Порча

Максим Кабир, 2022

Новая леденящая кровь история от Максима Кабира, лауреата премий «Мастера ужасов» и «Рукопись года», автора романов «Скелеты» и «Мухи»! Добро пожаловать в провинциальный городок Московской области, где отродясь не происходило ничего примечательного. Добро пожаловать в обычную среднюю школу, построенную в шестидесятые – слишком недавно, чтобы скрывать какие-то мрачные тайны… Добро пожаловать в мир обычных людей: школьников, педагогов. В мир, где после банальной протечки водопровода на бетонной стене проявляется Нечестивый Лик с голодными глазами. Добро пожаловать в кровавый кошмар.

Паша (1)

— Может, сходишь, отрегулируешь? — сказала медсестра, прерывая поцелуй.

Они лежали в огромной ванне, предназначенной для купания пациентов, хорошенькая девушка и ее коллега. Вода бурлила, становясь невыносимо горячей.

— Но там же холодно, — закапризничал санитар.

— А здесь тоже может похолодать.

Намек понят. Санитар нехотя выбрался из воды — к кранам и термометрам за стеклянной перегородкой ночной больницы.

Медсестра утиралась полотенцем и не видела, как за ее спиной некто подкрался к мужчине, накинул на шею удавку. Санитар поник.

Медсестра вставляла в волосы заколки, она не подозревала, что убийца в маске, неутомимый, могучий, приближается… кладет ладонь на плечо.

— Ну хватит, Бад. Мне пора возвращаться. Позавтракаешь со мной утром?

Она игриво прикусила указательный палец того, кого принимала за Бада. Оглянулась…

Паша Самотин клацнул по пробелу, и персонажи застыли на экране компьютера. Симпатичная медсестра окоченела в лапище Майкла Майерса.

— Мам? — Самотин прислушался, но единственным звуком было мерное жужжание процессора.

Однако же кто-то окликал его…

Паша встал из-за стола. Полуденное солнце заливало светом бесчисленные корешки книг, фигурки супергероев, столпившиеся на полках, постеры с рок-группами. Последние августовские деньки даровали жару, и племянница бабы Тамары выходила во двор позагорать, подставляла лучам плоский живот, серебрилась пирсингом в пупке. Хотелось бы Паше заговорить, познакомиться с ней — все же соседи, общий штакетник… но девушка выглядела слишком круто и неприступно, а Паша был наглым плейбоем разве что в фантазиях.

— Мам? — повторил он, высовываясь в прихожую.

В доме царила тишина.

Мама, полчаса назад возившаяся у плиты, куда-то испарилась.

«Глюки», — резюмировал Паша, поворачиваясь. Взгляд мазнул по окну. Снаружи на него смотрело чудище с красно-черной мордой и короткими рогами.

Паша выругался.

Чудище хохотнуло, стаскивая маску Дарта Мола, являя плоское несуразное лицо, обрамленное жесткими вихрами. По-своему чудищное, зато родное.

— Руд! Приехал!

Паша ринулся к окну, распахнул створки. Руд — Нестор Руденко — ловко взобрался на подоконник и через мгновение жал Паше руку. За две недели друг загорел и похудел, веснушки изгваздали щеки, нос, приплюснутый после знакомства с кулаком Рязана.

— Накупался? Как море?

— Соленое, жидкое, — Руд говорил с фирменной ленцой, по которой Паша успел соскучиться. Вальяжные манеры, непробиваемое спокойствие, были броней мальчишки, защищающей его субтильное тельце и редкое имя от насмешек ровесников, от тычков. Броня, впрочем, срабатывала не всегда.

— Завел курортный роман?

— Менял баб как перчатки.

— Заливай. — Они дружили с пятого класса — пять лет — и все друг о друге знали. Руд, в отличие от Паши, даже не целовался с девушкой. Да и Пашины поцелуи нельзя было назвать полноценными — так, чмок за гаражами с теперь потолстевшей и подурневшей Ингой… два года назад…

— За санаторием был пляж… — Руд понизил голос. — Нудистский. Я маман говорю: мороженое куплю. А сам — туда по-бырому. Ох, какие там цыпочки, Самотин!

— Что, и без трусов?

— Без ничего! Выбритые, в масле…

— Кто в масле? — Дверь скрипнула, в комнату заглянула Пашина мама.

— Рижские шпроты, — глазом не моргнул Руд. — Драсьте, Лариса Сергеевна.

