Библиотека потерянных вещей

Лора Тейлор Нейми, 2019

Дарси Уэллс привыкла бежать от проблем и скрывать, что ее квартира давно превратилась в склад ненужных вещей, а мама страдает от накопительства, заглушая одиночество постоянными покупками. Ее зыбкий мирок книжных грез рушится в одночасье. Сначала новый домоправитель твердо решает выяснить, что же происходит за вечно закрытыми дверьми ее квартиры. Затем в книжном магазине, где она работает, появляется новый постоянный покупатель – Эшер Флит, любитель триллеров и скорочтения, в которого Дарси влюбляется без памяти. Лишь подержанное издание «Питера Пэна» с комментариями предыдущего владельца помогает Дарси не впадать в отчаяние. Вот бы узнать, кому принадлежала книга…

Глава пятая

Коллекционер

…В мозгу не осталось места для неприятных мыслей.

Фрэнсис Элиза Ходжсон Бёрнетт, «Таинственный сад»^[8]

Ужин продолжался уже полчаса, но о маме она пока речь не заводила. Из-за этого я сидела на самом краешке бабушкиного обеденного стула в стиле королевы Анны и не могла расслабиться. Не могла насладиться жареным цыпленком, зеленой фасолью, обжаренной с беконом, и картофельным пюре с чесноком.

Бабушка дважды хлопнула в ладоши:

— На десерт я испекла тот замечательный шоколадный торт без добавления муки.

Она скрылась в кухне, взмахнув накидкой цвета морской волны, как павлиньим хвостом. Этот торт был моим любимым десертом. Что бабушка задумала?

Пока она возилась на кухне, я изучала комнаты, в которых не была уже много месяцев. Когда я маленькой девочкой носилась по ее дому в Ла-Хойе, он был похож на блошиный рынок. Повсюду стояли безделушки. Почти все горизонтальные поверхности ломились от игрушечных каруселей, декоративных часов и фарфоровых статуэток. Нетрудно понять, где корни маминого накопительства. Только вот в ней свойственный Уэллсам ген накопительства проявился гораздо ярче.

— Вуаля! — Бабушка Уэллс расставила на столе хрустальные тарелки, разложила десертные вилочки. Не забыла и большой нож. Идеально круглый торт был покрыт шоколадным ганашем и посыпан сахарной пудрой.

Я глотнула воды и вздохнула, пряча мысли в куклах-матрешках и хрустальных вазах.

— Спасибо, бабушка. Все это было не обязательно.

Проведя ножом по глазури, она умело разрезала торт:

— Что ты, мне же не трудно. И потом я так давно тебя не видела. А ведь у тебя скоро начнется новый жизненный этап. Чем не причина для маленького праздника?

Что в моей жизни стоило праздновать?

Взглянув на мое удивленное лицо, бабушка придвинула мне внушительный кусок:

— Примерно через месяц тебе исполнится восемнадцать.

Точно. Я с нетерпением считала дни до своего дня рождения — дня, после которого служба защиты детей больше не сможет наведываться к нам домой. И не сможет разлучить меня с мамой, которую я просто не в состоянии оставить.

Бабушка ласково улыбнулась, ее губы цвета клюквы и тронутые розовыми румянами щеки обрамляла шапка золотисто-каштановых волос, которым она так и не позволила стать седыми.

— И ведь скоро ты начнешь подавать заявления в университеты. Дорогая, ты делаешь такие успехи. Ты очень способная, тебя ждет большое будущее.

Но..? Я столько знаю о словах, что чувствую их, даже если они не были сказаны вслух. Это слово так и просилось сюда, я даже отложила вилку с тортом.

— Наверное. Начну с Калифорнийского университета в Сан-Диего. Там отличная программа английского.

— Конечно. Но в университете тебя ждут новые трудности. И они тяжелее школьной нагрузки, которая сейчас на тебя навалилась.

— Я об этом слышала. — Съеденному торту стало тесно в желудке. — Но я справлюсь. Я всегда справляюсь.

