По следу солнечного зайчика

Лина Вентура (2024)

О чем говорят счастливые женщины? Наверно, о любви? Эти героини случайно встретились на ретрите. И каждая поделилась своим рецептом счастья. Оказалось, что ради любви кто-то готов простить даже измену. Но не все сказали правду. И это привело к ужасным последствиям. Драма в тайге… Обложка — Татьяна Платонова

Глава 5

Глава 5

— Я вот тоже про детей думаю, — сказала Тоня, худенькая брюнетка, которая жила вместе с Леной в комнате. — Даже не из-за биологических часов, а просто словно чего-то не хватает в жизни. И вообще детей не то что бы люблю, но жалею. Ни свободы у них нет, да и не всем толковые родители достаются.

— У меня два сына, но я бы хотела еще и дочку, — сказала Инга, невысокая симпатяшка с веснушками и копной каштановых волос. Ей, похоже, было лет 35, но мечтательное выражение лица делало ее моложе.

Дина вспомнила, как маленькая племянница ее мужа всегда кидалась в объятия Игоря, а он хватал ее сильными руками и подбрасывал. Анечка хохотала от восторга, дядюшка тоже прямо расцветал от любви. Девчонка просто веревки из него вила. Дина была уверена, что Игорь станет отличным отцом. Может, это будет решением всех их проблем? Хотя детей надо заводить по любви, а не чтобы кого-то удержать. А я по любви, подумала Дина. А он? Ей вспомнилось, как Игорь делал ей предложение.

Они сидели в театральном буфете в антракте. Взяли кофе, по бокалу шампанского и бутерброды с красной рыбой. Было здорово — они давно хотели сходить на классику, сегодня смотрели «Три сестры», и ничто не предвещало никакой романтики. Просто было тепло, сытно, интересно. И вдруг Игорь начал читать стихи. Дина потом их нашла и сохранила себе. До этого она творчество Германа Плесецкого не знала.

Я тебя бы на руки взял,

я тебя бы взял и унёс,

тихо смеясь на твои «нельзя»,

вдыхая запах твоих волос.

И, не насытившись трепетом тел,

стуком в груди нарушая тишь,

всё просыпался бы и глядел,

плача от радости, как ты спишь.

Я бы к тебе, как к ручью, приник,

как в реку, в тебя бы гляделся я.

Я бы за двести лет не привык

к бездонной мысли, что ты моя.

…………………………

Если бы не было разных «бы»,

о которые мы расшибаем лбы.

Дина тогда была ошеломлена страстью этих строк. А Игорь достал перстень и надел ей на палец. Оказалось, по его эскизу перстень изготовил из серебра знакомый художник-ювелир. И она сказала «да».

Пышную свадьбу они не устраивали. Игорь переехал к Дине, а его квартира стала студией. Хотя муж и дома работал иногда. В гостиной висит ее портрет под Мадонну. Дина сидит в кресле, к ней доверчиво прижимается Анечка, племянница. Обе тепло улыбаются, глядя в кадр — на художника. Муж увенчал голову жены венком из полевых цветов, которого на самом деле на ней не было, но он решил, что так будет женственнее. Моя весна, говорил он.

Громкий голос Инги отвлек ее от воспоминаний:

— Как-то ехали мы с подругой зимой в пригород, а вдоль дороги — сплошные черные точки на белом фоне. Смотри, говорю, сколько рыбаков! Из-за них снега почти не видно. Подруга ответила: «А сколько еще дома сказали, что на рыбалку едут…»

История Инги

В детстве я мечтала стать рыбаком. Наверное, потому, что в нашем роду их было много. Я и с мужем будущим через рыбалку познакомилась.

