Лучшая французская поэзия

Коллектив авторов

Гийом Аполлинер, Шарль Бодлер, Поль Верлен, Франсуа Вийон, Артюр Рембо и другие поэты Франции поражают художественным рисунком, поэтической интонацией, звучанием стиха. Яркая образность, неожиданные сюжеты, свобода, бунтарство, любовь, печаль и нежность – всё это читатель найдет в сборнике «Лучшая французская поэзия».

© ООО «Издательство АСТ», 2022

* * *

Поэты XV–XVII веков

Франсуа Вийон

Баллада о женщинах былых времен

Скажите, где, в стране ль теней,

Дочь Рима, Флора, перл бесценный?

Архиппа где? Таида с ней,

Сестра-подруга незабвенной?

Где Эхо, чей ответ мгновенный

Живил, когда-то, тихий брег,

С ее красою несравненной?

Увы, где прошлогодний снег!

Где Элоиза, всех мудрей,

Та, за кого был дерзновенный

Пьер Абеляр лишен страстей

И сам ушел в приют священный?

Где та царица, кем, надменной,

Был Буридан, под злобный смех,

В мешке опущен в холод пенный?

Увы, где прошлогодний снег!

Где Бланка, лилии белей,

Чей всех пленял напев сиренный?

Алиса? Биче? Берта? — чей

Призыв был крепче клятвы ленной?

Где Жанна, что познала, пленной,

Костер и смерть за славный грех?

Где все, Владычица вселенной?

Увы, где прошлогодний снег!

Посылка

О, государь! с тоской смиренной

Недель и лет мы встретим бег;

Припев пребудет неизменный:

Увы, где прошлогодний снег!

Перевод В. Брюсова

Баллада о повешенных

Прохожий, здесь присевший отдохнуть,

Не вздумай нас насмешками колоть.

К нам, бедным, сострадателен ты будь,

Чтоб и к тебе был милостив Господь!

Всех восемь нас висит тут; наша плоть,

Которой в мире были мы рабами,

Висит насквозь прогнившими клоками,

И наши кости тлеют понемногу;

Но вместо издевательств злых над нами,

За нас вы помолитесь, братья, Богу!

О брат мой. Не отринь моей мольбы!

Пусть осудил закон нас — все равно!

Ты сам ведь знаешь: прихотью судьбы

Не всем благоразумие дано.

И так как мы уж умерли давно,

То нам теперь одни молитвы наши

Могли б помочь избегнуть горькой чаши

И отыскать к Спасителю дорогу.

Мы умерли, но живы души наши:

За них вы помолитесь, братья, Богу!

То мокли мы от мартовских дождей,

Теперь от солнца сухи и черны;

Нас птицы проклевали до костей,

И мы навек покоя лишены:

От ветра мы, как старые штаны,

Без отдыха весь день должны болтаться!

Нам с виселицы нашей не сорваться,

Не подойти нам к вашему порогу,

Вы можете нас больше не бояться…

Молитесь же за братьев ваших Богу!

Перевод Н. Бахтина (Новича)

Жан Лафонтен

Стрекоза и Муравей

Попрыгунья Стрекоза

Лето красное пропела;

Оглянуться не успела,

Как зима катит в глаза.

Помертвело чисто поле;

Нет уж дней тех светлых боле,

Как под каждым ей листком

Был готов и стол, и дом.

Все прошло: с зимой холодной

Нужда, голод настает;

Стрекоза уж не поет:

И кому же в ум пойдет

На желудок петь голодный!

Злой тоской удручена,

К Муравью ползет она:

«Не оставь меня, кум милый!

Дай ты мне собраться с силой

И до вешних только дней

Прокорми и обогрей!» —

«Кумушка, мне странно это:

Да работала ль ты в лето?» —

Говорит ей Муравей.

«До того ль, голубчик, было?

В мягких муравах у нас

Песни, резвость всякий час,

Так, что голову вскружило». —

«А, так ты…» — «Я без души

Лето целое все пела». —

«Ты все пела? это дело:

Так поди же, попляши!»

