Порча

Максим Кабир, 2022

Новая леденящая кровь история от Максима Кабира, лауреата премий «Мастера ужасов» и «Рукопись года», автора романов «Скелеты» и «Мухи»! Добро пожаловать в провинциальный городок Московской области, где отродясь не происходило ничего примечательного. Добро пожаловать в обычную среднюю школу, построенную в шестидесятые – слишком недавно, чтобы скрывать какие-то мрачные тайны… Добро пожаловать в мир обычных людей: школьников, педагогов. В мир, где после банальной протечки водопровода на бетонной стене проявляется Нечестивый Лик с голодными глазами. Добро пожаловать в кровавый кошмар.

Курлык

Ваню Курловича дразнили Курлыком. Он настолько привык, что не только откликался на прозвище, но и к самому себе — мысленно — обращался именно так.

«Жопа, Курлык. Спасайся, Курлык».

Он перешел в девятый класс, но выглядел на пару лет младше. Невысокий, субтильный, с неразвитой мускулатурой. Ниже любой девчонки-ровесницы. Рост вкупе с легким косоглазием делали его объектом насмешек. Словно он таскал на спине деревянную табличку: «Пни меня», и ровесники исполняли просьбу.

Математичка, Лариса Сергеевна, как-то сказала завучу: «Бедный мальчик такой слабый и рохлый из-за мамаши, дряни эдакой. Бухала во время беременности, прикинь?»

Лариса Сергеевна не знала, что он прячется под партой и все слышит.

Взрослые жалели Курлыка, но он им не доверял. Помнил тетю Риту, парикмахершу. Она тоже вздыхала сердобольно, угощала печеньем. А когда из куртки дочери пропали деньги, кричала громче остальных: «Это точно дело рук Курловича! Весь в мать, алкоголичку! Его надо на учет ставить в детскую комнату!»

Что за детская комната, Курлык не понял. За свою жизнь он крал лишь дважды: сникерс в «Дикси» — очень хотелось кушать — и крутую пожарную машину у Нестора Руденко. Правда, машину он вернул: совесть грызла.

Если бы Курлык отметил на карте места, где его задирали или били, Горшин целиком исчез бы под крестиками.

У церкви на Пасху — расквасили бровь, бросили в лужу куличи.

На Колхозной — выбили зуб.

У кинотеатра — снова зуб, сняли штаны.

На Почтовой — отобрали мелочь, зажигалку «Зиппо».

Опасаясь за дедушкины нервы, он говорил, что упал.

— Ага, упал! — Дед проспиртованной ватой тер его грязные щеки. — Прямо в зеленку.

— Мы играли…

Дедушка грозил кулаком куда-то в окно. Клялся отыскать хулиганов. Но дедушку самого задирали дети. «Пьяница, пьяница, за бутылкой тянется!» Подбросили собачье дерьмо в саквояж. Сфотографировали спящим в подсобке и фотку повесили на доске почета.

Курлык любил деда. Тот, хоть и пил, не становился агрессивным, как мама. Наоборот, от водки делался ласковым, готовил вкусности, болтал с внуком о пустяках. Трезвый же был угрюмым и ворчливым.

Но лучше уж с угрюмым дедом жить, чем с мамой, которая или дрыхнет, или кричит и бьет бутылки.

Так он считал до вчерашнего вечера…

Курлык шмыгнул носом. Таясь в кустах, он наблюдал за двумя мальчиками, сидящими на лавке возле стелы. Тень каменной таблички защищала их от полуденного солнца. Табличка сообщала, что здесь в тысяча восемьсот двенадцатом проходил, отступая после Бородинского сражения, арьергард русской армии во главе с генералом Милорадовичем.

Табличка умалчивала о том, что здесь же, чуть позже, Ваня Курлович улепетывал от Рязана.

Бровь, куличи, «Зиппо» — подарок отца из Москвы — это все Рязан.

Курлык не считал себя умным парнем, но смекал: Рязан при своем весе и росте мог найти противника посолиднее. «Бить Курлыка — как девочку бить», — думал Курлык.

Рязан теперь учился в соседнем городе, но обитал-то по-прежнему через улицу.

Жизнь учила не обольщаться.

Обрадовался Ваня, что в школе не встретит Рязана — тут же встретил на остановке. Отделался легкой оплеухой. Может, Рязан взрослел…

Мальчики на скамейке затеяли жаркий спор.

Высокий, светловолосый — Паша Самотин, сын Ларисы Сергеевны. Вихрастый и смуглый — Нестор Руденко. Руд ездил на море летом, а Курлык море видел разве что в кино.

