Порча

Максим Кабир, 2022

Новая леденящая кровь история от Максима Кабира, лауреата премий «Мастера ужасов» и «Рукопись года», автора романов «Скелеты» и «Мухи»! Добро пожаловать в провинциальный городок Московской области, где отродясь не происходило ничего примечательного. Добро пожаловать в обычную среднюю школу, построенную в шестидесятые – слишком недавно, чтобы скрывать какие-то мрачные тайны… Добро пожаловать в мир обычных людей: школьников, педагогов. В мир, где после банальной протечки водопровода на бетонной стене проявляется Нечестивый Лик с голодными глазами. Добро пожаловать в кровавый кошмар.

Костров (4)

Костров ощущал себя белкой в колесе рутинной канцелярской работы. Платежки, отчеты, реестры… Вопросы питания и зарплаты, отчетность, поступления по хозяйственной части. Утром принять бракеражную комиссию. Днем сгонять в банк — у школы не было своего бухгалтера. В промежутках утвердить меню, отшлепать печати на принесенных секретаршей документах. Вечером встреча с предпринимателем. Лебезить, чуть ли не клянчить.

Школа держалась на спонсорах. Тухватуллин помогал материально, снабжал краской и пиломатериалами, купил маты и татами в спортзал. Члены попечительного совета подарили комплект теннисных столов. Но ведь с каждым предварительно надо было договориться, подлизать.

Костров устало откинулся на спинку кресла.

Окна в директорской были распахнуты. В воздухе парили пылинки. Позолоченный герб блестел над ореховым столом.

Как там у классика? «Завидую тебе, орел двуглавый, ты можешь сам с собой поговорить…»

Перед директором лежал ворох распечаток. Электронная почта ломилась от писем. Из ГУОН, от фирм — поставщиков услуг, от издательств.

Он прихлебнул кофе, поморщился: остыл, пока разбирался с разгневанной мамашей. Дитятко толкнули в туалете.

Полистал бумаги.

«Предлагаем апробировать учебную литературу…»

В мусорную корзину!

«Утилизируем батарейки…»

В мусор!

«Согласно распоряжению, в школе должны быть элементы разрушения…»

Костров помассировал глазные яблоки, вчитался:

«…должны быть: элементы разрушенной кирпичной стены, траншея, ров…»

Он скользнул взглядом по папкам в шкафу, по сейфу и почетным грамотам районного управления образования.

Вся школа была сплошным элементом разрушения. С директором во главе. Крыша протекала. Стыки плит потемнели над кабинетом биологии. Родительский комитет скинулся на еврорубероид, который оказался самоклеящимся, а значит, надо выравнивать поверхность битумом.

И разве только это?

Первый класс набирали буквально по крохам, обхаживали родителей, сулили счастье. Набрали в итоге тринадцать малышей — в два раза меньше, чем во второй школе.

Комиссия желала видеть рвы и траншеи, но у Кострова элементарно не было военрука. Не отказался бы он и от системного инженера и дворника.

А физика! Физику вела Мария Львовна Боброва, она же Бобриха, высшая квалифицированная категория, ветеран труда. Но Бобрихе шестьдесят девять — над ней дети потешаются, дисциплина нулевая. Всюду таскает Библию, не ровен час впадет в маразм и вместо закона Архимеда станет преподавать семиклассникам Закон Божий.

Завуч критикует новенькую, Крамер, мол, не соблюдает дистанцию, хочет в классе сойти за свою. А на Крамер надобно молиться, что горбатится за копейки.

В директорскую без стука вошла завхоз, энергичная, боевая тетка.

— Свет моих очей, — сказал Костров, — я вас уже боюсь.

— Правильно делаете.

— Что еще?

— Крыша.

— Да знаю я…

— Не знаете. Крыша в оранжерее прохудилась.

Костров закатил глаза к потолку.

— Что я сделал? Убивал людей в прошлой жизни?

— Игнатьич залепил куском линолеума. Но дожди пойдут — все на пальмы. Не нужно будет поливать.

— Хорошо. — Костров чиркнул в ежедневнике. — Я проконтролирую.

Капитальный ремонт заложили в бюджет на двадцатый год, но профинансируют ли?

— Завтра, — сказала завхоз, — встреча депутатов с населением. В актовый зал требуются дополнительные стулья.

— Организуйте.

Не успела завхоз уйти, появился очередной гость — Мачтакова, сухопарая, остриженная ежиком женщина в спортивном костюме, с болтающимся на шее свистком.

— Вита Георгиевна? Если по поводу денег — денег нет. Но вы держитесь.

