Библиотека потерянных вещей

Лора Тейлор Нейми, 2019

Дарси Уэллс привыкла бежать от проблем и скрывать, что ее квартира давно превратилась в склад ненужных вещей, а мама страдает от накопительства, заглушая одиночество постоянными покупками. Ее зыбкий мирок книжных грез рушится в одночасье. Сначала новый домоправитель твердо решает выяснить, что же происходит за вечно закрытыми дверьми ее квартиры. Затем в книжном магазине, где она работает, появляется новый постоянный покупатель – Эшер Флит, любитель триллеров и скорочтения, в которого Дарси влюбляется без памяти. Лишь подержанное издание «Питера Пэна» с комментариями предыдущего владельца помогает Дарси не впадать в отчаяние. Вот бы узнать, кому принадлежала книга…

Глава шестая

Сокровище и вор

…Мы должны продолжать все, что начали, потому что отступление нам отрезано.

Роберт Льюис Стивенсон, «Остров сокровищ»^[9]

— Нет.

Это было сказано моим шофером, она ждала меня у нашего стола во дворе. Я замерла на середине лестницы с новыми перилами.

— Что значит — нет? Это пляжная вечеринка, а не показ мод.

Марисоль театрально прижала руку к груди:

— Ты что, ничему у меня так и не научилась?

Я продемонстрировала джинсы-бойфренды и темно-синий свитшот:

— Песок, костер и пепел… песок!

— Симпатичные подходящие парни, вечеринка сезона… симпатичные подходящие парни!

— Но…

— Не заставляй меня подниматься к тебе.

Я разглядывала рваные джинсы и бледно-серую футболку Марисоль. Кожаная куртка подруги растеклась по столу, как черное масло. Согласна, я оделась гораздо проще, но все же.

— Мой внешний вид вполне приемлем.

Марисоль вскочила и собрала свои вещи:

— Я тебя предупреждала.

Она потащила меня в мою квартиру, хоть мне и не хотелось. И — спасибо подруге — она вообще не смотрела ни направо, ни налево, пока бежала по «козьей тропе» в мою комнату.

Я беспомощно стояла, как кукла Дарси, пока Марисоль играла в стилиста. Всего пара сумасшедших минут — и она преобразила меня в соответствии со своим вкусом. Темно-синий свитшот грустно повис на кровати, на смену ему пришли черная футболка и сверху — длинный толстый черный кардиган, о котором я вообще забыла. Потом Марисоль добавила светло-голубой снуд на шею.

— У воды будет холодно. — Ловкими пальцами она нанесла мне на волосы крем для укладки. — Ну вот. А кроссовки можешь оставить.

Вот спасибо!

Сияя улыбкой, Марисоль сделала шаг назад.

— Дело сделано. — Она взяла сумку. — Я только макияж поправлю, и можно идти.

Я взглянула на книжную полку:

— Так у меня есть время пару глав прочитать?

— Обхохочешься. — Марисоль со своей косметичкой в горошек уселась перед моим зеркалом. — Ох уж эта Наталия!

— Что, сестренка опять играла с твоей косметикой?

Марисоль помахала тюбиком цвета розового золота, и я узнала помаду «Элиза Б.» из специальной серии.

— Надеюсь, Наталия хорошо прожила свои тринадцать лет на этой планете, потому что я ее… ах! Ну ты посмотри, только вчера купила этот цвет, «Малиновая роза». Прямо перед моим уходом она попросила один разок попробовать, и я, дурочка, разрешила.

Подруга сунула тюбик мне под нос. Наталия сломала помаду и выкинула ее, остались лишь розовые комочки на дне тюбика.

Я поморщилась:

— Вот так неприятность. А они ведь по тридцать баксов за штуку.

— Да не говори. Наверное, нажала слишком сильно — и хоп! И ей пришлось заметать следы. Спорим, она даже надеялась, что я подумаю на маленькую Камиллу.

Я бросила взгляд на открытую дверь, потом снова на Марисоль.