Мальчики были его друзьями. Не важно, осознавали ли они это, хотели ли.

Они ни разу не унизили Курлыка. Не били. И, главное, они не жалели его в открытую, как какого-то калеку. Подтрунивали, но так, что обидно не было, ведь они и друг над другом подтрунивали.

Позапрошлой зимой Паша пригласил Курлыка в гости — с ночевкой, — и это была замечательная ночь! Они играли в стрелялки, листали комиксы, пили колу, бесились. Паша с Рудом — старше его на год! — отнеслись к нему как к равному.

В определенный момент Курлык ускользнул на кухню — принять лекарства. От газировки и шоколадок скрутило живот. Желудок был проблемой Курлыка. Одной из десятков проблем.

Он отвинтил крышку пластмассовой баночки, рассчитал дозу, высыпал белые кристаллы в стакан. Залил теплой водой, перемешал и выпил залпом раствор. Горечь не пугала. Горечь — вкус четырнадцати лет его существования.

— Это героин? — спросили из коридора.

Курлык вздрогнул.

Парни подглядывали. Возможно, опасались, что он сворует что-нибудь.

— Какой героин? — хмыкнул Руд. — Героин не пьют, его по вене пускают.

— Ну кокаин, — сказал Паша.

— Кокаин нюхают.

— Не, я кино смотрел. Мафиози кокс в десны втирали.

Курлык прервал дискуссию, откашлявшись.

— Это не наркотики, пацаны. Это соль специальная.

— Для чего?

— Я… ну… — Курлык покраснел.

— Чего яйца мнешь? — подбодрил Руд.

— От запоров.

Он ждал взрыв безудержного хохота. Чего он не ждал, так это слов Паши:

— Дашь попробовать?

И пацаны пробовали раствор, плюясь и ругаясь.

Даже сейчас, после случившегося вечером, Курлык улыбнулся.

Им можно рассказать. Не маме, не учителям, а им.

— Привет, мужики.

— О, Добби! — Руд свел к переносице зрачки. Паша пихнул его локтем.

— Кончай. Здорово, мужик.

Хлопки ладоней действовали как успокоительное.

— Ты чего зеленый такой? Соль закончилась?

— Да нет. — Он нащупал в кармане баночку. Уходя из дому ночью, взял спальник и средство от запоров.

— Вот пусть он скажет! — щелкнул пальцами Паша. — Он — эксперт по части телочек. Ева Грин или Кейт Бекинсейл? Кому бы ты вдул?

— Я… я их не знаю.

— Вот блин.

— Мужик, — посерьезнел Паша, — реально, ты в порядке?

— Нет, — покачал головой Курлык. В горле защипало.

— Эй. — Руд подвинулся, освобождая место для третьего. — Рассказывай.

Курлык посмотрел на друзей.

И рассказал.

— Давай-давай, поднажми!

Курлык засопел. Если дед оборачивался в узком коридоре, он кое-как выпрямлялся и стирал с физиономии мученическую мину. Но без надзора раскорячивался и высовывал наружу язык. Мешки весили тонну.

— Что здесь, деда?

— Книги из кабинета новенькой училки. Я Нинке грю: выбросить их к чертям. Кто их читать станет? Крысы? А она: нет, казенное имущество! Сволоки вниз!

Нинка — это завхоз школьный.

Под тяжестью ноши Курлыка занесло на повороте.

— А тут крысы есть? — спросил он с деланым безразличием.

— Был залетный пацюк. Я вживую не видел, токмо помет. Говно — по-нашенски. Зимой травил…

Дед отворил желтую дверь и спустился по лестнице. Через полминуты зажегся свет.

Курлыку не шибко нравился подвал трудовика, где как-то на уроке Рязан и Желудь сунули его пальцы в слесарные тиски. Но подвал под подвалом не понравился совсем. Особенно трубы, прикидывающиеся рептилиями. И что-то распыленное в темноте. Запах… церкви?

«Как бункер в компьютерном шутере», — подумал мальчик.

— Кидай их вон, на кучу.

Курлык сгрузил мешки у облезлого шкафа.

Дед стоял, руки в карманы. Подняв голову, Курлык увидел, что дед смотрит на него. Пристально смотрит — и лицо у деда желтое, будто та железная дверь, а глаза — холодные, будто цементный пол.

— Чего? — осторожно спросил Курлык.

— Вань. — Дед странно сморщился, оттопырил губы, гримасничая. — Вань, ты слышал про пионеров-героев?

— Слышал.

Во мраке заухало.

— Деда, может, пойдем?

Старик проигнорировал здравое предложение.