Был у меня ухажер — Боря, ботаник. Можно сказать, в прямом и переносном смысле: он учился на биологическом и одинаково обожал и флору, и фауну. Ну еще и меня — не знаю, к каким разновидностям природы себя отнести. Уж не помню, где я его подцепила, но вот отделаться никак не могла, а хамить не хотелось. Парень был неплохой, но уж очень нудный и не от мира сего. О природе с ним можно было разговаривать бесконечно, а вот о жизни, ее проявлениях… Он словно с луны свалился. Не то чтобы я примеряла его в мужья — я об этом не думала тогда. Но быть его поводырем по жизни мне совсем не улыбалось. Я сама хотела, чтобы обо мне заботились. И вот однажды, когда повел он меня в зоопарк, придумала. Боря как раз показывал мне редкий вид обезьян, взахлеб рассказывая о приматах и размахивая руками, как Паганель. Только он сделал передышку, как я на полном серьезе спросила: «А их едят?» Боря изменился в лице, увидев в моем прежде дорогом ему облике страшные черты каннибалки, и в ужасе замер. Потом поглядел на обезьян, испугавшись, видимо, что я их прямо тут и оприходую, и успел сказать только: «Жаль», потому что я тут же развернулась и, бросив на ходу «пока», ушла. Все равно вроде бы хамство получилось, но хоть жалеть обо мне не будет, надеялась я, и исчезнет с моей орбиты. И действительно, больше он в моей жизни не появлялся. А я на радостях, что наконец свободна, поехала к подруге Кате, с которой учились вместе на юрфаке. Пока мы с ней хихикали по поводу моего ботаника, пришел ее старший брат Венька и к нам присоединился. И вот слово за слово, разговор как-то на рыбалку вышел. Ну я и призналась, что в детстве рыбачила, а после мечта стать рыбаком поблекла, может, из-за того, что это занятие у нас считается сугубо мужским делом, но готова отправиться на ловлю в тот же миг. Они заинтересовались, потому что в их рафинированной московской семье рыбаков и близко не было, и начали задавать вопросы. И я охотно ударилась в воспоминания, потому что в моей прежней среде уже все знали о моем детском увлечении, которое во взрослой жизни стало увлечением, можно сказать, виртуальным, а тут слушатели были из новеньких. Веня потом сказал, что так бы и слушал меня вечно, потому что рассказывала я, на его субъективный взгляд, как Паустовский. А у них с сестрой детство было обычное и даже скучное: так, пара-тройка шалостей да детские переживания. У меня же все было иначе.

Старший мамин брат был капитаном на брандвахте. Помню, когда я училась в 7-м классе, на уроке нужно было написать сочинение на свободную тему: рассказать о родственнике, на которого ты либо равняешься, либо просто восхищаешься им. Справедливо рассудив, что большая часть одноклассников будет писать про мам (это ж святое!), я решила уйти от невыгодной конкуренции и рассказать про своего дядю Колю с брандвахты, как он помогает рекам не обмелеть, заботится о природе, какое у него интересное судно и сама профессия хороша — работа не на одном месте и среди природной красоты. А начала я сочинение так: «У меня есть дядя. Он очень любит рыбачить…» И дальше шел увлекательный, на мой взгляд, рассказ о рыбалке, а уж после природа, судно и спасение рек. Я получила за сочинение заслуженную пятерку, учительница назвала его лучшим и даже практически готовым рассказом. Но приз зрительских симпатий достался не мне — тоже вполне справедливо. Когда мы писали сочинение, за моей спиной маялся троечник Ленька, который совершенно не знал, о ком ему написать: родителей он не считал такими уж выдающимися, чтобы про них гимны слагать, да и историй интересных в его семье, как ему казалось, не происходило. И он решил у меня списать. Его сочинение слово в слово повторяло мое, только дядю он заменил на тетю: «У меня есть тетя. Она очень любит рыбачить…» Когда учительница зачитала его сочинение, мы все валялись от хохота.

Так вот, когда брандвахта стояла на Оке недалеко от нашего города, Калуги, мы ехали к дяде Коле в гости сначала на автобусе, а потом на лодке. Это было целое приключение! И всегда нас там угощали рыбой, которую ловили прямо с палубы. В юности мама работала у брата младшим матросом и плавала как акула, даже одно время работала спасателем. Бабушка в молодые годы работала паромщицей. Я же воды боялась, и взрослые надо мной подшучивали: «А как же ты рыбачкой собралась стать, если плавать никак не научишься?» Кстати, я до сих пор и не научилась. Помню, на Кубе (я тогда только на юрфак поступила и родители мне подарок в виде этой поездки сделали), мы — компания из нескольких девиц и парней — решили поехать на рыбалку, взяли напрокат две лодки. Все в шляпах, плавках и купальниках, а я надела на купальник сначала пластиковый пояс, а сверху спасательный жилет да еще спасательный круг прихватила. Девица со второй лодки, которая поехала просто кадриться, вдруг заскучала и предложила: «А давайте мы проверим на практике эти жилеты, бросим ее в воду и посмотрим, как всплывет». На той лодке не одна она была идиоткой, ее поддержали, но мои товарищи-рыбаки в обиду меня не дали, к счастью, хотя сердце у меня чуть не выскочило от страха. Рыбалка была сорвана, но я успела поймать-таки неизвестную мне рыбу почти в клеточку, хотела ее, такую оригинальную, засушить и привезти домой, засолила, но она все равно протухла в том жарком климате. Так что зря только сгубила живность.