Перевод И. Крылова

Лошадь и осел

Добро, которое мы делаем другим,

Добром же служит нам самим,

И в ну́жде надобно друг другу

Всегда оказывать услугу.

Случилось лошади в дороге быть с ослом;

И лошадь шла порожняком,

А на осле поклажи столько было,

Что бедного совсем под нею задавило.

«Нет мочи, — говорит, — я, право, упаду,

До места не дойду».

И просит лошадь он, чтоб сделать одолженье

Хоть часть поклажи снять с него.

«Тебе не стоит ничего,

А мне б ты сделала большое облегченье»,—

Он лошади сказал.

«Вот, чтоб я с ношею ослиною таскалась!» —

Сказавши лошадь, отказалась.

Осел потуда шел, пока под ношей пал.

И лошадь тут узнала,

Что ношу разделить напрасно отказала,

Когда ее одна

С ослиной кожей несть была принуждена.

Перевод И. Хемницера

Сон могольца

Однажды доброму могольцу снился сон,

Уж подлинно чудесный:

Вдруг видит, будто он,

Какой-то силой неизвестной

В обитель вознесен всевышнего царя

И там — подумайте — находит визиря.

Потом открылася пред ним и пропасть ада.

Кого ж — прошу сказать — узнал он в адской мгле?

Дервиша… Да, дервиш, служитель Орозмада,

В котле,

В клокочущей смоле

На ужин дьяволам варился.

Моголец в страхе пробудился;

Скорей бежать за колдуном;

Поклоны в пояс; бьет челом:

«Отец мой, изъясни чудесное виденье».—

«Твой сон есть божий глас, —

колдун ему в ответ. —

Визирь в раю за то, что в области сует,

Средь пышного двора, любил уединенье.

Дервишу ж поделом; не будь он суесвят;

Не ползай перед тем, кто силен и богат;

Не суйся к визирям ходить на поклоненье».

Когда б, не бывши колдуном,

И я прибавить мог к словам его два слова,

Тогда смиренно вас молил бы об одном:

Друзья, любите сень родительского крова;

Где ж счастье, как не здесь, на лоне тишины,

С забвением сует, с беспечностью свободы?

О блага чистые, о сладкий дар Природы!

Где вы, мои поля? Где вы, любовь весны?

Страна, где я расцвел в тени уединенья,

Где сладость тайная во грудь мою лилась,

О рощи, о друзья, когда увижу вас?

Когда, покинув свет, опять без принужденья

Вкушать мне вашу сень, ваш сумрак и покой?

О! кто мне возвратит родимые долины?

Когда, когда и Феб и дщери Мнемозины

Придут под тихий кров беседовать со мной?

При них мои часы весельем окрыленны;

Тогда постигну ход таинственных небес

И выспренних светил стезя неоткровенны.

Когда ж не мой удел познанье сих чудес,

Пусть буду напоен лесов очарованьем;

Пускай пленяюся источников журчаньем,

Пусть буду воспевать их блеск и тихий ток!

Нить жизни для меня совьется не из злата;

Мой низок будет кров, постеля не богата;

Но меньше ль бедных сон и сладок и глубок?

И меньше ль он души невинной услажденье?

Ему преобращу мою пустыню в храм;

Придет ли час отбыть к неведомым брегам —

Мой век был тихий день, а смерть успокоенье.

Перевод В. Жуковского

Каплун и сокол

Приветы иногда злых умыслов прикраса.

Один

Московский гражданин,

Пришлец из Арзамаса,

Матюшка-долгохвост, по промыслу каплун,

На кухню должен был явиться

И там на очаге с кухмистером судиться.

Вся дворня взбегалась:

цыпь! цыпь! цыпь! цыпь! Шалун,

Проворно,

Смекнувши, что беда,

Давай бог ноги! «Господа,

Слуга покорный!

По мне, хотя весь день извольте горло драть,

Меня вам не прельстить учтивыми словами!

Теперь: цыпь! цыпь! а там меня щипать,

Да в печку! да, сморчами

Набивши брюхо мне, на стол меня! а там

И поминай как звали!»

