спешила выпускать из виду зацепку, показавшуюся мне единственным шансом спасти здание, — вот вы сказали, что здесь был пансион благородных девиц… Мне кажется, это уже дает основание причислить его к историческим памятникам. В Горовске не так уж много старинных зданий осталось. Мне кажется, на это надо обратить внимание соответствующих органов.

— Пустое, — отмахнулась Анна Петровна, — здесь уже никто и не помнит историю. А я знаю про этот пансион, потому что моя прабабушка в нем обучалась.

— В архиве наверняка есть об этом сведения.

— Несколько лет назад наш учитель истории с головой зарылся в городском архиве, пытаясь отыскать информацию о прошлом нашего здания, чтобы сделать стенд. Увы, самые ранние документы датированы сорок вторым годом, а все, что было до этого, кануло в Лету.

— Жалко, но ничего, я попробую сделать запрос в областной архив.

— Полина Андреевна, вы так много для нас делаете! Даже не знаю, как вас благодарить.

— Ну, что вы, какая благодарность! Я ничего особенного не делаю. Давайте ваши черновики, — попросила я, поспешив замять эту тему.

* * *

На следующий день с утра пораньше мне позвонила Алинка и спросила:

— Полина, ну так ты созрела насчет «Максима»?

— Подожди, а «Максим» — это кто?

— Не кто, а что, — поправила меня Нечаева. — «Максим» — это супермаркет, недавно открывшийся в областном центре. Я же говорила тебе о нем по телефону.

— Извини, я забыла.

— Поля, давай съездим сегодня в областной центр, целенаправленно в «Максим», — предложила Алина.

— Судя по названию, это чисто мужская территория.

— Ошибаешься. Просто там все по максимуму.

— В том числе цены?

— Полина, не прибедняйся!

— Ладно, — согласилась я, хотя ходить с Нечаевой по магазинам — это совершенно невыносимая пытка.

Моя подруга, твердо уверенная в том, что стиль делают модные бренды, даже в самых дорогих бутиках без всякого стеснения выворачивает брюки, юбки, блузки наизнанку и проверяет их принадлежность к той или иной марке, будто собирается носить лейблами наружу. Потом, набрав кучу дорогущих шмоток, она часа на два, а то и на три застревает в примерочной кабинке, но в итоге может ничего не купить. Не потому что дорого, а потому что предварительно отобранные ею вещи не сочетаются друг с другом или вообще не нужны Алинке.

— Полина, ты прелесть! Заезжай за мной немедленно. Я жду, — сказала Нечаева и отключилась.

Собравшись, я предупредила дедулю, что меня не будет дома весь день, села в «Мини-купер» и поехала за подружкой. Запрыгнув ко мне в машину, она принялась безудержно изливать мне свою душу:

— Чтоб я еще кому-нибудь стала рекламировать свою педикюршу! Никогда!

— А что такое?

— Поля, представляешь, я вчера оказалась в очереди позади тех, кому дала ее телефон!

— И что?

— Нет, Полина, ты все-таки такая странная!

Я не стала спорить, тем более что Алинка тут же перепрыгнула на другую тему. Все два часа, пока мы ехали из Горовска в областной центр, она потихоньку выклевывала мне мозги своей суматошной болтовней. Но что еще ждало меня впереди! Мои слова о том, что в «Максим» я пойти не смогу, поскольку у меня есть другие, более важные дела, Нечаева не расслышала, схватила меня за руку и потащила вперед, к двери, украшенной воздушными шариками. Пришлось составить ей компанию. Впрочем, все было, как всегда.

— Хорошая юбка, но у меня уже есть штуки три или четыре в том же стиле и цвете. Я хотела что-нибудь совершенно другое.

— Слушай ты, жертва рекламной бомбежки, надо было на фасон и цвет смотреть, а не на фамилию модельера!

Нечаева сначала фыркнула, а потом согласилась со мной, сказав, что в следующем бутике так и сделает.