— Как связаны твое хитрое лицо и моя испорченная «Малиновая роза»?

Ведь можно, да? Один раз?

— Дарси!

— Так. Э-э-э… идем со мной, — сказала я, и Марисоль пошла.

Мы оказались в той части квартиры, которую большинство жильцов называло обеденной зоной. Нашу Тереза Уэллс превратила в мини-склад косметики. Как ни прискорбно, я знала, где искать. Сняв четыре пластмассовых ящика, я открыла один из них. Марисоль потрясенно ахнула.

— Dios mio, вот думаешь, что знаешь, а на самом деле нет, не знаешь, — сказала она.

— Ага.

Опустившись на колени, я стала перебирать совершенно новые тюбики с помадой и блеском для губ.

— Где-то здесь должна быть и «Малиновая роза».

Марисоль присоединилась к поискам. Мы нашли десять тюбиков недавно выпущенного оттенка.

— Это все с торговых выставок?

Я пожала плечами:

— У мамы огромная скидка на рекламную продукцию с выставок, поэтому она тащит домой все больше и больше. И потом, когда в «Мэйсиз» день тройных баллов…

— Мне никогда не понять, как она помнит про все.

— И про то, где все это лежит. — Отогнав беспокойные мысли, я протянула Марисоль новенькую коробочку цвета розового золота. — Сегодня ты возьмешь это себе, и будем надеяться, что она тюбики этого тона не пересчитала.

— Может, не надо?

Я вложила помаду ей в ладонь:

— Мы все равно возьмем, потому что ты моя лучшая подруга, да и…

Замолчав на полуслове, я открыла другой ящик — просто взглянуть. Внутри лежали сотни баночек с тенями для век, румяна и кисточки для макияжа. Тюбики тонального крема «Элиза Б.», консилеры, тушь для ресниц и подарочные наборы со специально подобранными тонами.

— Да здесь косметики на тысячи долларов…

Марисоль мечтательно вздохнула:

— Эх, вот бы мне жидкий карандаш для губ «Динамичный пурпур» и крем-тени для век «Фисташковая авантюра». Их тут десятки — нет, сотни, их очень-очень много. Добро пожаловать в мой вариант пещеры Аладдина.

— Прямо «Остров сокровищ».

Марисоль взяла набор теней для век:

— Один такой стоит шестьдесят пять долларов. Тональный крем продают по пятьдесят.

— Не расстраивай меня. Это больше, чем я получаю за одну смену в «Желтом пере».

А скоро мне нужно будет работать еще больше, чтобы обойтись без бабушкиных чеков. Из-за второй работы останется еще меньше времени на занятия, а на себя — совсем не будет. Или… Нет. Заменить одну помаду для Марисоль — другое дело.

Марисоль внимательно изучала мое лицо.

— Эй, твое выражение будто говорит: «Я собираюсь кое-что сделать, но не знаю, стоит ли». И хочу добавить, тебе полезно это выражение придавать лицу почаще.

Мое горло издало странный звук. Я принялась расставлять разную косметику от «Элизы Б.» на полу, и мое сердце трепетало под тонким голубым шарфиком.

— Сомнительное и глупое или блестящее и изобретательное? Деньги, что я могла бы выручить, продав что-то из этого, заменят многие часы работы.

Не прошло и пяти секунд, как озадаченность на лице Марисоль сменилась волнением.

— Дарси, понимаю, как это заманчиво, но нельзя.

— Или… можно.

— Разве это не идет вразрез со всем, что говорил тебе психолог? С тем, о чем он тебя предупреждал?

Косметика не помещалась у меня в руках.

— Это идет вразрез со всем, что он говорил.

— Впрочем, косметика новая… Нетронутая, — задумчиво добавила Марисоль. — Лежит себе в ящиках и пользы никому не приносит. Если только ты не пустишь ее на пользу себе.

— Так ты в деле?

— Скорее мысленно крою платье. Швов пока нет. Ничего определенного. Мы просто рассматриваем вариант.