Тут сокол-крутонос, которого считали

По всей окружности примером всем бойцам,

Который на жерди, со спесью соколиной,

Раздувши зоб, сидел

И с смехом на гоньбу глядел,

Сказал: «Дурак каплун! с такой, как ты,

скотиной

Из силы выбился честной народ!

Тебя зовут, а ты, урод,

И нос отворотил, оглох, ко всем спиною!

Смотри пожалуй! я тебе ль чета? но так

Не горд! лечу на свист! глухарь, дурак,

Постой! хозяин ждет! вся дворня за тобою!»

Каплун, кряхтя, пыхтя, советнику в ответ:

«Князь сокол, я не глух! меня хозяин ждет?

Но знать хочу, зачем? а этот твой приятель,

Который в фартуке, как вор с ножом,

Так чванится своим узорным колпаком,

Конечно, каплунов усердный почитатель?

Прогневался, что я не падок к их словам!

Но если б соколам,

Как нашей братье каплунам,

На кухне заглянуть случилось

В горшок, где б в кипятке

их княжество варилось,

Тогда хозяйский свист и их бы не провел;

Тогда б, как скот каплун,

черкнул и князь сокол!»

Перевод В. Жуковского

Сокол и Филомела

Летел соко́л. Все куры всхлопотались

Скликать цыплят; бегут цыпляточки,

прижались

Под крылья к маткам; ждут,

чтобы напасть прошла,

Певица филомела,

Которая в лесу пустынницей жила

И в тот час, на беду, к подружке полетела

В соседственный лесок,

Попалась к соколу. «Помилуй, — умоляет, —

Ужели соловьев соколий род не знает!

Какой в них вкус! один лишь звонкий голосок,

И только! Вам, бойцы, грешно нас,

певчих, кушать!

Не лучше ль песенки моей послушать?

Прикажешь ли? спою

Про ласточку, сестру мою…

Как я досталася безбожнику Терею…» —

«Терей! Терей! я дам тебе Терея, тварь!

Годится ль твой Терей на ужин?» —

«Нет, он царь!

Увы! сему злодею

Я вместе с Прогною сестрой

На жертву отдана безжалостной судьбой!

Склони соколий слух к несчастной горемыке!

Гармония мила чувствительным сердцам!..» —

«Конечно! натощак и думать о музы́ке!

Другому пой! я глух!» —

«Я нравлюсь и царям!» —

«Царь дело, я другое!

Пусть царь и тешится музы́кою твоей!

Для нас, охотников, она — пустое!

Желудок тощий — без ушей!»

Перевод В. Жуковского

Цапля

Однажды цапля-долгошея

На паре длинных ног путем-дорогой шла;

Дорога путницу к потоку привела.

День красный был; вода,

на солнышке светлея,

Казалась в тишине прозрачнейшим стеклом;

В ней щука-кумушка за карпом-куманьком

У берега резвясь гонялась.

Что ж цапля? носом их? —

Ни крошки: зазевалась,

Изволит отдыхать, глазеть по сторонам

И аппетита дожидаться:

Ее обычай был обедать по часам

И диететики Тиссотовой держаться.

Приходит аппетит; причудница в поток;

Глядит: вдруг видит, линь,

виль-виль, со дна поднялся!

То вверх на солнышко, то книзу на песок!

Сластене этот кус несладким показался.

Скривила шею, носом щелк:

«Мне, цапле, есть линя! мне челядью такою

Себя кормить? И впрямь! хорош в них толк!

Я и трески клевнуть не удостою!»

Но вот и линь уплыл, пожаловал пискарь.

«Пискарь? ну, что за стать! такую удить тварь!

Поганить только нос! избави Бог от срама!»

Ой ты, разборчивая дама!

Приструнил голод! Что? Глядишь туда-сюда?

И лягушоночек теперь тебе еда!

Друзья мои, друзья! не будем прихотливы!

Кто льстился много взять, тот часто все терял;

Одною скромностью желаний

мы счастливы!

Никто, никто из нас всего не получал.

Перевод В. Жуковского

Старый кот и молодой мышонок

Один неопытный мышонок

У старого кота под лапою пищал

И так его, в слезах, на жалость преклонял:

«Помилуй, дедушка! Ведь я еще ребенок!

