Древолаз

Марина Павлова (2024)

Старший следователь Денис Бухарин стараниями своего влиятельного тестя отправляется из Москвы «в ссылку» в Санкт-Петербург. Привычная жизнь рушится в один миг, однако здесь тоже есть работа, которой необходимо заниматься, и в первые же дни на новом месте Бухарин сталкивается с загадочным убийством: глаза жертвы налиты кровью, а на кончиках пальцев страшные ожоги. Но самое поразительное — точно такие же следы были на теле другой жертвы, найденной в Москве на железнодорожных путях за несколько дней до нежданного перевода Бухарина в Северную столицу. Неужели в стране орудует серийный убийца? И если в Москве Денису не дали шанса расследовать преступление до конца, то, возможно, получится раскрыть тайну здесь, в Питере? Разобраться Денису помогает странная девушка Ася Наумова: по образованию — палеонтолог, по профессии — фотограф. Необычной паре детективов предстоит узнать, каким образом связаны жертвы из двух столиц, но главным остается вопрос: успеют ли они предотвратить новые преступления и поймать изощренного убийцу?

XVII

От Королева до аэропорта Шереметьево можно было добраться за минут пятьдесят, если не встанешь в пробку. Денис поднимался на пятый этаж обшарпанной серой хрущевки, вдыхая ароматы пельменей, борщей и жареной картошки. Дверь в квартиру погибшего Игоря Сорокина, которого Денис прозвал Сортировочным по месту его гибели, говорила о многом. Ее пытались выбить, поджигали звонок и, по-видимому, метили коты. Бухарин ожидал увидеть хозяев непрезентабельного вида и с характерным запашком, но ошибся. Дверь открыл невысокий мужчина в дешевом, зато аккуратном спортивном костюме со стрелками на штанах. У него было осунувшееся серое лицо и красные влажные глаза. Он молча пропустил Бухарина и жестом указал на тапочки, стоящие в специальном месте в прихожей. Бухарин снял обувь, надел тапки и прошел в зал. Там на диване сидела такая же серая и худая женщина. Можно было подумать, что это брат и сестра, но Денис догадывался, что это родители погибшего. В комнате было аскетично и аккуратно. На полке стояли книги из серии ЖЗЛ и портрет с черной лентой. Бухарин привык к этому зрелищу. С портрета всегда смотрит беззаботно улыбающееся лицо, и следователь где-то в глубине души никогда не может поверить, что еще пару часов назад он видел просто безжизненную оболочку, которой иногда везет оказаться в презентабельном виде. Игорю Сорокину повезло в этом плане. Отогнав эти циничные мысли, Бухарин сел на стул в другом конце зала. Женщина бросила на него быстрый взгляд и продолжила смотреть на улыбающегося с фото сына.

— Расскажите об Игоре. Что-то происходило в его жизни в последнее время? Странное, нетипичное?

Отец сел рядом с матерью, взял ее за руку, но она убрала ее. Бухарин отвел взгляд, делая вид, что рассматривает комнату.

— У Игоря вся жизнь была… нетипичной. Он наркоман. Поэтому его конец… не был чем-то…

Бухарин понимающе закивал.

— У него были враги?

Отец пожал плечами:

— Он почти ничего не рассказывал о своей жизни. Но последние полгода все было хорошо. Он ходил к психотерапевту, лечился. Мы продали квартиру, чтобы ему помочь. Не знаю, что еще можно было…

Женщина заплакала и вышла. Отец держался, но было видно, что он осилит всего пару вопросов.

— Я понимаю, что вам сейчас очень тяжело. Но нам важно понять: смерть вашего сына — трагическая случайность или убийство.

— Честно говоря, удивлен, что вы вообще заинтересовались этим.

— Почему?

— Ну как? Наркоман. Нашли на рельсах в собственной рвоте. Что тут расследовать?

— Вы сами сказали, что он был в завязке.

— А вы много видели бывших наркоманов?

— Вы не верите, что ваш сын мог завязать?

Отец откинулся на спинку дивана.

— Моя жена верила. А я… Нет. Я знал Игоря. Он не был из числа тех, кто имеет силу воли. Вся эта его завязка была вопросом времени. Что угодно могло спровоцировать откат.

— Я и пытаюсь понять, что же могло случиться.

Мужчина посмотрел на Бухарина холодным взглядом уставших глаз.

— Он сделал нашу с Тамарой жизнь непрекращающимся адом. И после смерти этот ад не закончится. Она будет винить меня в том, что я недостаточно скорблю. А я… Я не знаю, чего во мне больше, каких чувств. Скорби по погибшему сыну или… облегчения.

Денис испытывал жалость к погибшим людям, смерти которых ему приходилось расследовать. Это чувство стало чем-то привычным. Он уже практически его не замечал. Но сейчас ощутил остро, глядя на худого мужчину, который, по всей видимости, был порядочным и образованным человеком и удел которого — научиться любить пропащего сына. А после его смерти — научиться скорбеть по нему.

— У Игоря была девушка?

— Были. Последняя — какая-то узбечка или казашка. Я, честно говоря, так и не понял. Динара, что ли. Она в Москве живет. Работает вроде бы в каком-то кафе. Адреса не знаю.

Денис посмотрел на мужчину, понял, что разговор дальше не принесет пользы, и достал визитку.

— Возьмите. Это мой телефон. Если что-то вспомните, звоните в любое время.

Мужчина так и остался сидеть на диване, крутя в подрагивающих пальцах визитку Дениса.

— Стойте, — услышал Денис голос матери Игоря, когда уже вышел на лестничную клетку.

Женщина протянула Бухарину листок и молча закрыла дверь. Бухарин развернул его и прочел: «Самаркандский плов. Ст. метро Пражская».