Бабушка накрыла мою руку своей — мягкой, морщинистой, как мятый бумажный пакет, и пахнувшей кремом для рук с ароматом гардении.

— Что, если я помогу тебе?

Ага, вот оно.

— Что ты имеешь в виду?

— Тебе пора уже подумать о переезде ко мне. — Бабушка обвела рукой вокруг. — Здесь один из самых безопасных и престижных районов, к тому же тебе будут готовить и помогать со стиркой, а ты сможешь спокойно ходить на занятия и учиться. Могла бы даже бросить свой книжный. Не надо было бы волноваться ни о счетах, ни о деньгах.

— Но мне нравится работать в «Желтом пере».

Бабушка тяжело вздохнула.

— Это очень щедрое предложение, — сказала я, как говорила обычно. Бабушка уже не раз мне это предлагала, только в другой упаковке. Сегодня оно было завернуто в «пугающий университет». — Но я нужна маме. У нее никого больше нет. — Ты ее бросила. Много лет назад.

Бабушка безучастно махнула рукой:

— Она сама выбрала свой путь. И тебе пришло время выбрать свой. Мне было сложно проявить к ней жесткость после ее лечения, но я должна была так поступить, чтобы сохранить собственное душевное здоровье, хоть она мне и дочь.

— Но…

— Дарси, давным-давно она приняла несколько важных решений.

И одно из этих решений живет и дышит. Это беременность Терезы Уэллс на втором курсе университета, то есть я. Женихом был преподаватель литературы, у которого появилась перспективная возможность год преподавать английский в Таиланде. Только вот один год превратился в восемнадцать. А потом началась совершенно новая жизнь. Та потеря в конце концов превратила маму из коллекционера в патологическую накопительницу.

— Я не такая, как мама, — возразила я.

— Конечно, нет. Но ты взрослеешь. В некоторых случаях это означает, что приходится выбирать более трудный, но более удачный путь. Я понимаю, почему ты раньше не хотела сюда переезжать. Девочкам необходима… — Бабушка запнулась, и непонятное мне чувство заставило ее нахмуриться. — Ну, им необходимы мамы. Но теперь настало время сделать выбор во имя себя и своего будущего.

Оставив маму загнивать? Или тонуть в море вещей, навсегда лишив ее возможности поправиться?

— Оставаясь, я выбираю себя и ее — нас. Я буду единственным человеком, который ее не покинул. Хоть это и трудно.

— Да, я не сомневаюсь, что это больше чем трудно. Взрослый выбор обычно имеет последствия. — Бабушка глотнула своего кофе без кофеина. — Конечно, ты можешь продолжать заботиться о маме и поощрять ее поведение.

Я с силой выдохнула:

— Я ее не поощряю, я пытаюсь помочь ей побороть это.

— У нее есть улучшения?

— Да, небольшие.

Их недостаточно. Пока. Шести месяцев хватит? По телу пробежала дрожь волнения, тупая и болезненная.

Бабушка покачала головой:

— Хоть я и не согласна с твоим решением остаться с мамой, я его приму. Однако тебе придется принять те последствия, о которых я говорила. Все очень просто. Живи здесь — с комфортом и без забот. Или оставайся с мамой, сама по себе, и все проблемы решай самостоятельно. Это значит, что, как только тебе стукнет восемнадцать, денег больше не будет.

Я рот раскрыла от изумления. Бабушка подалась вперед:

— Пойми меня правильно. Это не наказание. Наоборот, поступающие от меня чеки больше не будут поощрять безответственное поведение твоей мамы. Это значит, что ты выбираешь взрослую жизнь.

Взрослую жизнь? Конечно, из-за накопительства мне пришлось повзрослеть и взять на себя заботу о маме, но взрослой я себя совершенно не чувствовала. Ведь я еще даже школу не окончила!

— Поверь мне, Дарси, это для твоего же блага. Жаль, что мы с твоим дедом не проявили с твоей мамой больше твердости. Мы были с ней слишком мягки. Либеральничали. Ты в твоем возрасте способнее и разумнее, чем она в самые лучшие времена. — Бабушка повела плечами. — И вне зависимости от того, где ты решишь жить, ты по-прежнему имеешь право пользоваться созданным нами денежным фондом для оплаты обучения в университете.

