Идеал. История Эрика, писателя

Лера Ко (2025)

Что делать, если ты оказался в неизвестном городе со стёртой памятью и потерянной личностью? Пожалуй, остаётся лишь начать жизнь заново — возможно, это настоящий подарок судьбы. Этим подарком и воспользовался Эрик Рук, решив построить новую жизнь. Теперь он обычный писатель, создатель Книги о захватывающих приключениях. Однако однажды он замечает, что в его новой жизни персонажи из Книги начали материализовываться один за другим, вызвав догадку: а не было ли всё это на самом деле — в том прошлом, забытом и утраченном, которое сейчас настойчиво вмешивается в реальность и ставит Эрика перед сложным выбором: обрести прежнего себя или оставить за собой новую личность? Согласиться на подвиги или остаться в стороне от навалившихся сложностей? Но главное, признать себя человеком или снова стать идеалом — последним из вымершего народа?… Ему еще только предстоит найти своё место.

Глава 7. Карта

Он не мог посоветоваться ни с кем, переживая острый приступ паранойи, он мучился, не зная, куда себя деть. Эрик перебирал одну за другой страшные догадки, стараясь заглушить интуицию.

К Флешу с этим идти нельзя, он вообще непонятно что делает в этом городе. Кевин — мистер «я и моё мегатаинственное прошлое» — тоже отпадает.

Нужно во что бы то ни стало встретиться с Фран. Если она его последняя надежда, несправедливо лишать его шанса вернуть себе личность.

Оба — и Флеш, и Ева — полностью отмели его предположения о потере браслетов.

— Их нельзя просто так потерять, они часть тела, твоя кровь и плоть, твоё сознание, — уверил его Флеш.

— Их могли снять те, кто на него напал и… — Ева неожиданно смутилась.

— И стёр память? Очень сомнительно.

— Но как это вообще возможно? — разозлился Эрик. — Все твердят «нельзя» и «не могу сказать», но факт остается фактом — вот он я, живой! Правда, я уже начинаю сомневаться, был ли я вообще этим самым «идеалом», или произошла какая-то путаница, и все тайны никак мне не помогают!

Вспоминая свои слова, он ощутил досаду и раздражение. Похоже, в этой игре у каждого свои мотивы, и если он хочет что-то прояснить, ему следует начать с самого себя, а полагаться на силы остальных не стоит.

Так, стоп!

Эрик застыл как вкопанный.

«Я могу тебе рассказать кое-что о последних Идеалах…» — это Ева сказала ему в кабинете, как раз перед тем, как у него произошла вспышка в голове. Это были просто слова, но какой они возымели эффект!

Подавив в себе желание тут же броситься её допытывать, он лёг на кровать и взял своё фото «разыскивается».

Думай, давай думай!

Откуда они все так много знают…

«Они были здесь, в Луунвиле…»

Детали упорно не хотели складываться в общую картину. Пансион Кевина был сожжён очень давно, много лет назад, как эти два события — первая Охота и пожар — могли быть связаны?

Этот город — город Чужаков. Конечно, здесь мог быть кто угодно. И, вероятно, когда угодно? Вот бы встретить хоть кого-то «здравомыслящего»…

Пу!

Он один оставался человеком из-за своей разумности. Возможно, он сам иногда не мог разобраться во всех загадках этого города, потому вёл бесчисленное количество дневников? И ведь именно в одном из них была информация об Эрике и фото Фран. А вдруг есть что-то ещё?

Внезапно внимание Эрика привлекла одна деталь на фото, которая раньше не бросалась в глаза.

Дата.

«Актуально на февраль ***»

— гласила его собственная листовка.

И только сейчас Эрик осознал весь абсурд. Дата этого плаката указывала на февраль десять лет назад!

Он ещё раз посмотрел на жирную надпись «разыскивается».

***

Спускаясь вниз, чтобы попросить у Кевина полистать дневники Пу, если таковые у него ещё остались, он, повинуясь внезапно проснувшейся интуиции, перед дверью в общий зал чуть притормозил.

В зале слышались голоса.

— Явно тебя никто спрашивать не будет. Мы не можем предложить тебе защиту, — голос Флеша звучал раздражённо.

— Защиту?! — Кевин шипел от ярости. — Тогда нам предлагали защиту, и что вышло?!

— Но ты остался жив!

Последовал громкий стук, как будто кто-то с грохотом опустил кулак на стол.

— Но вся моя семья погибла! Из-за вас! Из-за этой девчонки спалили весь! чёртов! пансион!

У Эрика перехватило дыхание. Повисла тишина.

— Ты прав, — голос Флеша прозвучал глухо. — Но на войне как на войне. Не только твой дом был разрушен. Были отняты сотни жизней, сотни миров полегли. Но Луунвиль выжил, и ты знаешь, чья это заслуга.

— Не говори так, будто это её заслуга. Бедный мальчик утратил всё, кроме простого человеческого обличия. А теперь она даже видеть его не хочет!

Второй собеседник шумно втянул носом воздух.