— Алина, мне надо оставить тебя на часок. У меня тут есть одно дельце…

— Если ты в салон красоты, что на первом этаже, то я с тобой.

— Нет, мне в архив позарез надо заскочить.

— В архив? — Нечаева опешила. — Зачем?

— Я сейчас одним делом занимаюсь, надо кое-какие документы разыскать, — пояснила я.

— Ну, хорошо, в архив иди одна, — милостиво разрешила подружка, остановив свой взгляд на высоком мужчине, разглядывающем джемпер на манекене.

— Как освобожусь, позвоню, — сказала я, но Алинка, кажется, меня не расслышала. Она устремилась к эскалатору, ведущему наверх. Туда же секунду назад направился объект, попавший в зону особого внимания моей влюбчивой подружки. Я стала спускаться вниз…

Когда я работала юрисконсультом на кирпичном заводе, мне доводилось делать запросы в областном архиве, так что его местонахождение и царящие там порядки мне были хорошо известны. Выстояв очередь из трех человек, я подала женщине в окошке заполненный бланк.

— Такую информацию мы сможем вам подобрать не раньше следующего вторника. Вас это устраивает?

— Конечно.

Выйдя из архива, я позвонила Алинке, убедилась, что она все еще находится в «Максиме», и поехала туда, чтобы со спокойной душой отдаться совместному шопингу. Нечаева первым делом продемонстрировала мне свой трофей — черную визитку, тисненную золотыми буквами.

— Чья это? — не сразу догадалась я.

— Помнишь того мужчину у манекена? Он искал здесь джемпер, а нашел меня.

— Скорее уж не он тебя, а ты его.

— Какая разница? Представляешь, а он горовчанин!

— Поразительно.

— Ладно, пойдем, я там себе такую блузку приглядела!

Пытка совместным шопингом была продолжена.

* * *

На следующий день я вплотную занималась интернатом. Строчила письма в разные федеральные органы, потому что все местные инстанции Самойленко и ее группа поддержки уже прошли.

— Полина Андреевна, можно задать вам интимный вопрос? — спросила меня Анна Петровна, подписав письма.

— Конечно.

— Почему вы все это делаете?

— В смысле?

— У вас есть родственники или знакомые, у которых ребенок здесь учится?

— Ну, одна знакомая у меня есть, — я вспомнила про Прошкину, — но мы с ней совсем недавно познакомились. Она мне и рассказала, что интернат закрывают. Скажу вам честно, я помогаю не только вам, но и детскому дому. Когда мне было четырнадцать лет, я стала круглой сиротой. Мои родители погибли в автомобильной катастрофе. Правда, меня воспитывал дедушка…

— Простите. Я вижу, что вам больно об этом говорить.

— Ничего, все нормально, — сказала я, улыбнувшись.

На самом деле, мое сиротство — не единственная причина того, что я время от времени оказывала благотворительную помощь детям, больным или оставшимся без родителей. О второй причине я предпочитала не распространяться. А дело вот в чем. Мой горячо любимый дедуля иногда выигрывал в казино просто неприлично большие суммы. После этого он клал передо мной тугие пачки банкнот и ласково говорил: «Полетт, трать их на все, что тебе заблагорассудится!» Тратить-то эти деньги я тратила, но без удовольствия. Сколько раз я втолковывала Арише, что прожигать жизнь в казино — это неправильно! Но излечить его от любимого порока так и не смогла. В ответ дедуля лишь шутил, что родился с колодой карт в руках. Время от времени отдавая деньги, принесенные им из казино, на благотворительность, я смирилась с этими выигрышами как с основной доходной статьей нашего семейного бюджета.