А младший мамин брат считался браконьером, потому что рыбу частенько ловил ночью с лодки острогой, что было запрещено. Правда, ловил только на еду, не для наживы. Хотя, бывало, слезно просили бабушкины соседки: «Вась, завтра зятек приезжает, угостить нечем. Мне бы рыбки!» Разносолов же тогда не было в магазинах. В деревнях, считай, на одной картошке сидели, на подножном корму. И он добывал и приносил. Соседка давала ему или рубль, или бутылку. Дядя, однако, считал себя защитником природы — много не ловил и зря рыбу не губил. Когда он впервые в 60 лет промахнулся — рыбу подранил, но не насадил, он пришел домой и сказал: «Все! Мое время прошло». И действительно, больше с острогой не ходил, только изредка с удочкой. Но ему и без рыбалки находилось занятие. Мы его называли Следопытом, потому что он и птицу по полету определял, и следы зверей различал, и грибник был отменный, и деревья знал. Просто индеец!

Отец мой тоже был заядлый рыбак. Маленькой он брал меня накануне рыбалки на рынок — рано-рано утром мы шли за мотылем. Тогда на рынке стояли деревянные прилавки и меж ними важно ходили рыбаки. Так до сих пор и не поняла, чем один мотыль был лучше другого, чего в них было копаться. Этих красноватых шевелящихся червей отцу насыпали в специальную деревянную коробочку типа пенала. Папа был председателем общественного рыболовного общества, и однажды у них наметилось большое соревнование. Отец на общественные деньги купил призы победителям и среди призов — маленький рыбацкий брезентовый стульчик на металлических опорах. Я влюбилась в него сразу, как только он принес призы домой накануне соревнования. И забрала себе. Как отец ни уговаривал отдать, я ни в какую, а чуть он наседал, я в рев. Он говорил, что его посадят за растрату, обещал после купить такой же стульчик, но ничего не помогало. Так я и не отдала, он у меня жив до сих пор. Как выкрутился отец, я уже не помню. Бедный мой любящий папа!

Иногда он брал меня на однодневку. Выдавал мне удочку, и я прилежно сидела с ней на берегу, забавляя случайных прохожих. Порой даже клевало, но чего я не могла — так это насаживать червя на крючок и снимать с крючка рыбу. Они ж живые.

Однажды мы с мамой и отцом отправились на пикник. Отец, конечно же, прихватил на всякий случай удочки. Речка, где мы расположились, была узкая, метра полтора глубиной, а на мелководье она набирала скорость. Берега в траве, переходящей в лес, а там, где речка мелела — галька с редкими кустиками. Отец тут же начал готовиться к ловле: долго раскладывал разные блесна, примерялся и наконец уселся в тени деревьев с удочкой, сосредоточенно и маниакально уставясь на поплавок. Мы с мамой чуть в стороне ждали добычи, я порывалась побегать за птицами, прыгнуть через речку и прочее, но мама шептала мне: «Тсс! Тихо! Рыбу спугнем». Сама мама уже разложила на берегу самобранку, мы разожгли костер, а отец так и сидел статуей. Не клевало у него — и все тут! Нам надоело это бездельничанье, мама хитро улыбнулась, взяла полиэтиленовый пакет, наделала в нем дырок, накрошила туда хлеба, потом этот пакет сунула в стремительно движимый поток, закрепив крепкой веткой на берегу. Мы с ней замерли у пакета. Когда туда набралось много мелких пескарей, мама резко схватила пакет. Вода из него вылилась, а рыба осталась. Следующая была моя очередь. У меня тоже очень ловко получилось. Через час мы позвали отца есть жареную рыбу, а на его счету числилась лишь одна плотвичка. Он с удовольствием поглощал наш хоть и не крупный, но вкусный улов, и при этом толковал нам о неспортивности нашего поведения.