— Я всё ещё не сказал ей.

— Т-ты…

— Знаю, — голос перешёл на шёпот. — Но я не могу никого к ней подпустить. Только не сейчас.

Эрик обмяк. Сел, оперевшись о стену спиной, закрыл руками лицо. Ему не хотелось тут быть, не хотелось быть вообще. Одиночество сильно кольнуло его в самое сердце. Большим пальцем он потёр следы на своём запястье.

«Душа парит вечно».

Сколько он так просидел, Эрик не знал, но пришёл в себя только после пары глотков чего-то вяжущего из своей кружки с медведем.

— Полагаю, ты слышал наш разговор? — спросил Кевин.

Чужак тряхнул головой, сбрасывая оцепенение. Они сидели вдвоём в большом обеденном зале, Флеша не было.

— И давно ты там был, за дверью?

Эрик не мог произнести ни слова, только сдвинул брови.

— Понятно. Полагаю, ты хочешь что-то спросить?

Тишина.

— Значит, этот пансион… — он помолчал. — Значит, ты видел идеалов здесь десять лет назад?

— Да, — Кевин сделал большой глоток и шумно выдохнул. — Да. Моя семья основала Луунвиль, мои родные жили здесь многие столетия, построили пансион специально для Чужаков, потому что название этого города переводится как «Исцеляющий душу». Во время войны многие идеалы бежали из своего королевства, спасаясь, но они никогда не останавливались здесь надолго, потому что им нечего было исцелять: они были идеальны. Сложно находиться в месте, которое стремится тебя сделать лучше, если в твоей голове и убеждениях нет ни капли порока, — он замолчал, глаза потемнели.

— Но… ты видел её? Ты видел Фран?

— Да. Это было в тот день, когда я получил это.

С этими словами хозяин закатал левый рукав, насколько позволял покрой рубашки. Вся рука была покрыта серыми рубцами.

— Это… было в день пожара?

Он кивнул.

— Моя семья укрывала здесь беглянку. Франсуазу, самую идеальную девушку во всём Хаосе, которая спасалась от Охоты. За ней был хвост, и обнаружившие её шпионы окружили дом и начали обстреливать его из своего бог знает какого магического оружия. Но отец вспомнил, что под отелем есть туннели…

— Ей удалось бежать, — это было скорее утверждение, чем вопрос.

— Именно. Ей — удалось. А мне не удалось спасти никого из моих близких. Я остался один.

У Эрика сжался желудок, ему показалось, что его сейчас вывернет. Кевин посмотрел на него своими тёмными глазами.

— Ты знаешь, Джонни, на самом деле Флеш прав. Это была война. Гибли и страдали все, вся Вселенная и весь Хаос, такого кровопролития и жестокости мир не знал никогда.

— А что стало с идеалами? Что стало с Франсуазой? Куда она… они ушли?

— Они? Эрик, никого не осталось. Все до единого — погибли.

— Но… как же… она? Вы же все о ней твердите!

Горько усмехнувшись, Кевин положил ему обожжённую руку на плечо.

— Идеалы погибли все. Она больше не идеал, как и ты. После того как она потеряла то, что ей было дороже жизни, она просто не смогла остаться таковой. Ей пришлось убивать, мстить, колдовать и ненавидеть: это сделало её самым настоящим человеком.

— Она потеряла… браслеты? Поэтому она стала человеком?

Кевин покачал головой.

— Нет, Эрик. Она потеряла тебя.

***

«Если меня когда-нибудь кто-нибудь спросит об этом, я расскажу всё как есть. Страшно жить без памяти и в полном подчинении обстоятельствам жизни окружающих тебя людей. Но страшнее всего мириться, что их жизнь — до твоего появления в ней и после — была и будет независимой и самостоятельной. Но ты же останешься Чужаком даже для друзей. И единственное правильное решение, чтобы не сойти с ума, — это простить им их совершенство, а себе — неполноценность. Я решил написать письмо в Хаос — в надежде, что будущие поколения меня поймут и поддержат, и хоть в каком-то временном промежутке я почувствую поддержку своих мыслей…»

Эрик отвернулся от листа бумаги, где размашистым почерком пытался написать что-то вроде своего дневника. Он находился в таком смятении, что ему казалось, будто он понимает стремление Пу всё запротоколировать и во всём дотошно разобраться. В этом чёртовом городе слишком много дурацких таинственных деталей! И ни одного ключа к разгадке!

Ему так надоело быть в этой позиции подчинения обстоятельствам!

Повинуясь внутреннему порыву, он схватил меч, вверенный ему Флешем, и выскочил на улицу. Ноги сами принесли его в сад со странной церковью.

Он оглянулся: вокруг — никого. Сам не понимая, что делает, он размахнулся мечом, сделал шаг, отступил, выпад, рубящий удар, отступил, размах, присел, вокруг себя, удар…

Тело слушалось его идеально. Меч лежал в руке как влитой, движения были ровными и строгими, каждый нерв сразу же откликался на мельчайший интуитивный порыв.