Во вторник я снова поехала в областной центр и получила документы, свидетельствующие о том, что дом номер семнадцать по улице Стрелковой, в котором изначально находился пансион благородных девиц, был спроектирован известным архитектором Кошинским. Появился шанс спасти здание от сноса. Возможно, горовский интернат тоже удастся сохранить…

* * *

Я вернулась домой в приподнятом настроении. Загнала машину в гараж, открыла дверь и заметила у порога жутко растоптанные полусапожки. Подняла глаза и увидела знакомый серенький плащик. Он принадлежал Вере Прошкиной. «Значит, она вернулась, — подумала я, — чего и следовало ожидать».

Остановившись в арочном проеме столовой, я сказала:

— Добрый день! У нас, оказывается, гости?

— Здравствуйте, Полина Андреевна, — Вера оглянулась и посмотрела на меня совершенно измученным взглядом, который подтверждал, что черная полоса в ее жизни не закончилась сама по себе.

— Полетт, а мы тут чай пьем, — вступил в разговор Ариша, — о тебе не раз вспоминали. Тебе не икалось?

— Нет. Дедуля, что это ты гостей принимаешь на кухне? — спросила я, окидывая взглядом столовую. У меня возникло ощущение, что там все как-то преобразилось. Неужели Вера, ожидая меня, занималась наведением порядка?

— Ну я, пожалуй, пойду, — сказал дед, проигнорировав мой вопрос, и тут же поднялся из-за стола.

— Аристарх Владиленович звал меня в гостиную, — Прошкина не только стала незамедлительно его оправдывать, но и обслуживать меня, наливая чай, будто была не в гостях, а на работе. — Но я подумала: к чему носить приборы туда-сюда? Не такая я уж важная гостья, могу и здесь чай выпить. Сколько вам ложек сахара? Я забыла, вы сладкий чай любите?

— Не очень. Спасибо, — я подвинула к себе чашку, — сахар я сама положу.

— Знаете, Полина Андреевна, а меня снова уволили. Вы как в воду глядели.

Я отпила глоток душистого чая, осмысливая сказанное. В принципе, в этом не было для меня ничего неожиданного. Просто в последнее время я была полностью поглощена интернатскими проблемами, и Вера с ее недоброжелателем отошли на задний план.

— Похоже, вы здорово кого-то разозлили, — заметила я и подумала, что теперь с ее глаз точно спала пелена. — Вера, вы уже догадываетесь, кого именно?

— В том-то и дело, что нет. За последнюю неделю на меня столько всего свалилось, даже не знаю, связано ли одно с другим или нет.

— А что еще случилось?

— Соседи, — Вера начала было рассказывать, но вдруг замкнулась.

— Что соседи?

— Они резко поменяли свое отношение ко мне. Я даже не пойму, что произошло.

— Вера, в чем конкретно это выражается?

— Мне трудно вам это объяснить…

— А вы попытайтесь.

— Я сейчас приведу вам несколько примеров. Как-то на прошлой неделе мы с Мишей спустились вниз, и мне показалось, что я забыла взять кошелек с деньгами. Я оставила сына на скамейке, со старушками, и пошла обратно. Но потом я вспомнила, что взяла кошелек, проверила сумку и практически сразу стала спускаться вниз. Полина, вы не представляете, что я услышала!

— Что?

— Соседки спрашивали Мишу, не бью ли я его. Он мотал головой из стороны в сторону, а они требовали, чтобы он признался в том, чего никогда не было. Баба Надя с третьего этажа была особенно настойчивой. Она убеждала Мишу, что найдет на меня управу, ему надо только во всем признаться. Обретя дар речи, я спросила, как же им не стыдно на меня наговаривать! Соседки мне ничего не ответили, тут же встали со скамейки и разошлись кто куда. А вот Миша расплакался. Ему трудно было понять, что происходит. Но это было только началом. На другой день я утром возвращалась из школы одна, увидела бабу Надю и только хотела спросить, что это на нее вчера нашло, но она меня опередила — стала мне такие обвинения бросать, что я их вам повторить даже не могу, — Прошкина закрыла лицо руками.

