Цветы в зеркале

Ли Жу-чжэнь (1828)

Боги ведут себя как люди: ссорятся, злословят, пишут доносы, пренебрегают своими обязанностями, и за это их изгоняют в мир смертных. Люди ведут себя как боги: творят добро, совершенствуют в себе хорошие качества, и благодаря этому становятся бессмертными. Красавцы с благородной внешностью оказываются пустыми болтунами. Уроды полны настоящей талантливости и знаний. Продавец понижает цену на товары, покупатель ее повышает. Рыбы тушат пожар. Цветы расцветают зимой. Все наоборот, все поменялось местами, все обычные представления сместились. В такой необычной манере написан роман Ли Жу-чжэня «Цветы в зеркале», где исторически точный материал переплетается с вымыслом, а буйный полет фантазии сменяется учеными рассуждениями. Не случайно, что в работах китайских литературоведов это произведение не нашло себе места среди установившихся категорий китайского романа. Продолжая лучшие традиции своих предшественников, Ли Жу-чжэнь пошел дальше них, создав произведение, синтетически вобравшее в себя черты разных видов романа (фантастического, исторического, сатирического и романа путешествий). Некоторые места романа «Цветы в зеркале» носят явно выраженный публицистический характер, особенно те его главы, где отстаивается определенный комплекс идей, связанных с вопросом о женском равноправии.

Глава 15

Учителя счастливо повстречав,

с ним ученик беседует о прошлом.

Увидевшись, хозяева и гости

завязывают родственные узы.

— Вы не подумайте, что раз у жителей этой страны собачьи головы, то и мозги у них собачьи, — ответил До Цзю гун. — В еде они превосходно разбираются. Они только пищей и заняты. Ежедневно они истребляют множество живых существ и придумывают разные способы приготовления из них всевозможных яств. Кроме еды, они больше ни к чему не способны, поэтому за морем их называют «обжорами-бездельниками».

— А мы не сойдем на берег посмотреть? — спросил Тан Ао.

— Говорят, они совсем не разбираются в людях, словно у них глаза без зрачков. Если мы сойдем на берег, они нас еще облают и искусают. Зачем нам это надо!

— Я слышал, что рядом со страной Собакоголовых лежит царство Привидений. Что, тамошние жители совсем бесплотные и не имеют никакого образа? — спросил Тан Ао.

— В «Книге перемен» сказано: «И они пошли войной на царство Привидений». Если бы люди там были бесплотные, так разве стали бы их противники нападать на призраков! — ответил До Цзю гун.

— Но если у них есть образ, почему же их называют Привидениями? — спросил Линь Чжи-ян.

— Только потому, что они по ночам не спят, ночь превращают в день, путают мужское и женское начало, ведут себя, как привидения, поэтому и страна их называется царством Привидений.

* * *

Теперь они проезжали мимо страны Черноногих.

Местные жители носили конические шляпы, безрукавки и штаны из рыбьей кожи, ноги же их были босы. Цвет кожи у них был, как у всех людей, кроме ступней ног, которые напоминали своим цветом закопченное дно котла. Все они ловили на побережье рыбу.

— Ах, вот оно какое дикое место — эта страна Черноногих! — воскликнул Тан Ао.

Посоветовавшись с До Цзю гуном, они было решили не выходить из джонки, но матросам захотелось купить рыбы, и джонка стала у берега.

— Здесь так много рыбы и крабов, что они очень дешевы, — сказал Линь Чжи-ян, — почему бы нам не пойти посмотреть, как наши матросы будут покупать рыбу.

— Прекрасно, — согласился Тан Ао.

Тогда все трое сошли с джонки и пошли по берегу туда, где местные жители ловили рыбу. Вскоре они увидели, что в сети какого-то рыбака попалась странная рыба, у которой была одна голова и десять туловищ. Никто не знал, что это за рыба.

— Скажите, пожалуйста, Цзю гун, уж не рыба ли это ци, что водится в реке Цышуй? Я слышал, что у этой рыбы вкус, как у молодой зелени, а запах точь-в-точь, как у орхидеи. Это правда? — спросил Тан Ао.