Как можно крошечке такой, как я,

Твоим домашним быть в отягощенье?

Твоя хозяюшка и вся ее семья

Придут ли от меня, малютки, в разоренье?

И в чем же мой обед? Зерно, а много два!

Орех мне — на неделю!

К тому ж теперь я худ! Едва-едва

Могу дышать! Вчера оставил лишь постелю;

Был болен! Потерпи! Пусти меня пожить!

Пусть деточки твои меня изволят скушать!» —

«Молчи, молокосос! тебе ль меня учить?

И мне ли, старику, таких рассказов слушать!

Я кот и стар, мой друг! прощения не жди,

А лучше, без хлопот, поди

К Плутону, милости его отведать!

Моим же деточкам всегда есть что обедать!» —

Сказал, мышонка цап; тот пискнул и припал.

А кот, покушавши, ни в чем как не бывал!

Ужель рассказ без поученья?

Никак, читатель, есть!

Всем юность льстит себя!

все мыслить приобресть!

А старость никогда не знает сожаленья!

Перевод В. Жуковского

Кот и мышь

Случилось так, что кот Федотка-сыроед,

Сова Трофимовна-сопунья,

И мышка-хлебница, и ласточка-прыгунья,

Все плу́ты, сколько-то не помню лет,

Не вместе, но в одной дуплистой, дряхлой ели

Пристанище имели.

Подметил их стрелок и сетку — на дупло.

Лишь только ночь от дня свой сумрак

отделила

(В тот час, как на полях ни темно, ни светло,

Когда, не видя, ждешь небесного светила),

Наш кот из норки шасть и прямо бряк

под сеть.

Беда Федотушке! приходит умереть!

Копышется, хлопочет,

Взмяукался мой кот,

А мышка-вор — как тут! ей пир,

в ладоши бьет,

Хохочет.

«Соседушка, нельзя ль помочь мне? —

из сетей

Сказал умильно узник ей. —

Бог добрым воздаянье!

Ты ж, нещечко мое, душа моя, была,

Не знаю почему, всегда мне так мила,

Как свет моих очей! как дне́вное сиянье!

Я нынче к завтрене спешил

(Всех набожных котов обыкновенье),

Но, знать, неведеньем пред богом погрешил,

Знать, окаянному за дело искушенье!

По воле вышнего под сеть попал!

Но гневный милует: несчастному в спасенье

Тебя мне бог сюда послал!

Соседка, помоги!» — «Помочь тебе! злодею!

Мышатнику! Коту! С ума ли я сошла!

Избавь его себе на шею!» —

«Ах, мышка! — молвил кот. —

Тебе ль хочу я зла?

Напротив, я с тобой сейчас в союз вступаю!

Сова и ласточка твои враги:

Прикажешь, в миг их уберу!» — «Я знаю,

Что ты сластена-кот! но слов побереги:

Меня не обмануть таким красивым слогом!

Глуха я! оставайся с богом!»

Лишь хлебница домой,

А ласточка уж там: назад! на ель взбираться!

Тут новая беда: столкнулася с совой.

Куда деваться?

Опять к коту; грызть, грызть тенета! удалось!

Благочестивый распутлялся;

Вдруг ловчий из лесу с дубиной показался,

Союзники скорей давай бог ноги, врозь!

И тем все дело заключилось.

Потом опять коту увидеть мышь случилось,

«Ах! друг мой, дай себя обнять!

Боишься? Постыдись;

твой страх мне оскорбленье!

Грешно союзника врагом своим считать!

Могу ли позабыть, что ты мое спасенье,

Что ты моя вторая мать?» —

«А я могу ль не знать,

Что ты котище-объедало?

Что кошка с мышкою не ладят никогда!

Что благодарности в вас духу не бывало!

И что по ну́жде связь не может быть тверда?»

Перевод В. Жуковского

Похороны львицы

В лесу скончалась львица.

Тотчас ко всем зверям повестка. Двор и знать

Стеклись последний долг покойнице отдать.