Даже дедушкино наследство не спасало от холодной, острой боли, которая точила мое сердце. Как бабушка так спокойно угрожала мне лишением одной из тех немногих вещей, на которые я могла по-настоящему положиться? Мне уже несколько лет помогал бабушкин солидный банковский счет, благодаря ему появились «хонда» и превосходный ноутбук. Кроме того, бабушка каждый месяц тайно присылала мне деньги, дополняя скудные доходы от работы в книжном.

Хотя наша квартира была переполнена, нужных вещей мама никогда не покупала. И даже если я отчаянно в чем-то нуждалась, мама не всегда отказывалась от своих спонтанных покупок. Благодаря бабушкиным деньгам появлялись кроссовки и заправлялась машина. Покупались лекарства от простуды и чернила для принтера. Бабушкины чеки помогали оплачивать страховку и счета за мобильник, а иногда даже и продукты — когда маминых доходов не хватало. И случалось это часто, чаще, чем иногда. Если я останусь с мамой в доме 316 по Хувер-авеню, дополнительные деньги поступать перестанут. Меньше чем через тридцать дней.

Бабушка доела остатки шоколадного торта, я же едва притронулась к своему, аппетит пропал совсем.

— Подумай. Представь себя в гостевой спальне. Я берегла ее для тебя, да и твое собрание книг будет прекрасно смотреться на моих встроенных полках.

Я и раньше думала о той залитой солнцем спальне, которая когда-то была моей игровой комнатой. Эркер с подушками на широком подоконнике, Тихий океан, проглядывавший между крышами домов и кронами деревьев. Уединенное местечко для чтения и занятий. Искусственно состаренные деревянные полы и обшитые белыми панелями стены — таким я представляла себе дом из «Маленьких женщин». А недавно бабушка оборудовала современную гардеробную, при виде которой у Марисоль потекли бы слюнки.

Надвигавшиеся на меня месяцы и даже годы, крепко вцепившись, стали давить. Не будет ли для меня в будущем году непосильной ношей мамино постоянное накопительство вкупе с дополнительным стрессом от учебы в университете? Впервые я задумалась о том, что бабушка, возможно, права.

* * *

Пол-оборота ключа в замке — и уже можно наконец запереться в комнате, сбросить бабушкин ультиматум в одну из книг и прочитать про то, как злу воздастся по заслугам. И как поцелуй залечит разбитое сердце. Так было всегда. Сколько раз я бы все это ни читала.

В квартире мужской голос из телевизора тихо бубнил новости. Нос у меня зачесался, глаза наполнились слезами, и я трижды чихнула. Пыль вела непрекращавшуюся войну с моими носовыми пазухами. Пора было снова убираться.

— Как прошел ужин? — Таким образом Тереза Уэллс всегда спрашивала: «Как там твоя богатая бабушка, которая отказывается со мной разговаривать?»

Мама была у кухонного стола, у ее ног стояла коробка поздравительных открыток. Взяв из убывавшей стопки открытку, мама сделала пометку в блокноте с желтыми страницами.

— Бабушка выглядит хорошо. Было очень вкусно, — сказала я.

Мой закодированный ответ: «Визит прошел без приключений, было приятно, как всегда». Опять ложь. Иногда мне приходилось защищать маму не только от любопытных управляющих и пыли. Я бросила ключи и поморщилась, заметив нетронутую почту. Я разорвала первый конверт. Поперек выписки по кредитной карте светилось красным одно слово. Я резко развернулась, а мама сказала:

— Здесь у меня охвачено все, кроме Дня благодарения и Дня отца.

— Что?

Она указала рукой на то, что могло быть магазином Hallmark:

— Открытки. Здесь есть на все праздники, кроме этих двух.