Не успел До Цзю гун ответить, как Линь Чжи-ян, услыхавший слова Тан Ао, подбежал к тому месту, где лежала рыба, нагнулся над ней и понюхал. Тут же он весь скривился, и его стошнило.

— Ты зло подшутил надо мной, зять! — воскликнул он. — Я только хотел узнать, действительно ли эта рыба пахнет, как орхидея, нагнулся, чтобы понюхать ее, как вдруг меня так и обдало запахом какой-то гнили!

— Чего это вас вдруг стошнило, почтенный Линь? — засмеялся До Цзю гун. — Стерпели бы немножко, пнули бы рыбу разок ногой, так, может, она бы еще залаяла по-собачьи.

И вдруг рыба действительно начала издавать звуки, похожие на собачий лай.

— Цзю гун, а не рыба ли это хэло? — внезапно сообразил Тан Ао.

— Если это не рыба ци, так почему ты раньше об этом не сказал, а дал мне нюхать эту вонищу? — рассердился Линь Чжи-ян.

— А эти рыбы очень похожи друг на друга, — объяснил До Цзю гун. — У обеих по одной голове и по десяти туловищ; разница между ними лишь та, что одна рыба пахнет, как молодая зелень, а другая — издает звуки, похожие на лай. Почтенный Тан вовсе не хотел вас обмануть, просто она поздно залаяла.

В это время невдалеке вытащили сети, в которых оказалось несколько больших рыб, но, как только сети бросили на землю, рыбы прыгнули в воздух и мгновенно исчезли.

— Я слышал, что летающими рыбами можно очень хорошо лечить геморрой; это они и есть? — спросил Тан Ао.

До Цзю гун несколько раз утвердительно кивнул головой.

— Если бы эти рыбы не улетели, можно было бы захватить с собой несколько штук, чтобы лечить геморрой, — заметил Линь Чжи-ян.

— Когда-то во времена Хуан-ди ^[244] его праведный советник Нин Фэн съел летающую рыбу, и через двести лет после своей смерти он родился заново. Разве летающими рыбами только геморрой лечат, да ведь с их помощью можно и бессмертным стать! — сказал До Цзю гун.

— Съесть рыбу и стать бессмертным — это очень приятно, но вот двести лет для этого быть мертвым — это уж совсем глупо, с этим трудно примириться, — сказал Линь Чжи-ян.

Внезапно на поверхности моря показалась отливающая золотом спина какой-то рыбы, густо покрытая чешуей; она высилась, словно огромный горный пик.

— Ну и огромные же рыбы водятся в морях! — воскликнул Тан Ао. — Теперь меня не удивляет, что древние говорили: «Большая рыба плывет по морю, голову ее видишь сегодня, а хвост только через семь дней».

В это время к ним подошел седой рыбак и, вежливо поклонившись, спросил:

— Тан Ао, вы меня не узнаете?

Обернувшись, Тан Ао увидел перед собой человека в конусообразной шляпе из бамбукового лыка, в безрукавке из рыбьей кожи, с черными, как дно котла, босыми ногами, словом — такого, как все в этой стране. Приглядевшись как следует, Тан Ао вздрогнул от удивления. Это был бывший цензор, наставник Инь Юань.

Тан Ао низко поклонился и, сильно огорчившись, что учитель его в таком виде, воскликнул:

— Когда вы попали сюда, учитель? Почему вы так одеты? А может, мне это грезится?

Вздохнув, Инь Юань ответил:

— Об этом долго рассказывать. Ах, как я рад, что встретил вас в этом краю! Мое жалкое жилище недалеко отсюда; здесь же разговаривать неудобно, если вы не отвергнете моего приглашения, то, прошу вас, пойдемте ко мне, и я вам все вкратце расскажу.

— Много лет мы не виделись, учитель, — сказал Тан Ао, — но не было дня, чтобы я не думал о вас. Какое счастье, что удостоился сегодня лицезреть вас! Конечно, сочту своим долгом последовать за вами!

Затем он познакомил Инь Юаня с До Цзю гуном и Линь Чжи-яном, и все вместе отправились в дом старика. Они увидели сплетенные из хвороста ворота; внутри оказалась маленькая хижина; тростник на крыше полуистлел. От всего веяло нищетой и запустением.