— Вера, я не настаиваю, чтобы вы повторяли каждое слово вашей соседки. Скорее всего, она в силу своего возраста не совсем адекватна.

— Я сначала тоже подумала, что баба Надя свихнулась, но потом оказалось, что все соседи сошли с ума. Жильцы нашего дома ополчились на меня всем скопом. Старики, что под нами живут, стали жаловаться, что я не даю им никакого покоя — вроде бы постоянно кричу на сына, чем-то кидаюсь в него, а он плачет во весь голос. Вранье все это! — Вера шмыгнула носом.

— Успокойтесь, пожалуйста.

— Да как тут успокоишься? Если сначала каждый норовил упрекнуть меня в том, что я никудышная мать, что я жестоко обращаюсь с собственным сыном, а потом дело пошло дальше — меня стали обвинять чуть ли не во всех смертных грехах. Я в глазах соседей стала распутницей и даже воровкой. Три года мы жили в этом доме, никогда ничего из чужих почтовых ящиков не воровали, а тут вдруг стали этим заниматься. Чушь! — возмутилась Прошкина. — Но газеты — это еще ягодки, цветочки быстро созрели. Тузикова, соседка справа, обвинила меня в серьезной краже. Сама же пригласила меня к себе, попросила помочь ей с пирогами, а потом растрезвонила на весь подъезд, что я к ней внаглую навязалась, стащила банку дорогущего кофе и вынула из кошелька тысячу. Да я никогда не смогу взять чужого! Умирать с голоду буду, но не возьму.

— Да, это уже нешуточные обвинения, — сказала я, и Вера метнула на меня испуганный взгляд. — Успокойтесь, я верю, что вы на такое не способны. Мы с вами должны выяснить, кто из ваших соседей заварил всю эту кашу. Баба Надя? Тузикова?

— Нет, ложные обвинения Тузиковой стали последней каплей. Хотя от Ольги я такого никак не ожидала… Скорее уж, с бабы Нади все началось. Но что вдруг на нее нашло? — Прошкина развела руками. — Я не могу понять.

— Вера, а что у вас с работой?

— Я устроилась уборщицей, снова в коммерческую фирму. Когда собеседование проходила, мне сказали, что работа на два часа в день, которые я могу выбирать по своему усмотрению. Мне было удобно работать с девяти до одиннадцати, после того, как отведу Мишеньку в интернат. Три дня я так проработала, потом меня вызвала начальница отдела кадров и заявила, что надо убираться до начала рабочего дня. От своих прежних слов она отказалась. Новые требования меня никак не устраивали, поэтому пришлось уволиться. Мое заявление сразу подписали. Я заметила, что кадровичку даже обрадовало, что я не приняла ее условия. В общем, третий раз одно и то же, — подытожила Прошкина. — Знаете, Полина Андреевна…

— Давайте без отчества. Зовите меня просто Полиной, — предложила я и, кажется, спугнула Веру, она замкнулась. — Случилось что-то еще?

— Уж не знаю, стоит ли все мешать в одну кучу…

— Вы говорите, а я по ходу дела разберусь.

— У меня был друг, — сказала Вера, и ее щеки порозовели. — Мы с ним знакомы уже около года. Так вот, он меня бросил… ничего толком не объяснив.

Я подумала, что друзья обычно предают, а бросают мужья и любовники. Но умничать не стала, а только уточнила:

— Это произошло тоже на прошлой неделе?

— Чуть раньше, просто я это не сразу поняла. Недели две назад Павел обещал прийти ко мне, но не пришел и не позвонил. Я решила, что у него возникли какие-то неотложные дела… На следующий день я сама позвонила Алябьеву, он пробормотал что-то несвязное, но тогда я ничего не заподозрила. С тех пор он не давал о себе знать. Вчера я снова позвонила Павлу, а он сказал, что между нами все кончено, и отключился.