Усопшая царица

Лежала посреди пещеры на одре,

Покрытом кожею звериной;

В углу, на алтаре

Жгли ладан, и Потап с смиренной

образиной —

Потап-мартышка, ваш знакомец, —

в нос гнуся,

С запинкой, заунывным тоном,

Молитвы бормотал. Все звери, принося

Царице скорби дань,

к одру с земным поклоном

По очереди шли, и каждый в лапу чмок,

Потом поклон царю, который, над женою

Как каменный сидя и дав свободный ток

Слезам, кивал лишь молча головою

На все поклонников приветствия в ответ.

Потом и вынос. Царь выл голосом, катался

От горя по земле, а двор за ним вослед

Ревел, и так ревел, что гулом возмущался

Весь дикий и обширный лес;

Еще ж свидетели с божбой нас уверяли,

Что суслик-камергер без чувств упал от слез

И что лисицу с час мартышки оттирали!

Я двор зову страной, где чудный род людей:

Печальны, веселы, приветливы, суровы;

По виду пламенны, как лед в душе своей;

Всегда на все готовы;

Что царь, то и они; народ — хамелеон,

Монарха обезьяны;

Ты скажешь, что во всех единый дух вселен;

Не люди, сущие органы:

Завел — поют, забыл завесть — молчат.

Итак, за гробом все и воют и мычат.

Не плачет лишь олень. Причина?

Львица съела

Жену его и дочь. Он смерть ее считал

Отмщением небес. Короче, он молчал.

Тотчас к царю лиса-лестюха подлетела

И шепчет, что олень, бессовестная тварь,

Смеялся под рукою.

Вам скажет Соломон, каков во гневе царь!

А как был царь и лев, он гривою густою

Затряс, хвостом забил,

«Смеяться, — возопил, —

Тебе, червяк? Тебе! над их стенаньем!

Когтей не посрамлю преступника терзаньем;

К волкам его! к волкам!

Да вмиг расторгнется ругатель по частям,

Да казнь его смирит в обителях Плутона

Царицы оскорбленной тень!»

Олень,

Который не читал пророка Соломона,

Царю в ответ: «Не сетуй, государь,

Часы стенаний миновались!

Да жертву радости положим на алтарь!

Когда в печальный ход все звери собирались

И я за ними вслед бежал,

Царица пред меня в сиянье вдруг предстала;

Хоть был я ослеплен, но вмиг ее узнал».

«Олень! — святая мне сказала, —

Не плачь, я в области богов

Беседую в кругу зверей преображенных!

Утешь со мною разлученных!

Скажи царю, что там венец ему готов! —

И скрылась». — «Чудо! откровенье!» —

Воскликнул хором двор.

А царь, осклабя взор,

Сказал: «Оленю в награжденье

Даем два луга, чин и лань!»

Не правда ли, что лесть всегда приятна дань?

Перевод В. Жуковского

Волк, ставший пастухом

Лишь только дневной шум замолк…

Лишь только дневной шум замолк,

Надел пастушье платье волк

И взял пастушей посох в лапу,

Привесил к поясу рожок,

На уши вздел широку шляпу

И крался тихо сквозь лесок

На ужин для добычи к стаду.

Увидев там, что Жучко спит,

Обняв пастушку, Фирс храпит,

И овцы все лежали сряду,

Он мог из них любую взять;

Но, не довольствуясь убором,

Хотел прикрасить разговором

И именем овец назвать.

Однако чуть лишь пасть разинул,

Раздался в роще волчий вой.

Пастух свой сладкой сон покинул,

И Жучко с ним бросился в бой;

Один дубиной гостя встретил,

Другой за горло ухватил;

Тут поздно бедной волк приметил,

Что чересчур перемудрил,

В полах и в рукавах связался

И волчьим голосом сказался.

Но Фирс недолго размышлял,

Убор с него и кожу снял.

Я притчу всю коротким толком

Могу вам, господа, сказать:

Кто в свете сем родился волком,

Тому лисицой не бывать.

Перевод М. Ломоносова

Крестьянин и смерть

Набрав валежнику порой холодной, зимной,

Старик, иссохший весь от нужды и трудов,

Тащился медленно к своей лачужке дымной,

Кряхтя и охая под тяжкой ношей дров.