Войдя в хижину, все четверо снова обменялись поклонами и приветствиями. Так как в помещении не было ни стола, ни стульев, то все уселись на циновки, и Инь Юань начал свой рассказ. Оказалось, что и он был оклеветан и обвинен в участии в том же заговоре, что и Тан Ао.

— Спасаясь от преследований, я бежал за море, — рассказывал старик, — добрался сюда; видя, что рыбаки здесь легко добывают себе пропитание, я тогда думал было заняться рыболовством, но оказалось, что местные жители не позволяют чужеземцам заниматься их делом. К счастью, моя дочь научилась хорошо плести сети и продавала их рыбакам с небольшой даже прибылью. А потом соседи пожалели меня и посоветовали мне измазать ноги грязью и принять вид местного жителя; они выдали меня за своего родственника, и тогда мне позволили удить рыбу, так я и стал добывать себе пропитание, — закончил свой рассказ Инь Юань.

Рассказав ему в свою очередь о причине своего пребывания за морем, Тан Ао спросил:

— Здорова ли ваша почтенная супруга? А ваши сын и дочь — я их столько лет не видел, — наверное они уже совсем взрослые? Мне бы очень хотелось повидать их с вашего разрешения.

Тяжело вздохнув, Инь Юань ответил:

— Жена моя давно умерла. Сыну моему, Инь Юю, сейчас двенадцать лет; дочери Хун-юй — тринадцать. Раз вам хочется их повидать, я позову их, ведь господа До и Линь ваши родственники, значит, и нам они не чужие, — и он громко позвал: — Дочка Хун-юй и ты, Инь Юй, идите сюда, поздоровайтесь с моим учеником и другом.

Брат и сестра тотчас же откликнулись и немедленно вошли в комнату. Все встали. Инь Юань представил своих детей гостям. Перед Тан Ао стояли красивый, изящный, хорошо воспитанный мальчик и совершенно очаровательная девушка. Хотя одеты они были очень бедно, но манеры у них были изысканные. Поздоровавшись с гостями, Хун-юй и Инь Юй вышли, а гости снова уселись.

— Когда я в последний раз видел ваших детей, учитель, они были еще совсем маленькими, а сейчас почти уже взрослые, и наружность их предвещает, что вас ждет немалое счастье в будущем, — сказал Тан Ао.

— Мне уже шестьдесят лет, — ответил Инь Юань, — и если я теперь стал рыбаком на чужбине, то о каком там будущем счастье может еще идти речь! Еще хорошо, что дети мои очень любят читать, в этом я нахожу себе некоторое утешение.

— Почему бы вам, учитель, не переехать куда-нибудь? Ведь мир велик. Есть такие страны, как царство Благородных или, скажем, страна Великих, где превосходные нравы, где знают этикет и чувства справедливости и долга. Почему вам надо жить именно здесь? — спросил Тан Ао.

Инь Юань вздохнул:

— Да разве я нарочно выбрал это ужасное место! Я долго думал, прикидывал и так и этак; но ведь в другом месте я не смог бы заработать на жизнь; так что же мне оставалось делать? Сегодня я так удачно встретил вас, вы меня очень подбодрили своим сочувствием. Если бы сейчас, когда я стал старым, мне нашли бы хорошее место, избавили от этих мучительных условий жизни, от голода и холода, так разве я оставался бы и дальше рыбаком! К сожалению, вы сами теперь гость в чужих краях, так что говорить об этом сейчас не имеет смысла — разве только так, чтобы вы все это имели в виду в будущем. Когда-нибудь, в дни вашего возвращения на родину, если путь ваш будет проходить через это место, я надеюсь, вы навестите нас. Если к тому времени я уже умру, вспомните о тех чувствах, что связывали нас с вами, возьмите с собой моих детей, доставьте их на родину, не дайте им скитаться на чужбине. Это будет огромным благодеянием с вашей стороны.

Выслушав Инь Юаня, Тан Ао долго думал, и вдруг он вспомнил об истории с учителем в семье Лянь.

— Есть место, где вы сможете найти приют, — сказал он Инь Юаню, — если только вы согласитесь снизойти до положения домашнего учителя.

— А это далеко отсюда? Как это место называется? — спросил Инь Юань.