— Надо полагать, вы не просто дружили…

— Да, у нас были близкие отношения, — призналась Вера. — И с Мишей он тоже ладил… Я старалась не думать о нашем будущем, ничего не фантазировать себе, чтобы не сглазить… Не помогло.

— Вера, а может, это как раз Алябьев во всем замешан? — Мое предположение заставило Прошкину вздрогнуть.

— Нет! Павел не мог, он очень порядочный человек. Поверьте!

— Да я охотно поверила бы вам, только проверить не помешает. Хочу напомнить, что в «Сытый слон» приходил мужчина. Лет тридцати пяти, среднего роста, русоволосый… А вот как Алябьев выглядит?

— Павлу тридцать четыре года, он темно-русый, но вот рост у него высокий…

— Высокий? — переспросила я.

— Да.

— Вера, у вас рост небольшой. Думаю, где-то метр пятьдесят восемь. А Бабенко высокий — метр девяносто пять.

— Я поняла, к чему вы подводите. Мы со Станиславом Викторовичем можем говорить об одном и том же человеке, но характеризовать его по-разному.

— Вот именно.

— Полина, но ведь вы сказали, что в ресторан приходил милиционер. Значит, это не Павел, — Прошкина даже обрадовалась, что нашла такой сильный аргумент в защиту своего возлюбленного, пусть и бывшего. — Алябьев на железной дороге работает, телемехаником.

— Тот человек был одет в гражданскую одежду, но он показал удостоверение сотрудника милиции. Не исключено, что оно было поддельным.

— Нет, это не Павел! Я не представляю, чтобы он стал сознательно лишать меня работы, настраивать против меня соседей. Зачем ему это? Да и не в его это характере. Ну допустим, он встретил и полюбил другую женщину, — Вера начала размышлять вслух, — без ребенка. А у меня сын-инвалид. Пусть Павлу не хватило духу сразу во всем признаться, пусть он думал, что молчание будет красноречивей слов. Но потом он сказал мне по телефону, что между нами все кончено…

— И все-таки расскажите мне поподробнее об Алябьеве. Что он собой представляет?

— Павел очень хороший человек, только не повезло ему в жизни. Его первая жена умерла в родах, дочку врачи тоже не спасли. Через несколько лет Алябьев женился во второй раз, причем официально усыновил ребенка супруги. Прожили они около года, а потом было как в анекдоте. Павел вернулся домой из командировки, а у жены любовник. В общем, они разошлись. Теперь Алябьев платит алименты на чужого ребенка. А познакомились мы с ним в жэке. Он был у паспортистки, а я пришла туда вызвать сантехника. Мне сказали, что сантехник придет только на следующий день, вот Павел и вызвался мне помочь. Кроме сантехники он мне столько всего починил!

— Ясно, мастер на все руки.

— Этого у него не отнять.

— Может, у Алябьева есть друзья или родственники в милиции?

— Нет, он никогда мне ни о ком таком не рассказывал. Полина, знаете, у меня есть его фотография. Что, если показать ее Станиславу Викторовичу?

— Она у вас с собой?

— Да, сейчас, — Вера потянулась за сумкой, достала потертый кожаный бумажник, раскрыла его и показала мне две небольшие фотографии, вставленные в специальные рамочки: — Это — Миша, а это — Павел.

— Сын очень похож на вас.

— Полина, это вы так говорите, потому что Барсукова не знаете. Миша — его копия. Мои только глаза.

— Вы можете дать мне на время фотку Алябьева?

— Конечно. Мне она больше ни к чему. — Вера вынула фотографию и добавила: — Наверное, ни к чему.

Кажется, она надеялась, что ее отношения с Павлом еще могут наладиться.

— Я покажу ее Бабенко и верну вам. Возможно, в ресторан приходил кто-то другой. Это мы скоро выясним, — сказала я и заметила, как воодушевилась Вера. — Я вот что еще подумала… Стоит вам только устроиться на новую работу, заинтересованное лицо сразу наступает вам на пятки. Вы с кем-то делитесь этой информацией?