— Дверь прикрой, — сказал он. — Покажу кой-чего.

Взбираясь по ступенькам, Курлык представлял волосатых пауков и жирных слизней. Тяжелая створка заскрежетала петлями. Грохнула о дверной короб. Курлык оглянулся. Дед исчез.

— Ты где?

— Тута, — раздалось из недр подвала. Посетила шальная мысль: это не дедушка говорит.

«Ну да. Пауки это тебя заманивают в ловушку, дурачок».

Курлык пошел на голос. Дед стоял у стены, спиной к мальчику. Курлык прикинул, что вверху, над ними, туалеты для девочек на первом и втором этажах западного крыла.

— Пионеры — герои, — сказал дед, — совершили подвиг. Умерли, значится, за Родину. Ты бы за Родину умер, Вань?

— Н-наверное…

— Этого не надо бояться. Это не простая смерть, где подох и сгнил. Это сразу ты оживаешь. Как Христос. А что оно больно сперва — так из той боли и получается победа.

Дед отошел в сторону. В опущенной руке он держал аккумуляторный гвоздезабиватель. Выпив, дед позволял внуку брать желтую штуковину — Курлык воображал, что уничтожает полчища некроморфов.

— Ты поймешь, — ласково сказал дед.

На стене расплескалось Лицо. Рисунок из темных прожилок, из пятен влаги.

Курлык съежился. Взор черных глаз прожигал насквозь. Хотелось перестать дышать — мальчик надул щеки. Нечто подобное он ощущал на флюорографии: боязнь облучиться, скукожиться под воздействием рентгеновских лучей, заболеть раком.

Мозолистая ладонь легла на плечо. Дед очутился позади. Массировал тонкие косточки внука.

— Родину нужно спасать, Вань. Как в сорок первом. Родина погибнет без нас.

Кожа Курлыка засвербела под короткими волосами — сильнее, чем тогда, когда он подхватил педикулез и заразил весь класс.

Что-то коснулось шеи. Прошло по скуле до уха.

Нейлер с полной обоймой гвоздей.

Страх шевельнулся где-то на задворках сознания. Его нейтрализовала мысль, гораздо более ясная: «Стать героем. Хоть раз — стать героем».

— Ты понимаешь, — прошептал дед.

Клювик гвоздезабивателя поддел мочку. Ткнулся в ушную раковину, в забитый серой канал.

Палец деда дрожал на клавише. Стальной боек вколотит стержень в мозг. И они победят.

Об этом нахлынувшем чувстве Курлык не расскажет друзьям. Как и о том, что из дыры в бетоне, из отверстия на месте рта, текла жидкость… будто слюна.

Разрывая оковы, дед толкнул Курлыка — не вперед, а вбок, к мешкам и партам.

— Не подходишь! — застонал старик разочарованно. Зашатался, выронил нейлер. — Ты не нравишься ему!

Курлык уж мчался к лестнице.

— Курлович! — гаркнула в вестибюле уборщица. — Я пол мыла!

— П-простите…

— Ох, блин. — Руд взъерошил челку. — Съехал-таки Игнатьич с катушек. Добухался.

— Руд, — упрекнул Паша.

— А как это назвать еще? Внуку пистолет приставить к уху.

— Вань, и что ты дальше сделал?

— Ничего. В сарае заночевал. Утром домой зашел — дед макароны сварил по-флотски. Как будто ничего не было.

— Ни фига себе, ничего не было, — возмутился Руд.

— Он бы выстрелил? Как думаешь?

— Не знаю…

— А чего ты к взрослым не пошел? К Кострову?

— Чтобы деда в психушку забрали? — Курлык печально улыбнулся. — Я с матерью жить не собираюсь. И в детдоме тоже.

— Но если он опасный…

— Лучше уж так.

— Мужик, — произнес Руд, — я не врубился, что там за рисунок на стене?

— Рисунок. — Курлык пожал плечами, надеясь, что парни не прочтут в его глазах истинные эмоции. — Рыло.

…Дед нахохлился за кухонным столом. Изучал свои ногти, дрожащие пальцы. Пахло сивухой. Бутылка успела опустеть наполовину.

— Привет. — Курлык прислонился к дверному косяку.

— Здравствуй, Иван. Ты это… не бойся меня.

— Я не боюсь.

— Я, Иван, как лучше хотел.

По лицу старика пробежала рябь. Губа оттопырилась, оголяя коронки.

— Деда, ты помнишь Рязана?

— Кого?

— Мишу Рязанова с Армейской?

— А… — Дед покрутил рюмку. — Ну, помню.

Курлык облизался и спросил:

— Может, он понравится подвалу?