Рассказав ему историю семьи Лянь, Тан Ао добавил:

— Сейчас госпожа Лянь больше всего на свете хочет, чтобы ее дети учились, но, так как у нее нет средств, чтобы пригласить учителя, дело это все откладывается. В ее доме есть три пустые комнаты. Пожалуй, лучше всего будет, если я напишу ей письмо, вы там поселитесь, возьмете себе еще несколько учеников, дочь ваша сможет подработать шитьем, — я уверен, что на пропитание вам хватит. Боюсь только, что вы в чем-нибудь другом нуждаетесь, — так я предоставлю вам сто монет, чтобы вы их взяли с собой на случай каких-нибудь непредвиденных обстоятельств. Если же я когда-нибудь буду возвращаться на родину, то, конечно, приеду к вам в деревню Нарциссов, и тогда мы все снова увидимся и все вместе вернемся домой.

— Значит, я из рыбака да стану вдруг учителем! — радостно воскликнул Инь Юань. — Не только избавлюсь от нищеты, но и дети мои смогут целиком отдаться учебе, да потом и на родину легче будет вернуться. — Растроганный, он принялся благодарить Тан Ао.

— Я сейчас подумал о том, как ради своей матери Лянь Цзинь-фэн не побоялась нырять в море, — сказал Тан Ао. — Таких почтительных дочерей и в древности было мало. В ней сочетаются прекрасная внешность и хорошая душа, а стоит ей взмахнуть кистью, и стихи готовы; вот уж можно сказать, что в ней одной соединились талант, добродетель и красота! Раньше я думал было женить на ней своего сына, но сейчас вижу, что она и ее брат подходят вашим детям не только по возрасту и внешности, но и по происхождению; из них получатся две прекрасные пары. Я хотел бы взять на себя роль свата и успешно завершить это доброе дело. А вы, учитель, как на это смотрите?

— Если иметь снохой и зятем такую почтительную дочь и такого прекрасного сына, так о чем же еще говорить! — воскликнул Инь Юань. — Но разве я могу спокойно допустить, чтобы ради моего сына вы отказались от такой хорошей снохи!

— Ну, со свадьбой моего щенка ^[245] можно еще подождать, — ответил Тан Ао. — И потом, кроме этой девушки, есть еще одна почтительная дочь, которая может составить ему подходящую пару. Я надеюсь, что вы мне поможете в этом. — И он рассказал Инь Юаню, как он повстречал в Восточных горах Ло Хун-цюй, убивавшую тигров, чтобы отомстить за смерть матери.

— Раз Восточные горы в пределах царства Благородных, то, после того как я поселюсь в семействе Лянь, обязательно побываю там и устрою этот брак, — сказал Инь Юань. — К тому же мы с братом Бинь-ваном когда-то служили вместе при дворе, были очень близки, и дело это с первого слова выйдет! Вы можете быть совершенно спокойны!

— Я буду бесконечно вам благодарен, учитель, если вы согласитесь взять на себя роль свата, — воскликнул Тан Ао. — Ну, а сейчас, поскольку мы обо всем договорились, я вернусь на джонку и напишу письмо, чтобы вы могли скорее отправиться в путь; а то, если госпожа Лянь пригласит какого-нибудь другого учителя, будет очень неловко.

Инь Юань закивал головой в знак согласия. Тан Ао и его спутники тотчас же попрощались со стариком и отправились обратно на джонку. Написав письмо, Тан Ао отнес его Инь Юаню, а также передал ему два свертка с серебром и кое-какую одежду. Обливаясь слезами, простился учитель со своим учеником.

* * *

Раздобыв себе обувь, смыв с ног грязь и переодевшись, Инь Юань вместе со своими детьми направился морским путем в деревню Нарциссов, где и вручил госпоже Лянь письмо от Тан Ао. Увидев брата и сестру Инь, госпожа Лянь очень обрадовалась, а Инь Юаню сразу же полюбился ее сын Лянь Лян. Они тут же обменялись подарками, принятыми при сговоре, заключили брачный договор и поселились вместе; брачную же церемонию решили отложить до того времени, когда они вернутся на родину.