— Нет.

— Вера, не спешите, подумайте.

— Павлу я даже про увольнение из «Сытого слона» не успела сказать, а уж про новую работу тем более.

— Ну, может, подругам, родственникам говорили?

— Нет, родственники у меня только дальние, они нас сторонятся. Подруги? Близких нет, так, приятельницы, матери Мишиных одноклассников. Как говорится, беда сближает, — Прошкина немного подумала, потом твердо сказала: — Насчет последнего места работы я точно никому не говорила. Полина, но ведь сведения о трудоустройстве поступают в налоговую, так?

— Так, но даже если вас оформляют официально, то через два-три дня сведения еще никуда не успеют поступить. Остается только один вариант — за вами кто-то следит. Кстати, соседям удобно вести вас прямо от порога…

— Я ничего такого не замечала.

— Надо бы приглядеться. Вот вы завтра выйдете из дома и аккуратно понаблюдаете, что за люди вас окружают. Не лезет ли кто-то слишком часто на глаза?

— А если я кого-то запримечу?

— Было бы неплохо. Только не пытайтесь самостоятельно выяснить с этим человеком отношения, предоставьте это интересное дело мне.

— Ладно, — согласилась Прошкина, потом подняла на меня глаза, полные мольбы, и спросила: — Полина, я не могу без работы. Но уж не знаю, стоит ли мне искать новое место в городе, пока этот негодяй не отыщется?

Кажется, Вера намекала на то, чтобы я взяла ее себе в помощницы по хозяйству. Я пока не была к этому готова.

— Пожалуй, надо с трудоустройством несколько повременить. Думаю, несколько дней хватит для того, чтобы со всем разобраться.

— Ладно, я сделаю вид, что ищу новую работу, а сама буду смотреть, нет ли за мной «хвоста». Кажется, в детективах это так называется.

* * *

Только я проводила Прошкину, как дед пристал ко мне с расспросами:

— Ну и что ты думаешь? Кто лишил работы несчастную женщину с больным ребенком?

— Не исключено, что какая-нибудь склочная соседка решила крепко потрепать ей нервы.

— А смысл?

— Просто такое хобби — бытовой вампиризм. Если так, то мы ее быстро вычислим и поставим на место.

— А мне кажется, все гораздо серьезнее. В «Сытый слон» приходила не какая-то психопатка, а уверенный в себе мужчина с милицейским удостоверением.

— Ну, может, это ее друг? Знаешь, даже серьезные мужики иногда пляшут под дудку сумасбродных баб. Кстати, Бабенко запомнил его фамилию?

— В том-то и дело, что нет. Полетт, а как ты съездила в архив?

— Удачно. Есть неплохие шансы сохранить историческое здание. Правда, нет гарантии, что интернат оставят в том же помещении. Ведь принято решение объединить несколько коррекционных интернатов.

— Помню, помню, умные головы решили одни интернаты закрыть, а другие укрупнить. Это, конечно, позволит сэкономить бюджетные средства. О несчастных детях и их родителях никто не подумал. Да, у нас все делается через пень-колоду… Вера так убивается из-за этого…

— Ариша, я смотрю, ты проникся к ней безграничной симпатией.

— А что? Приятная женщина, услужливая такая… Телефон зазвонил, я на минуточку из столовой вышел, так она посуду взялась мыть. Ума не приложу, кто ей вредит. И ведь по самому больному, сволочи, бьют! Лишают средств к существованию, зная, что материальной помощи ждать не от кого. На одну пенсию по уходу за ребенком-инвалидом вдвоем не проживешь.

— Согласна. С работой у нее как-то не клеится, плюс к этому соседи двинули на нее огромной липкой массой…

— Почему липкой?