Видимо, других проблем у нее не было. И этому был посвящен весь вечер? Кто теперь вообще посылает открытки на День благодарения? Из моих знакомых никто. А на День отца? Из всех возможных открыток нам, ясное дело, была нужна именно эта. Конечно. Ведь ее отец уже семь лет, как умер, а мой жил в Таиланде с другой семьей — с женой и детьми. С женщиной, на которой женился вместо покинутой. С детьми, которых брал на руки, когда они родились.

Я уже не могла остановиться. Внутри все горело, как будто я вдохнула гнев вместо пыльного воздуха.

— Этот счет из-за процентов увеличился почти вдвое, и все потому, что ты ничего не выплачивала. — Я сунула бумагу маме под нос.

— Они иногда куда-то деваются. — Взяв еще одну открытку, она поставила отметку в блокноте. — Я правда стараюсь, понимаешь?

Старается? А как стараюсь я? Когда психолог давал бабушке и мне рекомендации, знал ли он, от чего мне придется отказаться ради мамы? Ничего для меня и все для того, чтобы у мамы была стабильность и возможность нормально жить. Я судорожно вспоминала предложенный психологом план борьбы с накопительством.

Если давить слишком сильно, она испугается, будет еще больше накапливать и покупать. У нее нет инструментов для борьбы со стрессом. Переключайте ее внимание на что-то другое вместо того, чтобы противостоять ей.

Тем вечером слова врача заслонили не поздравительные открытки, а нечто большее. Из-за одной любопытной соседки мог развернуться кошмар со службой защиты детей. Неминуемо приближался к концу срок аренды. Бабушка пыталась манипулировать мной. Пыльная квартира мне опостылела.

— Твоими стараниями счетов не оплатить! — Я швырнула листок на стойку. — Этот твой каталог… — Сунув руку в коробку, я схватила самую большую из тех, что могла удержать, пачку открыток и швырнула ее на пол. — Это все только для тебя!

— Ох, — выдохнула мама.

Мой выпад подействовал на нее как огнестрельное ранение. Одна… две… три секунды прошли. Мое сердце в тишине билось о ребра. Мама закрыла ладонями рот и осела на пол.

У меня задрожали пальцы, жар жег ладони. Я действительно это сказала. И все стало только хуже. Уже не важно было, что я в кои-то веки смогла ответить, ведь последствия оказались ужасными.

Тереза Уэллс подобрала одну из рассыпавшихся по полу открыток. На ней был желтый кролик с разноцветной плетеной корзинкой.

— Пасхальное воскресенье, Дарси было четыре.

Я не узнала маминого голоса. Он был хриплым, натужным, пронзительным.

— На ней было хорошенькое платьице цвета мяты, в белый горошек. — Она осторожно положила открытку перед собой.

— Мам.

Она не ответила, даже не посмотрела на меня. Потом схватила открытку с горящими свечами и рождественским венком:

— В то Рождество было очень жарко, Дарси было двенадцать. Мы босые пошли гулять по Мишн-Бич после того, как Дарси развернула свои подарки. — Мама положила открытку, будто сделала ход шахматной фигурой.

Я наблюдала, мои глаза наполнялись слезами. Она заговорила, обращаясь к открытке с изображением полосатых свертков и торта с розовой глазурью:

— День рождения Дарси, ей исполнилось два. Волосы у нее уже были такие длинные, что мы сделали хвостики, и они завивались, как пружинки. Она тогда измазала джинсы клубничной глазурью.

Горькие слезы покатились по моим щекам. Было такое чувство, что меня тут нет, только кадры со мной. Глава, открывшаяся передо мной, была еще сырой, ее слишком много раз переписывали, и я не хотела ее перечитывать. И я ведь могла со всем этим покончить! Со стрессом, с хламом и с отчаянием. Вот стукнет восемнадцать — и я могу загрузить свою жизнь и все свои книги в голубую «хонду» и укрыться в сказочной комнате у бабушки Уэллс.

Но в то же время я — та же самая я — не могла покинуть этот клочок ковра, пока мама перебирала праздники. Картинка за картинкой, открытки складывались в радугу воспоминаний. Я тоже все это помнила. И плакаты с флажками, которые когда-то висели над всем этим хламом. И свечки, и крашеные яйца, и костюмы кошек на Хеллоуин. И тогда я увидела. Увидела на полу не только навязчивые желания, вызванные болезнью, не только суеверный страх перед счетами, вышедший из-под контроля, как вырвавшийся из рук воздушный шарик.