— Ну да. Просто рассматриваем. — Я задумалась. — Парочка помад тут, румяна и тушь там… — Я обвела глазами квартиру, все эти бесконечные кучи хлама. — И не только косметика. Вон в тех коробках лежат дорогие фены и утюжки для волос. Можно продавать немного, по чуть-чуть, чтобы она не заметила. — Но как мне это все устроить?

Погодите-ка — после того как мама горевала здесь, на полу, потеряв голову, погрузившись в открытки и в воспоминания, — могла ли я после этого сознательно сдвинуть хрупкие границы ее болезни еще дальше? Если мама узнает о моем коварном плане, то это вполне может загнать ее туда, откуда мне ее будет уже не вытащить. Надежда выжить и остаться дома могла оказаться под угрозой из-за очередной лжи, все было сопряжено с огромным риском. Дилемма за руки и за ноги буквально тянула меня в разные стороны.

Марисоль, не вставая, подползла ко мне поближе, ее коленки выглядывали в дырки на джинсах.

— А как насчет eBay? Новая косметика уходит быстро. Мы скинем пару долларов с розничной цены каждого товара, и налоги там не взимаются. У нас с мамой общая учетная запись, мы покупаем и продаем ткани и декор под старину для тех, кто шьет винтаж. Пока тебе не исполнилось восемнадцать, ты могла бы размещать товары в нашем профиле, а потом заведешь свой. Мы просто будем отделять твои платежи и перечислять их тебе через PayPal. Ничего сложного.

Довольно быстрые деньги, и не нужны дополнительные часы, которых, кстати, у меня и нет. Я опять уставилась на ящики, зная, что у мамы таких еще много. Пиратские сундуки с заветным золотом. Накопительство — зло, и я была им сыта по горло. Я хотела выяснить, почему маму не отпускало, хотя консультант уверял нас в том, что наступит улучшение. А пока не пришло ли время мне вернуть себе контроль и двигаться вперед — здесь и сейчас, — насколько это возможно?

— Ладно. Давай, — сказала я Марисоль уверенно, хотя на самом деле такой уверенности не испытывала.

Марисоль открыла новую «Малиновую розу» и без зеркала идеально накрасила губы.

— Почему ты все-таки согласилась? — Я накрыла ящик крышкой. — Поначалу ведь сильно сомневалась.

— И до сих пор сомневаюсь. Ну, Дарси, сама знаешь, — предостерегла меня подруга.

— Мама не должна догадаться.

— Тогда мы сделаем так, чтобы не догадалась. Нам предстоит своей сообразительностью превзойти ее осторожность, — заключила Марисоль. — Если ты решила сделать что-то сомнительное и глупое, блестящее и изобретательное, то только со мной вместе.

* * *

Пока Брин Хамболдт развлекала собравшихся на Мишн-Бич эффектными балетными прыжками jeté и pas de chat, я глубоко дышала. Тяжелый от соли океанский воздух будто бы немного давил. Солнце вытекало за горизонт, как желток из треснувшей скорлупы. Обернувшись, я взглянула на его лучи и побрела к воде. На берег намыло водорослей, они были похожи на спутанные русалочьи волосы. Это сравнение придумала мама, когда я еще строила здесь замки из песка. И с тех пор я воспринимаю водоросли только так, бережно храню этот образ из маминых сказок. Некоторые вещи не меняются, даже когда изменилось все вокруг.

— Привет. — За моей спиной появилась Марисоль. — Пошли посмотрим, чем здесь травят.

Я последовала за подругой к двум раскладным столам с едой, стоявшим параллельно причалу из темного камня. Родители Брин накрыли их и ушли, оставив толпу гостей на попечение братьев Брин, которые уже учились в университете. Про подсчет калорий на этот раз беспокоиться было не нужно. Про это Брин на один вечер забыла. Ради балета ей надо было придерживаться строгой диеты, состоявшей из зеленого сока и цельных злаков, нежирного белка и перекусов из продуктов, прошедших минимальную обработку. Но во время ежегодной вечеринки в честь «Щелкунчика» Брин уходила в отрыв.