Нес, нес он их и утомился,

Остановился,

На землю с плеч спустил дрова долой,

Присел на них, вздохнул и думал сам с собой:

«Куда я беден, боже мой!

Нуждаюся во всем; к тому ж жена и дети,

А там подушное, боярщина, оброк…

И выдался ль когда на свете

Хотя один мне радостный денек?»

В таком унынии, на свой пеняя рок,

Зовет он смерть: она у нас не за горами,

А за плечами:

Явилась вмиг

И говорит: «Зачем ты звал меня, старик?»

Увидевши ее свирепую осанку,

Едва промолвить мог бедняк, оторопев:

«Я звал тебя, коль не во гнев,

Чтоб помогла ты мне поднять мою вязанку».

Из басни сей

Нам видеть можно,

Что как бывает жить ни тошно,

А умирать еще тошней.

Перевод И. Крылова

* * *

Жениться хорошо, да много и досады.

Я слова не скажу про женские наряды:

Кто мил, на том всегда приятен и убор;

Хоть правда, что при том и кошелек неспор.

Всего несноснее противные советы,

Упрямые слова и спорные ответы.

Пример нам показал недавно мужичок,

Которого жену в воде постигнул рок.

Он, к берегу пришед, увидел там соседа:

Не усмотрел ли он, спросил утопшей следа.

Сосед советовал вниз берегом идти:

Что быстрина туда должна ее снести.

Но он ответствовал: «Я, братец, признаваюсь,

Что век она жила со мною вопреки;

То истинно теперь о том не сомневаюсь,

Что, потонув, она плыла против реки».

Перевод М. Ломоносова

Мольер

Триссотин и Вадиус

(Вольный перевод из мольеровой комедии «Les femmes savantes»)^[1]

Действие 3. Явление 5.

Вадиус

Вы истинный поэт! скажу вам беспристрастно,

Триссотин

Вы сами рифмы плесть умеете прекрасно.

Вадиус

Какой высокий дух в поэзии у вас!

Я часто вашу мысль отгадываю в час.

Триссотин

А ваш в эклогах стих так прост,

невинен, плавен!

И самый Теокрит едва ль вам будет равен.

Вадиус

Ах! в ваших басенках не меньше красоты;

Мы как условились срывать одни цветы.

Триссотин

Но ваши буриме… о! это верх искусства!

Вадиус

А в ваших мелочах какой язык и чувства!

Триссотин

Когда б отечество хотело вас ценить…

Вадиус

Когда б наш век умел таланты ваши чтить,

Триссотин

Конечно б вас листом похвальным наградили.

Вадиус

А вам бы монумент давно соорудили.

Триссотин

Дождемся, может быть. — Хотите ль, мой поэт,

Послушать строфы две?

Вадиус

Прочесть ли вам сонет

На прыщик Делии?

Триссотин

Ах! мне его читали.

Вадиус

Известен автор вам?

Триссотин

Прозванья не сказали,

Но видно по стихам, что он семинарист:

Какие плоскости! Язык довольно чист,

Но вкуса вовсе нет; вы согласитесь сами.

Вадиус

Однако ж он хвалим был всеми знатоками.

Триссотин

А я и вам и им еще сказать готов,

Что славный тот сонет собранье рифм и слов,

Вадиус

Немного зависти…

Триссотин

Во мне? избави боже!

Завидовать глупцам и быть глупцом — все то же,

Вадиус

Сонет, сударь, хорош, скажу вам наконец;

А доказательство… я сам его творец.

Триссотин

Вы?

Вадиус

Я.

Триссотин

Не может быть, по чести, это чудо!

Конечно, мне его читали очень худо,

Иль я был развлечен — Но кончим этот спор;

Я вам прочту рондо.

Вадиус

Парнасский, старый сор,

Над коим лишь себя педантам сродно мучить.

Триссотин

Так, следственно, и вам не может он наскучить.

Вадиус

Прошу, сударь, своих имен мне не давать.

Триссотин

Прошу и вас равно меня не унижать.

Вадиус

Пошел, тащись, тугой, надутый умоборец!

Триссотин

Пошел, ползи ты сам, водяный рифмотворец!