У меня до сих пор лежат блесна в виде жуков и стоит в кладовке отцовская бамбуковая удочка с тем рыбацким стульчиком. Хорошие были времена!

Веня счел меня интересной личностью и вызвался в тот раз провожать. Поженились мы через год, к большой радости Кати, потому что любила она нас обоих. Веня с удовольствием побывал в моем городе и особенно рад был, когда я провезла его по своим «рыбацким» местам: здесь деревня, где дядя-индеец жил, тут, на Оке, бабушка бакены проверяла, на той речке мы с мамой целлофановым пакетом рыбешек ловили, а тут рынок, где прежде стояли длинные деревянные прилавки. А сейчас некому больше рыбачить… Один за другим умерли мои родственники. «Сирота ты моя, — ласково говорил Веня. — Буду тебе и папой, и мамой, и дядей, и бабушкой». «У меня было два дяди», — капризно, как маленькая девочка, поправила я. «Ну буду и двумя дядями…» — послушно поправил сам себя Веня. Счастливый билет я с ним вытянула, спору нет, но слова он не сдержал, да и не мог. В том смысле, что не рыбак он. И становиться им не собирался. После истфака он сначала поработал в музее, а потом приятель его позвал в свой проект, так Веня стала бизнесменом. Равнодушны к рыбалке и мои сынишки: да и рыбу их обоих есть не заставишь. Разве что шпроты. А меня в семейном кругу все продолжали звать Рыбачкой, хотя в последний раз ловить рыбу я ездила в 12 лет, правда, по-прежнему с удовольствием разглядывала в магазине рыбацкие принадлежности и следила за рыбацкими страстями на канале Дискавери.

Поговорить о рыбалке в своем окружении я могла лишь с мужем Катьки. Да-да, она вышла замуж за заядлого рыболова! И одно время меня даже ревновала к нему. Потому что при виде меня Виталик сразу оживлялся и начинал хвастаться. И вот как-то на даче, когда мы всем кланом отмечали его день рождения, он мне и предложил: «А пошли на рыбалку завтра!» «А пошли!» — радостно откликнулась я. К тому времени с моей последней рыбалки с отцом прошло немало лет.

Сказано — сделано. Разбудил он меня в 5 утра, и мы с ним пошли на берег местной речки. Он мне выдал удочку, показал, как с ней управляться, потому что она была навороченная, и посадил на берегу. Замерли мы с ним оба, ждем удачи. Первой удочка задергалась у меня. Виталик заорал: «Подсекай!» Вытащили мы с ним серебряную плотвичку средних размеров. Я подержала ее, трепещущую, в руках, осторожно сняла с крючка и… бросила назад в реку.

— Ты что, чокнулась? — удивился Виталик.

— Знаешь, Виталь, прошло, видно, мое время. Не хочу я больше рыбачить. (Надо же, вырвались слова, которые мой дядя Следопыт сказал после того, как промахнулся.)

— Не хочешь, домой иди. А чего рыбой-то бросаться?

И я пошла берегом, а потом по тропинке через березовый перелесок к дому. Птицы уже пели, а солнце светило мне через листву, то прячась, то опять показываясь, пуская солнечные зайчики. Да, прошло мое время. Просто, наверное, эта рыбалка всегда была мне дорога не сама по себе, а потому что была связана с дорогими мне людьми, с чудесным миром детства, с моими мечтами и фантазиями, с ощущением, что все еще впереди, и в том прекрасном далёко будет столько же любви и радости, как в детстве. Но как бы ни был хорош настоящий момент, все равно понимаешь, что ничего нельзя вернуть, хоть ты сто удочек купи. Тот мир остался только в моем сердце, и было глупо пытаться вернуть его в реальности. Недаром Виталька мне говорит всегда: «Для юриста ты слишком мечтательна!»

Сонный муж спросил:

— Уже нарыбачилась, Рыбачка?

— Да, нарыбачилась. А знаешь, Виталь, не зови меня так больше, не надо.

Он окончательно проснулся:

— А что случилось?

Я улыбнулась.

— Ничего, просто я наконец выросла.