— О боже. Только не устраивай сцен, — взмолилась я, быстро взглянув на второй стол.

— А что?

Я показала. Подруга посмотрела туда. Презрительно усмехнулась. Поставила одну руку на бедро.

— Марисоль.

— Начос? Знаешь…

— Конечно, уже сто раз слышала. Начос — чисто американское изобретение. Не забывай, что я воспитана на твоем истинно мексиканском пищевом снобизме. — Марисоль всегда с пафосом и очень поэтично рассказывала о связи кухни с ее родной культурой. — Давай назовем это просто едой. Не мексиканской, а просто едой, идет? Кукурузные чипсы. Гуакамоле. Расплавленный сыр и сальса. Сметана. Всем этим можно наполнить тарелку, не причинив себе эмоциональной травмы. Да, традиции не соответствует, но все равно очень даже съедобно.

Три шага вперед. Клянусь, она наморщила нос.

— Завтра у меня дома будем есть настоящую еду. — Марисоль взяла тарелку. — Маме об этом ни слова, поняла?

* * *

Как бы умело Марисоль ни подбирала для меня одежду, под модным кардиганом и шарфиком я оставалась типичным антисоциальным элементом. Не то чтобы мне не нравились вечеринки. Еда, напитки, музыка — это здорово. Против больших скоплений людей я тоже не возражала. Но, тем не менее, и в этот раз все вышло как всегда. Привычное зрелище заставило меня бесцельно бродить по песку. Я уже поела (две порции начос и огромное печенье с шоколадной крошкой). И поболтала с парой одноклассников.

Теперь руки жаждали книг. Мне ужасно хотелось со своим портативным фонариком для чтения свернуться калачиком на одном из пляжных покрывал, а вечеринка пусть продолжается вокруг меня, превращаясь в туман из белого шума. Была только одна проблема: Марисоль, припарковав свой красный «патфайндер», конфисковала из моей сумочки все романы (их было три).

Пока подруга о чем-то шепталась с Брин и десятиклассницей Эми Шу, я потихоньку обошла костер и направилась к воде. Был тот короткий отрезок времени между закатом и вечером, когда небо от ушибов и ран очередного дня приобретает цвет раздавленных слив. Я шла вдоль кромки воды в сторону причала. Широкий каменистый мыс, уходивший в Тихий океан, был похож на гигантский черный леденец. Рядом с мысом стояла одинокая фигура. Мне показалось, что я ее узнала. Подойдя ближе и приглядевшись, я поняла, что не ошиблась. Эшер Флит. Его унылое лицо, опущенное вниз, в белом свете уличных фонарей казалось бледным. Плоский камень заменял ему скамейку.

Там, на сереющем песке, меня посетила мысль, странная, но не лишенная основания. Эшер никогда раньше не ходил к Брин на ее вечеринки в честь «Щелкунчика». А что, если он мной интересуется? Я тут же отбросила это смехотворное предположение. Я была не из тех девчонок, за которыми парни ходят хвостиком по комнате, не говоря уже о беготне по всему Сан-Диего. Да и настоящая причина появления Эшера нашлась быстро. Он близко общался с Джейсом Доннелли, который сейчас подошел к столу с начос. Летом Джейс недолго встречался с Брин, а когда их роман зачах, они остались просто друзьями. Сейчас Брин стала много времени проводить с Лондон Бэнкс. Все это объясняло появление угрюмого мальчика на черном камне, но для меня оставалось загадкой, какое мне до этого дело. Почему я не могла отвести глаз, пока боковым зрением не засекла какое-то движение?

Лондон кратчайшим путем шла к причалу, к своему (в очередной раз) парню. Я видела, что они шепотом обменялись парой слов, но ничего не разобрала. Эшер помотал головой и отмахнулся от чего-то, что предлагала, достав из сумочки, Лондон. Похоже, ей это не понравилось, и она, всплеснув руками, решительно пошла к остальным.