— Потому что они бросают в ее адрес необоснованные обвинения, от которых не так-то легко отмыться. Но это еще не все. У Веры был бойфренд, так он дал ей отставку.

— Да, крупномасштабно! Наступление на всех фронтах. Пожалуй, тут требуется воображение, чтобы представить Вериного врага во всей красе. Обычно людям не прощают успеха, богатства, но ничего этого у Прошкиной нет… Кстати, а кто тот человек, в смысле, Верин ухажер?

— По жизни — неудачник, по профессии — телемеханик на железной дороге. Вот его фотография. Покажешь ее Бабенко?

— Покажу, — Ариша надел очки и стал присматриваться к Алябьеву. — Ну, не знаю… Лицо симпатичное… А Вера его подозревает?

— В том-то и дело, что нет. Любит она его, фотку вот с собой носит… Мне кажется, она надеется на то, что у нее с Павлом еще все наладится.

— Н-да, жила она себе, жила, и вдруг в одночасье поехала под уклон ее старательно отлаженная жизнь. Чтобы такое случилось, кто-то должен был задействовать немалые ресурсы.

— Если бы Бабенко запомнил фамилию или хотя бы подразделение милиции, в котором числится тот «добрейший» человек, мы бы не задавались сейчас этим вопросом.

— Да, не спорю, Стас облажался, но он просто не был готов к такому раскладу. Я сегодня же предъявлю ему эту фотографию для опознания… Слушай, Полетт, может, мы все-таки возьмем Прошкину на работу? Так, на пару часов два-три раза в неделю…

— Похоже, она успела накапать тебе на мозги, да?

Ариша проигнорировал мой вопрос, сообщив:

— Пожалуй, я не буду терять время, поеду в казино. Стас обещал туда сегодня заскочить. Ты меня к ужину не жди, буду поздно.

— Удачи! — сказала я и отправилась в свою комнату.

Пересмотрев архивные документы, я вдруг поняла, что к делу пора подключить прессу. Перед авторитетом печатного слова иногда пасуют даже большие начальники. Я стала искать визитку Светланы Петиной, журналистки, освещающей вопросы культуры.

— Алло!

— Здравствуй, Светлана! Это Полина Казакова.

— Добрый вечер! — сказала Петина суперофициальным тоном. — А, Полина! Прости, я не сразу сообразила, что это ты. Какие-то проблемы?

— Света, я хочу заказать тебе одну статью.

— О чем?

— О незаслуженно забытых исторических памятниках Горовска.

— Не думаю, что сейчас это актуально. Вот преодолеем кризис, тогда можно будет о памятниках позаботиться.

— Жаль, а я так на тебя надеялась. Света, а ты вообще в курсе, что планируется снос интерната на Стрелковой?

— Что-то такое слышала, — ответила Петина без особых эмоций в голосе.

— А ведь зданию почти полтора века, его проектировал сам Кошинский. Там сначала был пансион благородных девиц…

— Да? Не знала, что в Горовске был такой. А ты ничего не путаешь?

— Нет, у меня есть копии документов из областного архива.

— Было бы любопытно на них взглянуть. Хотя у меня сейчас столько материалов в работе, даже не знаю, удастся ли в ближайшее время пристроить в номер интересующую тебя статью.

Ну вот, а я думала, что журналистика — это утомительный поиск злободневных тем. Кажется, Петина набивает себе цену.

— Да, Света, я забыла тебе сказать, оплата, как в прошлый раз.

— Вот с этого и надо было начинать! — обрадовалась журналистка. — А тебе как срочно это надо?

— Я не говорю, что хотела бы уже завтра увидеть в газете материал о готовящемся сносе исторического памятника, а вот в течение следующей недели…

— Ладно, я завтра с утра поговорю с главным, попробую перераспределить приоритеты. А ты подъезжай ко мне в редакцию часам к одиннадцати, — сказала Светлана и отключилась.