Вадиус

Пачкун!

Триссотин

Ветошник!

Вадиус

Враль!

Триссотин

Ругатель под рукой!

Вадиус

Когда бы не был трус, ты был бы сам такой.

Триссотин

Пошел проветривать лежалые творенья!

Вадиус

А ты ступай, беги просить у муз прощенья

За нестерпимый свой, проклятый перевод,

За изувеченье Горация…

Триссотин

Урод!

А ты каков с твоим классическим поэтом?

Стыдись пред справщиком, стыдись пред целым светом!

Вадиус

Но ни один журнал меня не оглашал,

А ты уже давно добычей критик стал.

Триссотин

Я тем-то и горжусь, рифмач, перед тобою,

Во всех журналах ты пренебрежен с толпою

Вралей, которые не стоят и суда,

А я на вострие пера их завсегда,

Как их опасный враг!

Вадиус

Так будь и мой отныне

Сейчас иду писать в стихах о Триссотине!

Триссотин

И только их прочтут, зеваючи, друзья.

Пожалуй, мучь себя, не испугаюсь я

И гряну сам в стихах!

Вадиус

А мы им посмеемся.

Триссотин

Довольно! я молчу, на Пинде разочтемся!

Перевод И. Дмитриева

Стансы

Мне хочется, чтоб, сон ваш прерывая,

Мой вздох и вас заставил воспылать…

Вы слишком долго спите, дорогая,

Ведь не любить — не то же ли, что спать?

Не бойтесь ничего: не так уж плохи

Дела любви, и невелик недуг,

Когда, любя, мы в каждом сердца вздохе

Находим средство от сердечных мук.

Любовь — недуг, когда ее скрывают:

Признайтесь мне — и станет жизнь легка.

Не надо тайн: любовь их отвергает.

Но вы боитесь этого божка!

Где легче бремя вы найдете сами?

Ужель такое иго можно клясть?

Иль вы, владея столькими сердцами,

Самой любви признать не в силах власть?

Молю вас, Амаранта, уступите —

С любовью спорить никому не след!

Любите же, покуда вы в зените:

Года бегут, годам возврата нет.

Перевод Б. Лившица

Вольтер

Лаиса Венере, посвящая ей свое зеркало

Вот зеркало мое — прими его, Киприда!

Богиня красоты прекрасна будет ввек,

Седого времени не страшна ей обида:

Она — не смертный человек;

Но я, покорствуя судьбине,

Не в силах зреть себя в прозрачности стекла,

Ни той, которой я была,

Ни той, которой ныне.

Перевод А. Пушкина

Девственница

Начало I песни

Я не рожден святыню славословить,

Мой слабый глас не взыдет до небес;

Но должен я вас ныне приготовить

К услышанью Йоанниных чудес.

Она спасла французские лилеи.

В боях ее девической рукой

Поражены заморские злодеи.

Могучею блистая красотой,

Она была под юпкою герой.

Я признаюсь — вечернею порой

Милее мне смиренная девица —

Послушная, как агнец полевой;

Йоанна же была душою львица,

Среди трудов и бранных непогод

Являлася всех витязей славнее

И, что всего чудеснее, труднее,

Цвет девственный хранила круглый год.

О ты, певец, сей чудотворной девы,

Седой певец, чьи хриплые напевы,

Нестройный ум и бестолковый вкус

В былые дни бесили нежных муз,

Хотел бы ты, о стихотворец хилый,

Почтить меня скрыпицею своей,

Да не хочу. Отдай ее, мой милый,

Кому-нибудь из модных рифмачей.

Перевод А. Пушкина

Стансы

Ты мне велишь пылать душою:

Отдай же мне минувши дни,

И мой рассвет соедини

С моей вечернею зарею!

Мой век невидимо проходит,

Из круга смехов и харит

Уж время скрыться мне велит

И за руку меня выводит.

Пред ним смириться должно нам.

Кто применяться не умеет

Своим пременчивым годам,

Тот горесть их одну имеет.

Счастливцам резвым, молодым

Оставим страсти заблужденья;

Живем мы в мире два мгновенья —

Одно рассудку отдадим.