Вот тогда Эшер меня и заметил. Ровно на секунду сжав рот, он отвернулся к океану. Я прикусила губу изнутри. Нет, я не питала иллюзий и вовсе не думала, что мы вдруг стали лучшими друзьями, но ведь на днях мы официально познакомились в «Париках». А теперь он опять относится ко мне как к пустому месту?

На бетонированной части причала с визгом затормозил пикап. Из кабины выскочили старшие братья Брин, Джонатан и Дерек, и откинули кузов.

— Эй, у костра! Давайте сюда, лузеры! — крикнул Джо. — За дело, народ!

Тут же почти все ребята и даже многие девчонки побежали к пикапу. Разбившись на пары, они принялись разгружать деревянные бруски и складывать их в кострище. Я стояла, снедаемая любопытством, за группой уминавших печенье десятиклассников. Эшер наблюдал за происходящим, но сам не помогал. Даже с места не сдвинулся. Ладонью он закрыл лицо, пальцы впились в лоб. Что с ним, болен? Тогда зачем вообще было приходить?

Вскоре, зашипев, вспыхнуло высокое пламя, и я выбросила из головы Эшера и его выходки в стиле мистера Дарси. Пламя взвивалось в темноте, и его оранжевые языки освещали почерневшую береговую линию. Я тут же закрыла глаза и стала слушать, как огонь трещит и щелкает. Музыка стала мягче и тише.

Мы придвинули к огню стулья и покрывала. Марисоль легла слева от меня, опершись на локти, и даже Эшер, покинув свой пиратский причал, занял место у костра — расположился рядом со своей девушкой на покрывале. В худощавом теле Эшера чувствовалась какая-то суровость и напряжение. Фигура Лондон была подтянутой, с приятными изгибами, а волосы завораживающе пламенели, обрамляя матовую кожу буйным медным сиянием. Завораживали они и Эшера. Он придвинулся к Лондон, стянул с себя синее худи и набросил ей на плечи.

Мне следовало отвернуться, когда она, притянув Эшера к себе, поцеловала его медленно и глубоко. Но ведь на их месте могла бы быть любая книжная пара из романа, каких полно в моей библиотеке. Я наблюдала за ожившим печатным текстом до тех пор, пока они не разомкнули объятий и не принялись болтать с друзьями. Волшебная картинка начала тускнеть и уменьшаться, пока не стала размером с жемчужину. Но мне не удалось заставить видение исчезнуть. Оно застряло у меня под языком, как таблетка, которую никак не можешь проглотить.

Вдруг смех Брин, громкий и дикий, напугал меня, прорвавшись сквозь пламя. Вместе с дровами братья Хамболдт привезли много литров дешевого шардоне, предусмотрительно перелитого в пластиковые бутылки от воды и охлажденного. Будучи миниатюрной, Брин довольно быстро перескочила состояние «навеселе» и, кажется, обогнала при этом всех остальных. Один из холодильников с бутылками как раз дошел до нашего покрывала, другой оказался возле Эшера и Лондон. Рыжая красотка взяла две бутылки и надменным взглядом окинула всех вокруг, типа, только посмейте что-то сказать. Эшер покачал головой, отмахиваясь от Джона. Итак, пират-налетчик еще и не пьет?

Зато Марисоль пила. Бросив на меня выразительный взгляд, она сунула руку в емкость со льдом и вытащила мокрую бутылку.

— Да пожалуйста. Но если переусердствуешь в этом деле, то я отвезу тебя к себе домой и ночь проведешь в «Хлам-Хилтоне», — прошептала я.

Марисоль открутила пластиковую крышечку:

— Не парься, книжная ты моя. Я немного, глоточков десять, что-то вроде предварительного празднования. Скоро у нас обеих дни рождения. Восемнадцать, детка.