— Привет, Нестор. С возвращением. Математику подтянул?

— От зубов отскакивает.

— На следующей неделе проверю.

Мальчики синхронно скривились, вывалили языки.

— Вас накормить?

— Не, спасибо.

— Спасибо, мам.

Лариса Сергеевна затворила за собой.

— Ну вот зачем она напомнила? — поник Паша.

Лето пролетело, как и полагается лету — метеором, пулей. До конца каникул оставалось шесть дней. Здравствуй, школа, засиженные мухами парты, бесконечные уроки.

— Ого! — это Руд заприметил обновку, рыжую куклу, сидящую на диване под постером Green Day. У куклы было злобное, иссеченное швами личико и пластиковый нож в кармашке джинсового комбинезона. — Чаки!

— Лимитированная серия, — гордо сказал Паша.

Руд тискал куклу-убийцу, та пищала: «Я славный парень! Славный парень с тесаком!»

— Офигеть! На русском говорит! Где взял?

— Батя заходил.

— О… — Руд кивнул понимающе. — Общался с ним?

— Ну так… парой слов перебросились.

— А с негритяночкой как?

Негритяночка — это племянница бабы Тамары, приезжающая откуда-то из Пскова. Чернокожей она не была, прозвище мальчики дали ей из-за загара. Хотя теперь Руд был загорелее.

— В процессе, — преувеличил Паша.

— Ну ясно. Порнушку смотришь? — Руд ринулся к столу, шлепнул по клавиатуре. Майерс растормозился и ткнул медсестру в кипящую ванну.

— Сиквел «Хеллоуина».

— Сиквелы — отстой. — Руд с Чаки в обнимку плюхнулся на диван.

— А «Крестный отец»? Вторая часть лучше.

— Не видел.

— «Лепрекон»…

— Это — да. Уорвик Дэвис… А я по дороге к тебе встретил нашего лепрекона.

— Курлыка?

— А кого же!

Погоняло Курлык намертво приклеилось к тишайшему Ване Курловичу. Ваню Паша всегда жалел и звал при случае в гости или на футбол. Мамка Вани закладывала за воротник, однажды Паша видел ее, в нижнем белье разгуливающую по улицам. Курлык жил у деда, который работал в школе слесарем и электриком в одном лице. Дед, Игнатьич, тоже пил.

Курловичу пришлось несладко. Горшинские гопники мутузили его чаще прочих.

— Курлык сказал, школу затопило. Вроде канашку прорвало.

— Кто-нибудь утонул?

— Ага. Костров. В дерьме.

Они смеялись, а ветер проникал в форточку, принося запахи полыни, гудрона, умирающего лета.

— Ты не поверишь, — сказал Руд, — но я хочу в школу.

— Перегрелся?

— Не, серьезно. Всех мудаков отправили в ПТУ. Ни Рязана больше, ни Желудя. На класс — пятнадцать калек, из них девять — девчонки. Вон даже Ахметова, старая «бэ», на пенсию ушла.

— А кто вместо нее литературу будет вести?

— Новенькая какая-то. Короче, братан, заживем, как у бога за этим самым, — Руд прервался на полуслове, встрепенулся. — Ба! Дырявая башка! Я ж тебе сувенир принес!

— Невесту для Чаки?

— Почти. — Руд вынул из кармана курительную трубку. Вручил другу.

— С побережий Крыма. Чистый орех.

— На фига? Я же не курю.

— Баран! Ты — писатель. Все писатели курят трубку.

— Аллен Карр не курит.

— Я знаю только Джимми Карра. Кстати, как поживает Пардус?

Пардусом звали овчарку Паши, умершую в прошлом году — настоящая трагедия для и без того уменьшившейся семьи Самотиных. Но Руд имел в виду, конечно, героя Пашиного рассказа, которому автор подарил имя любимца.

Руд был единственным, кто прочел рукопись, — искренне хвалил и затребовал писать продолжение.

— Ты ж не любишь сиквелы.

— А это не сиквел, — возразил друг, — это сериал. Второй эпизод.

— Уболтал. — Паша извлек из ящика тонкую стопку листов с распечатанным текстом.

— А секс там будет?

— Прочитай — узнаешь.

— Вот бы, — сказал Руд, надавливая на живот Чаки, заставляя его говорить, — вот бы новая училка была секс-бомбой.