Ужель навек вы убежали,

Любовь, мечтанья первых дней —

Вы, услаждавшие печали

Минутной младости моей?

Нам должно дважды умирать:

Проститься с сладостным мечтаньем —

Вот смерть ужасная страданьем!

Что значит после не дышать?

На сумрачном моем закате,

Среди вечерней темноты,

Так сожалел я об утрате

Обманов сладостной мечты.

Тогда на голос мой унылый

Мне дружба руку подала,

Она любви подобна милой

В одной лишь нежности была.

Я ей принес увядши розы

Веселых юношества дней

И вслед пошел, но лил я слезы,

Что мог идти вослед лишь ей!

Перевод А. Пушкина

Сновидение

Недавно, обольщен прелестным сновиденьем,

В венце сияющем, царем я зрел себя;

Мечталось, я любил тебя —

И сердце билось наслажденьем.

Я страсть у ног твоих в восторгах изъяснял.

Мечты! ах! отчего вы счастья не продлили?

Но боги не всего теперь меня лишили:

Я только — царство потерял.

Перевод А. Пушкина

Сон Вольтеров к одной знатной госпоже

На свете с правдою мешают часто ложь;

Вчера я видел сон, который скажет тож:

Я был влюблен в тебя и был я на престоле,

Я смел любовь мою открыть тебя оттоле;

Проснувшись же, царем лишь быть я перестал.

А больше ничего с мечтой не потерял.

Перевод П. Сумарокова

* * *

Не редко в свете сем ложь с истиной мешают.

В прошедшую я ночь приятной видел сон,

Что будто на меня Корону возлагают

И бывши Королем во сне я сел на трон;

В то время я в тебя без памяти влюбился

И смело страсть свою любовну объявлял,

Поутру пробудясь, я не всего лишился

Но только лишь мой Трон с короною пропал.

Перевод Г. Хованского

* * *

Признаться надо нам,

так наша жизнь проходит,

И каждого из нас бесенок некий водит

К забавам от невзгод, — тут воля не своя.

Всего от пяти чувств вполне завишу я;

Природой человек бесспорно превосходен, —

В грядущем дивными духами будем мы;

Но в этом мире дух с машиной очень сходен.

Как часто невзначай меняются умы:

Поправятся ль дела — и глядь, у Гераклита

Слеза заменена улыбкой Демокрита.

Перевод И. Тургенева

Прощание с жизнью

Итак, прощайте! Скоро, скоро

Переселюсь я, наконец,

В страну такую, из которой

Не возвратился мой отец!

Не жду от вас ни сожаленья,

Не жду ни слез, мои друзья!

Враги мои! Уверен я,

Вы тоже с чувством умиленья

Во гроб уложите меня!

Удел весьма обыкновенный!

Когда же в очередь свою

И вам придется непременно

Сойти в Харонову ладью,

Чтоб отыскать в реке забвенья

Свои несчастные творенья, —

То верьте, милые, и вас

Проводят с смехом, в добрый час!

Когда сыграл на сцене мира

Пустую роль свою актер —

Тогда с народного кумира

Долой мишурная порфира,

И свист — безумцу приговор!

Болезнью тяжкой изнуренных,

Я видел много разных лиц:

Седых ханжей, седых девиц,

Мужей и мудрых и почтенных.

Увы! Греховного плода

Они вкушали неизбежно —

И отходили безмятежно,

Никто не ведает куда!

Холодный зритель улыбался;

Лукавый родственник смеялся;

Сатира колким языком

Об них минуты две судила,

Потом — холодная могила

Навек бесчувственным песком

Их трупы грешные прикрыла!

Скажите ж мне в последний раз,

Непостижимые созданья!

Куда из круга мирозданья,

Куда вы кроетесь от нас?..

Кто этот мир без сожаленья

Покинуть может навсегда?

Не тот ли, кто, без заблужденья,

Как неподвижная звезда,

Среди воздушного волненья

Привык умом своим владеть…

И, сын бессмертия и праха,

Без суеверия и страха

Умеет жить и умереть.

Перевод А. Полежаева

Примечания

1

«Ученые женщины» (фр.).