— Восемнадцать, — повторила я, пробуя слово на вкус. Пробуя на вкус облегчение и покой. Их должно было принести событие, после которого ни одна правительственная служба не сможет разлучить меня с мамой.

Брин вдруг вскочила, мой смех угас.

— Ребята! — размахивая руками, завопила она. — Минуту внимания.

Мы с Марисоль в ужасе переглянулись.

— Скажите мне, что кто-то это снимает, потому что… о боже! — прошептала подруга.

Брин сделала несколько шагов, шатаясь, как не должна шататься ни одна балерина.

— Вы все здесь потому, что каждый из вас такой…

Я ахнула:

— Кончится тем, что она грохнется в костер.

Не я одна этого опасалась. Пока Брин, похожая на только что родившегося жирафа, ковыляла среди толпы, друзья, словно заботливые мамаши-наседки, передавали ее из рук в руки, чтобы осторожно увести от огненной опасности.

Реагировали все по-разному. Из группы учеников выпускного класса слышались возгласы вроде «Да-да, давай, крошка Бринни». Некоторые глазели, широко раскрыв рты и качая головами. Слышались приветственные восклицания, смех и даже громкий гогот — это были те, кто, ритмично постукивая по обтянутым джинсами ногам, подстегивал хозяйку вечеринки.

Брин склонилась в низком поклоне:

— Итак, прежде всего я хочу поблагодарить моих Джона и Дерека. — Она взглядом нашла в толпе братьев и обвела рукой вокруг. — За вашу помощь, и за дрова, и за то, что устроили нам пир.

Марисоль вкопала дно винной бутылки в песок:

— Ох, сама человечность.

— Вот это театр! — заметила я. — Какой там «Щелкунчик», ей бы в «Много шума» главную роль.

Брин уселась на песок:

— Ребята, я вас не увижу долго-долго, из-за танцев и все такое. Работы очень много.

О боже.

— Надеюсь, вы все в этом году придете на меня посмотреть, потому что это будет круто. — Брин подняла указательный палец. — Но сейчас, думаю, настало время развлекать меня. Это моя вечеринка, и я так хочу.

— Если бы своими глазами не видела, никогда бы не поверила, — сказала Марисоль.

— Поверила бы, поверила.

У Марисоль задергались уголки губ, а Брин, вытянув руку, продолжала:

— Некоторые из вас уже пробовали. — Разворот на сто восемьдесят градусов. — Робби исполнил перевороты назад. Весьма впечатляет.

Толпа вместе с Робби прыснула со смеху.

— А Эми с Челси и еще парочкой остальных попытались устроить настоящий балет. — Брин указала не на кого-то одного, а на всех. — Кто-то из вас считает, что умеет петь, а на самом деле — нет.

Ну, это было правдой.

— Однако я жду чего-то… особенного.

Она переводила взгляд с одного человека на другого. А то, что случилось потом, я поначалу ощутила внутри себя. Я поняла раньше всех, почуяла это, как животные чуют землетрясения и ураганы. Бежать было поздно. И прятаться тоже, потому что Брин прошла по песку и остановилась у моего покрывала:

— У мисс Дарси Уэллс совершенно уникальный талант.

Я беспомощно взглянула на Марисоль: расправив плечи и дерзко подняв голову, она одарила Брин взглядом, который мог испепелить, как пламя костра. Не обращая внимания, Брин продолжала:

— Дарси — настоящий человек-словарь.

О боже. Прямо как в магазине париков, только хуже, потому что глаза, впившиеся в меня, были живыми. Повернутые в сторону моего сидевшего со скрещенными ногами тела, все эти головы крепились к туловищам людей, с которыми мне в понедельник предстояло встретиться в школе. И тут пошли комментарии — на фоне ритмичного морского прибоя, под гул ближайшего проспекта:

— Блин, да ведь правда! Она портит кривую результатов на контрольных по углубленному английскому.

— Всегда портит.

— Наверное, она знает все существующие синонимы к слову «ботаник».