Физрук прикрыла дверь, заглушая голоса из приемной:

— Я не про деньги.

Костров сцепил пальцы замком, вопросительно изогнул бровь.

— Вы давно с Тилем разговаривали? — спросила Мачтакова.

— С Сан Санычем? — Костров порылся в памяти, разгребая отчеты и бланки. В последние дни он видел трудовика мельком, на педсовете. — Давненько. А что?

— Да чудной он какой-то. Я сегодня проходила мимо его кабинета. Слышу, дети его зовут и хихикают. Заглядываю, он сидит за столом, как будто спит с открытыми глазами. Дети ему кричат, а он не реагирует.

— М-да. — Костров подкрутил ус.

— В понедельник Тиль зашел в спортзал. И тоже будто спал на ходу. Девочки в баскетбол играют, а он стоит посредине площадки. В него врезаются, оббегают его, а он стоит. Я ему: Сань, ты чего-то хотел? Он повернулся и ушел.

— Вит Георгиевна, — Костров встал, поправляя галстук, — вы — умница, что ко мне обратились. Пускай это между нами останется.

— Само собой. Я все понимаю.

— Вот и славно. Кстати. По поводу плавания я договорился со второй школой. Будут дети ходить в их бассейн.

— Здорово. Спасибо вам.

— Подготовьте необходимые справки.

«Тиль-Тиль-Тиль, — шагая по западному крылу, Костров звенел фамилией трудовика, словно колокольчиком. — Не хватало нам тебя потерять».

Саша Тиль — кремень. Скала. В доме должен быть мужик — таким мужиком, авторитетом для подростков, в школе был Сан Саныч. И директор мог всегда на него положиться.

Только несколько человек знали, что в две тысячи тринадцатом у Тиля случился нервный приступ. Тридцативосьмилетний учитель овдовел. Жена, умница и красавица, умерла от перитонита. На похоронах присутствовал весь коллектив, и Тиль, казалось, держался молодцом. Но спустя неделю вахтерша обнаружила его в туалете — двухметровый мужчина забился под раковину и скулил, царапая лицо ногтями. Благо детей в школе почти не было.

Тамара побежала за Костровым. Кое-как великана депортировали в директорскую, поили валерьянкой. Костров отправил учителя на больничный, но ежедневно заскакивал после работы. Тиль не пил водку, не плакал, а просто лежал на кровати, теребя шарф жены, принюхиваясь к ткани.

Они с Костровым разговаривали о разном. О судьбе. О смерти. О Боге.

Через пять или шесть дней трудовик сказал, что шарф больше не пахнет. Встал с кровати и превратился в прежнего Тиля. Сильного и выносливого.

Или не превратился?

Костров сошел по ступенькам в подвал. Больничного цвета стены, гирлянда лампочек. Кабинет трудов, дальше — подсобка, электрощитовая комната, тир. За углом — желтая дверь.

Странное чувство пробудилось в Кострове. Тревога? Пожалуй, да. Он подумал о помещении под ногами. Темнота, трубы и паутина. И Нечестивый Лик на бетоне.

Лик, перекочевавший в его сны.

Воспоминания о ночном кошмаре окислили слюну во рту.

«Чушь, — подумал Костров, — те потеки на стене давно высохли. Случайно соединившиеся линии — херь собачья — испарились».

В кабинете Тиля пахло стружкой и маслом. Пыль оседала на верстаки, на тиски. Тиль, широкоплечий, курчавый, в синем фартуке и клетчатой рубашке, стоял у стенда с инструментами: ножовками, топориками и молотками.

— Привет, Сань.

Тиль не ответил. Костров кивнул на перебинтованную левую кисть:

— А что с рукой?

— Стамеской поранился.

— Ого. В больнице был?

— Там царапина.

Костров заглянул в глаза учителя. Но увидел не пустоту, испугавшую его шесть лет назад. Не тоску и душевную боль. А… воодушевление?

— Саня, у тебя все хорошо?

— Великолепно. — Тиль наконец оторвался от созерцания инструментов и посмотрел на Кострова. Он улыбался. Костров облегченно выдохнул. — Ты даже не представляешь, — сказал Тиль, — что нас ждет.

— Поделишься?

— Не сейчас. — Толстый палец запечатал губы. — Тсс.

— Это сюрприз? Что-то личное?

— Скоро.

Глаза Тиля сверкали.

— Может, на рыбалку? — предложил Костров. — В субботу отпрошусь у Любы.

— Я занят, друг. Дел по горло.

— Тогда в другой раз?

Тиль молчал, улыбаясь.

«Словно мальчишка, распаковывающий подарок», — подумал заинтригованный Костров.