Через несколько дней Инь Юань отправился в Восточные горы, повидал там Ло Луна и договорился с ним о браке Ло Хун-цюй с сыном Тан Ао, Тан Сяо-фэном. Вернувшись в деревню Нарциссов, он начал учить детей госпожи Лянь и нашел еще несколько учеников; дочь его, Хун-юй, занялась шитьем, так что на жизнь им вполне хватало. Так как Инь Юаня связывала долголетняя дружба с Ло Бинь-ваном, то, видя, что отец его, Ло Лун, стареет и часто болеет, Инь Юань постоянно навещал его. Ло Лун вскоре умер.

Ло Хун-цюй, после отъезда Тан Ао убившая еще двух тигров и выполнившая таким образом свой обет мщения за смерть матери, купила гроб на деньги, оставленные в свое время Тан Ао, и похоронила деда возле храма.

Узнав о том, что Ло Хун-цюй — будущая сноха Тан Ао и через него приходится ей родней, госпожа Лянь воодушевилась примером Тан Ао, всегда помогавшего людям в трудную минуту, и попросила Инь Юаня перевезти девушку к ней. Так Ло Хун-цюй поселилась в семье Лянь.

Прошло два года. Так как вестей от Тан Ао не было, то, опасаясь, не вернулся ли он на родину другим путем, они тоже отправились в Линнань к его семье, предварительно обсудив это между собой.

* * *

В тот день, когда Тан Ао распрощался с Инь Юанем, он пошел к берегу моря. Находясь уже недалеко от джонки, он вдруг услышал детский плач. Поспешив на этот плач, Тан Ао увидел, что рыбак вытащил сети, в которых было много каких-то удивительных рыб. Как раз в это время подоспели До Цзю гун с Линь Чжи-яном, которые тоже пришли узнать, в чем дело. Подойдя поближе, Тан Ао понял, что это плачут рыбы. У этих рыб было по четыре ноги; верхняя часть туловища у них была точь-в-точь как у женщин, а нижняя — как у обычных рыб.

— Это заморская «рыба-человек», — сказал До Цзю гун. — Вы, наверное, видите их впервые, почтенный брат Тан. Почему бы вам не купить парочку и не взять с собой на джонку?

— Как их возьмешь на джонку, когда они так жалобно плачут, — возразил Тан Ао. — Уж лучше их купить, чтобы отпустить на волю; вот это будет доброе дело. — И скупив у рыбака всех рыб, Тан Ао бросил их обратно в море. Очутившись в воде, рыбы тотчас же выплыли на поверхность и, обернувшись к берегу, несколько раз кивнули головой, словно в знак благодарности; затем они уплыли.

Друзья поднялись на джонку, и Тан Ао расплатился с рыбаком. В это время вернулись и матросы с купленной ими рыбой.

* * *

Они проплыли еще два дня. Джонка шла мимо страны Волосатых.

— Не можете ли вы мне объяснить, как это получилось, что люди здесь как люди, а такие волосатые? — спросил Линь Чжи-ян.

— Когда-то я разузнавал, в чем тут дело, — ответил До Цзю гун. — Оказывается, было время, когда они были такими же, как все люди. Но потом из-за того, что они были очень скупы — им, как говорится, «и волосок-то у себя жалко выдрать», — судьи подземного царства присудили им погрязнуть в их грехе, и у них все тело покрылось длинными волосами. И представьте себе, с течением времени души всех жадных и скаредных людей из других краев тоже стали направлять сюда для нового рождения ^[246]. Поэтому их здесь теперь так много.

Через несколько дней путники доехали до какого-то большого государства. Сверившись с компасом, До Цзю гун сказал:

— Оказывается, перед нами страна Долговечных.

Услыхав это, Тан Ао очень обрадовался.

Что последовало за этим, вы узнаете в следующей главе.

Примечания

244

Хуан-ди — легендарный император, правивший в Китае с 2697 по 2597 г. до н. э.

245

Мой щенок — уничижительно о собственном сыне. По правилам китайской вежливости обо всем, относящемся к первому лицу, было принято говорить уничижительно: моя глупая жена, мое скромное угощение, моя жалкая хижина; и наоборот, обо всем, относящемся ко второму лицу, говорилось с почтением: ваша уважаемая страна, ваша добродетельная супруга и т. д.

246

См. перерождения.