Смешки. Фырканье. Брин скрестила руки, получился гигантский крендель.

— Спорим, вот эта самая Дарси поставит в тупик любого из вас. И я хочу это увидеть своими глазами.

— Я… — Это все, что я могла выдавить.

Языки пламени гнулись и сплетались — над костром вился ночной ветерок, который яростно обдувал раскаленные угли моих щек. Значит, Брин решила с моей помощью развлечься? Я была всего лишь клоуном на вечеринке? Ходячим словарем?

— Ну, эта дура из «Щелкунчика» за это поплатится, — прошептала Марисоль, при этом у нее на лице сияла улыбка, такая же фальшивая, как волосы Тэсс.

— Дарси всегда находит необычные слова, или слова находят ее. Я их никогда не знаю. Но сегодня у нас, — Брин сделала на песке пируэт, — будет наоборот. Мои фокусы закончились, теперь очередь за Дарси. — Она достала мобильник и потрясла им над головой. — Настало время балета для мозгов.

Пожав плечами, я опустила глаза и закусила губы. Что мне еще оставалось? Марисоль наклонилась ко мне:

— Дыши, Ди. Ты справишься.

— У кого есть что-нибудь подходящее? Какое-нибудь сногсшибательное слово? — спросила Брин.

Друзья Брин перешептывались, уткнувшись в Google и словарные приложения. Некоторые поглядывали в мою сторону. Отворачивались. Никто ничего не говорил. Что, вызов никто не принимает? Брин взмахнула рукой:

— Ну давайте же, ребята. Одно слово. Сможет ли Уэллс победить Уэбстера?^[10] — Она захохотала над собственной подколкой.

Ничего, только резкие всплески прибоя, накаты волн и белой пены. Секунды шли, пока…

— У меня есть слово.

Брин хлопнула в ладоши, я повернулась на голос. Лондон Бэнкс, вскочив на ноги и довольно улыбаясь, размахивала мобильным. Эшер, покачав головой, устремил взгляд к океану.

— Мне это совсем не нравится, — пробурчала мне на ухо Марисоль.

Лондон шагнула с покрывала и, оказавшись в центре внимания, расправила плечи.

— Это слово «анахорет».

Анахорет. Еще с детского сада я знаю, что слова обладают силой. Конечно, это не такая сила, как у ружей или клинков, но все же слово может и созидать, и разрушать. Одно слово может затопить тысячу невысказанных звуков и рассказать тысячу захватывающих историй. Оно может и обмануть, и ранить, и вогнать в краску. Как сегодня.

Анахорет. Отшельник. Это был редко используемый термин, обозначавший ученых-затворников или служителей церкви, принявших суровый обет. Всего пару минут понадобилось Лондон, чтобы с помощью обратного поиска, сначала написав определение, найти неудобное слово. Она сделала это нарочно, для себя. Девушке, постоянно искавшей сцены, Брин предложила подмостки из песка. И свет костра вместо софитов. Лондон перед соблазном не устояла. А мне досталась роль шекспировского шута.

Сплетничала ли Брин обо мне с Лондон? Сыпала ли шутками о веренице моих «книжных парней»? Мне было несложно дать определение слову, которое нашла Лондон. Но, сделав это, я бы дала определение себе, причем вслух и при всех. Дарси Джейн Уэллс — одинокая, отшельница.

Какое определение ни придумай, мне было почти восемнадцать и меня никогда никто не забирал из дома на свидание и не целовал на танцполе. Я никогда не сидела у костра рядом с обнявшим меня за плечи парнем, пахнувшим дымом и фланелью. Друзья никогда не оставались у меня с ночевкой после моего дня рождения. Задумывались ли они, почему так вышло? Вряд ли. Ну конечно. Никто не знал, почему я надела шапку-невидимку — на себя и на свое сердце. Никто не знал, что парню или просто любому встреченному мною в жизни человеку придется переступить границы кошмара моей квартиры, узнать правду о маме. Долгие годы я тщательно скрывала этот кавардак ото всех, кроме Марисоль, и помалкивала.