Я увидела человека. Маму, мою маму, которую не могла бросить. И не собиралась бросать.

* * *

А это означало, что мне нужно было найти, чем заменить бабушкины чеки. Я уже попросила Уинстона дать мне больше смен или дополнительные часы на выходных. Но «мистер Подешевлер» ответил, что уже и так выделил мне слишком много рабочего времени.

Правда, у меня был запасной план — «Империя первоклассных париков». На следующий день во время позднего дневного перерыва, перебравшись туда из «Желтого пера», я заметила сначала один из любимых париков Тэсс и только потом — всю ее целиком. Она обернулась, услышав мои шаги. Длинные черные локоны были таким же упругими, как и ее укрепленное пилатесом тело.

— А, ты как раз вовремя. — Тэсс принесла второй стул и похлопала по нему. — Я мигом, только возьму все, что нам понадобится.

Я села, по-дурацки кивнув головам манекенов. Тэсс вернулась с двумя чашками чая и с блюдцами из своей коллекции — для Тэсс была голубая пара с кружевным узором цвета слоновой кости, а для меня белая, с каемкой из розовых соцветий вишни. Потом Тэсс принесла тарелку с песочным печеньем.

— Спасибо, Тэсс. — Я вежливо отхлебнула ее фирменного зеленого чая и заела едкий земляной вкус маслянистым печеньем.

Тут же опустив чашку, моя собеседница вскочила — энергии у нее всегда было в два раза больше, чем у меня.

— Ну, что у нас сегодня?

Я вся сжалась. Тэсс бросилась в небольшой отдел подержанных и уцененных париков. С новыми моделями, которые располагались вдоль стен, мы никогда не экспериментировали. Тэсс посмотрела на меня, держа в руках кучерявый ярко-розовый экземпляр. Боже, только не это.

— Захватывающе, но есть и кое-что получше, — решила она. — Этот не подходит к твоей красной кофточке.

Ну да, конечно, совершенно не подходит. Тогда она показала чудовищное нечто цвета электрик, с волосами до плеч и с прямой челкой.

— То что надо!

— Ой, да ладно, давайте не будем… — Серьезно, серьезно.

Но было уже слишком поздно. Эксперт по парикам уже успела натянуть это колючее украшение мне на голову. Потом забавы ради — ее забавы, всегда только ее — Тэсс прицепила сбоку две заколки со стразами.

— Так-то лучше. Если приходишь ко мне с усталым лицом и насупившись — типичное твое лицо, Дарси, — то получи дурацкий парик. — Она села напротив. — Ну а теперь расскажи своей любимой Тэсс, что случилось.

Не одна я умела здесь «читать».

— Да так… личные проблемы.

Тэсс глотнула чая и сказала:

— Сожалею. В юности я записывала такое в дневнике. Особенно то, о чем не могла поговорить даже с подругами. Это помогало.

Разве я свою сердечную боль не передала уже словам и бумаге?

— Вообще-то дело в деньгах. А вы не могли бы взять меня на работу на несколько часов в неделю? Уинстон не может дать мне еще смен.

При слове «Уинстон» Тэсс сморщила нос:

— Ой-ой-ой, боюсь, дорогая моя, что тоже не могу себе позволить взять тебя на работу. Можно, правда, дать тебе несколько часов на временной основе, в разгар сезона. Надвигается Хеллоуин. И я уже закупаю дополнительный товар.

Ну хоть что-то. Но бабушкиных чеков не заменит.

— Ничего, Тэсс. Я…

— Все в порядке, миссис Уинстон. — Из арки, которая вела на расположенный в глубине здания склад, появился Эшер Флит.