Я цеплялась за любовь в романах. Наполняла пустые невидимые руки книжными поцелуями и «жили они долго и счастливо», что авторы дарили другим героиням. По ночам я складывала свою правду между страницами. Там она была в безопасности. Говорить о ней — другое дело. Скажешь вслух — сделаешь ее настоящей. И будет больно.

— Дарси, ты знаешь, черт побери, что значит анахорет? — прошипела Марисоль.

— Да, знаю.

— Так заткни ей рот.

— Мы ждем, — пропела Брин, постукивая рукой об руку. — Или ты признаешь, что проиграла Лондон?

Среди собравшихся нарастало нетерпение. Люди ерзали на месте. Закатывали глаза, пожимали плечами. Многие откровенно заскучали, это было видно по их лицам, искаженным золотистыми бликами костра.

— Я… э-э… — Пусть песок поглотит меня целиком.

— Эй, разве это не связано как-то с монахами или чем-то вроде того? — крикнул мужской голос. Это был Тодд Блэкторн из выпускного класса. Скука развеялась. Толпа рассмеялась, на меня обратились любопытные взгляды.

— Лондон, почему ты вспомнила про монахов? — спросил какой-то парень.

Опять смех. У меня внутри все застыло. Лондон пожала плечами, просияла притворно-сдержанной улыбкой и, снова сев, прислонилась к Эшеру.

Как и слово, мгновение тоже могло обладать баснословной силой. И следующее было именно таким. Воплем, похожим на крик чайки, Брин прервала свою собственную игру. Вернее, ее прервали Джейс Доннелли и Дерек Хамболдт. Пятью секундами раньше они подкрались к Брин сзади и, действуя в паре, вскинули ее грациозную фигурку вверх, как трофей.

— Прости, Брин, но игры у тебя отстойные, — сказал Джейс, крепко держа ее за ноги. — Есть идея развлечься получше. Называется «Окунем Брин-Брин».

— Ай-ай-ай. — Брин брыкалась и лягалась. — Вы что, ребят..?

— Не переживай, сестренка. — Дерек пятился к волнам. — Я захватил много полотенец. И мы не дадим тебе утонуть.

И ни костер, ни игра в слова, ни мое унижение уже никого не интересовали. И хотя намечалось лишь символическое купание, все равно наблюдать за тем, как два друга тащат визжащую балерину к Тихому океану, было гораздо занимательнее, чем смеяться надо мной. Толпа, включая Лондон, рассыпалась, многие поскакали к воде. Несколько храбрецов, скинув свитшоты, кинулись в ледяные волны.

Часть осталась, они предпочли валяться у огня и пить дешевое вино. Мы с Марисоль были среди тех, кто решил не купаться. Она посмотрела на меня долгим, многозначительным взглядом и суммировала предыдущие пять минут одним простым «вау».

— Можешь сказать это еще раз.

Подруга сунула облепленную песком пластиковую бутылку мне в руки:

— Давай. После недавнего «что это было», тебе пара глотков не помешает.

Я не очень-то любила алкоголь, но с логикой Марисоль было не поспорить. Уж точно не в день ворованной помады и разработки плана с eBay. Уж точно не тем вечером, когда мне пришлось уцепиться кончиками пальцев за обшивку корабля, чтобы не утонуть в простиравшемся внизу океане моих секретов. Подняв бутылку, я мысленно восславила небо цвета стали и поймала взглядом затененный силуэт Эшера Флита. Он стоял на утоптанном песке, примерно на полпути между костром и водой, совершенно один. Сентябрьский месяц освещал его спину. Я глотнула вина. Холодное и резкое, оно, поблескивая, как пиратское золото, обожгло мне горло и потекло рекой в желудок.

Примечания

9

Перевод Н. Чуковского.

10

Ноа Уэбстер (1758–1843) — американский лингвист, автор словарей и справочников.