Он был в легкой бежевой рубашке на пуговицах, рукава закатаны, в руке ящик с инструментами. При виде меня на лице Эшера отразилось… раздражение? Удивление? Или он просто узнал меня? Я не поняла. Потому что сидела там с чаем и с печеньем, похожая на американский флаг, по крайней мере на его часть, — в красной маечке с вырезом лодочкой и в идиотском синем парике, усеянном блестящими звездами заколок.

Тэсс вклинилась между нами и встала, отставив бедро в сторону:

— Вы знакомы, ребятки?

— Да, — сказал Эшер, как раз когда я произнесла: «Нет».

— Ну, формально, — поправился Эшер, как раз когда я пропищала: «Типа того».

То ли кашлянув, то ли прочистив горло, Тэсс сверкнула на Эшера глазами. Может, намекала на то, что он, как джентльмен, должен был представиться первым? Слишком поздно становиться джентльменом, мистер Дарси.

Но Эшер поставил ящик на пол и приблизился на шаг. Протянув ладонь, он посмотрел мне в глаза. Его карие глаза были как турмалины. Он улыбнулся уголком рта:

— Эшер Флит. Ты еще в Джефферсоне, да?

Ну, это-то он должен был знать, но, возможно, кое-какие воспоминания о хороших манерах все еще остались под каштановой шевелюрой. Прядь волос падала на лоб, частично скрывая неровный шрам.

Я протянула руку в ответ, и теплая твердая ладонь Эшера обхватила мою.

— Дарси Уэллс. Да, я в выпускном классе. — И в идиотском парике. Ох, Тэсс.

Эшер повернулся к владелице магазина:

— Если вам нужны еще модели для париков, то я готов. — Он улыбнулся и, глядя на меня, выгнул бровь. — Неоновые цвета — пожалуйста, но я говорю твердое «нет» той радужной клоунской модели у окна. Ах да: менять вытяжку вам не понадобится. Чуть почистил — и работает как новенькая.

Тэсс усмехнулась:

— Прекрасно. — Она указала подбородком на стену слева. — Новые полки — просто сказка. Спасибо за хорошую работу.

Эшер поднял ящик с инструментами:

— Пожалуйста, обращайтесь. — Он кивнул мне и пошел к двери, но потом оглянулся по знаку Тэсс.

— Господи, — произнесла она. — Я забыла сказать, что Дарси работает по соседству, в «Желтом пере».

Глядя через плечо, он снова поймал мой взгляд.

— А-а, класс.

И тут же ушел. А я пыталась заставить себя думать о чем угодно, только не о нем, не о парне, у которого есть девушка. Не о парне, который на этот раз был не грубым, а… приветливым. Но — вот ведь дурость — мой мозг не запретил глазам следить за тем, как, заметно прихрамывая, Эшер перешел Юнивёрсити-авеню и скрылся в здании «Юристы Мид-Сити». Заживающая травма ноги и улица с сильным движением, а он не пошел на пешеходный переход? Ну и ладно. Будто мне есть дело до этого. Будто мне есть дело до Эшера.

Часы у Тэсс на стене вернули меня от мыслей к реальности.

— Спасибо за угощение, но мне пора, а то Уинстон…

— Это уж точно. — Тэсс фыркнула. — Задержись-ка, дорогая моя, — воскликнула она, когда я взялась за ручку двери.

Обойдя прилавок, Тэсс быстро подошла ко мне. Ловким движением она сняла с моей головы синий парик.

— Ой, — нервно хихикнув, сказала я. — Как я могла забыть про это?

— Я обладаю природным талантом объяснять различные феномены. — Она улыбнулась, хоть и немного грустно, ее глаза при этом сверкали, как алмазы. — Но, пожалуй, ответ я оставлю для твоего следующего перерыва.

У меня вспыхнули щеки. И тут вдруг я подумала о другом:

— А вы когда-нибудь покажете мне свои настоящие волосы?

— Возможно, когда-нибудь покажу. — Тэсс откинула голову назад, тряхнув париком. — Или не покажу, ведь у каждой девушки должна быть тайна. Один секрет, известный только ей.

Или не один.

Примечания

8

Перевод Р. Рубиновой и Е. Таборовской.