Обессиленный через какое-то время Эрик сел, прислонившись к стене церкви. День клонился к закату. Он размышлял о нелепости ситуации: хотелось сказать, что он всегда любил закаты, но это могло не быть правдой, потому что далеко не обо всех вещах он мог сказать «всегда». Но одно он понял точно: он всегда умел хорошо драться и всегда отлично владел оружием. Что-то внутри него подсказывало ему это. Все эти странные совпадения, цепляющиеся одно за другое, бередили его интуицию. Он вернулся мыслями к «картинке» урока фехтования с одним из шпионов, как теперь думается… После того припадка в кабинете он больше не мог вспомнить совершенно ничего, и ему оставалось лишь гадать, что именно спровоцировало эту вспышку ярких образов.

Он прокручивал изо дня в день все события того вечера. Как пришла Ева, что она говорила, что он чувствовал и что увидел в чехарде пятен из прошлого.

Но всё сводилось только к одной детали, которая не давала ему покоя: к Еве и её словам. Много раз он слышал об идеалах, предполагается даже, что он сам — бывший идеал, но что заставило его вспомнить? Неужели в словах Евы, произнесённых так слышно и чётко, во фразе, сказанной с уверенностью и покаянием, будто бы она хотела, чтобы Эрик вспомнил, — в этом всё дело?

В своих статьях «про мозги» как-то раз сам Эрик говорил о том, что сказанные слова имеют большую силу, чем удержанные в голове. И, например, вопреки всем суевериям, загаданные желания нужно сообщать сразу же, после того как задул свечи на торте, потому что только сказанное вслух считается своего рода «заклинанием»: мозг думает + уши слышат + сознание понимает + логика развивает план дальнейших зависящих и зависимых действий, и результат не заставляет себя ждать. Такое самовнушение и самоподстёгивание, если можно это так назвать.

Значит ли это, что всё дело в искреннем желании Евы заставить его что-то вспомнить, и именно комбинация из её сожаления и покаяния (ну и сами слова «браслеты», «идеал» и «я знаю…») оказали такой эффект?

Но зачем ей хотеть, чтобы к Эрику вернулась память? Ведь тогда её любовь… окажется в опасности? Столько раз ей казалось, что призрак прошлой любви вернётся и отнимет его у неё!

Мысли Эрика метнулись к Флешу в разодранной одежде в его больничной палате: «…сторожевые псы»… Подождите, минутку… Он сказал, будто что-то нашёл? Но след ведёт в лес, а лес — это территория байкеров… То есть — территория Евы.

Эрик встал, ноги держали его нетвёрдо. Но нужно было проверить эту догадку. Что ещё писал Пу в своих мемуарах?

***

— Вы снова будете писать статьи «про мозги»? Я давно жду новых! Но вы уже столько времени не писали! Творческий кризис? Вы нашли вдохновение? Про что она будет, статья-то? — молоденькая бойкая медсестричка стрекотала без умолку. Повезло хоть, что отвечать почти не требовалось: Эрик успел пару раз застенчиво улыбнуться и пробормотать что-то про новые идеи, и ему тут же выдали его ящик.

«Ящиками» в больнице называли подшивки с делами больных: картами, личными вещами, заметками и всей остальной информацией, полученной до и за время лечения. И это в больнице! Страшно представить, что могло храниться в архивах полиции.

Джона, конечно, в больнице все знали как «своего»: за время пребывая в коме он завёл множество потенциальных поклонников, и их число только лишь увеличилось за период реабилитации. Многие врачи читали и перечитывали его труды «про мозги», с некоторыми он довольно близко сдружился уже после, став «личностью», потому что тянуться к нему после выздоровления люди не перестали. Любопытство — поразительный двигатель, особенно если его не перебивает ни зависть, ни ревность, ни корысть.

«По-тихому» он забрал ящик домой, воспользовавшись своим больничным прошлым, и открыл его уже в пансионе.

Это было непросто. Закрывая входную дверь на ключ, он словно бы поворачивал затвор замка в своём сердце — так не хотелось ему, пусть даже мысленно, возвращаться во время безжизния. Убедившись, что выход на балкон закрыт, и даже на всякий случай задвинув шторы, он рывком сорвал крышку и высыпал содержимое на стол.

Кольнуло в сердце, но он взял себя в руки.

Итак.

Читатель, безусловно, знает, что такое карта желаний? Такой… холст, что ли, большой лист бумаги, куда вы должны вклеивать, рисовать или просто подписывать желаемые объекты согласно категориям, типа «дом», «карьера», «любовь» и «путешествия». Очень помогает визуализировать то, что роем кружит в мыслях и никак не хочет упорядочиваться. Отличный способ перебрать «нужные» идеи и отсеять «ненужные». Эрик решил применить этот метод в своей нелёгкой ситуации, надеясь, что это даст ему новые идеи по расследованию.

Да-да, именно так он назвал тот процесс, которым хотел заняться. Описывая раньше в своих трудах какие-то вещи, он изливал на бумагу сокровенное и потаённое, а после завершения, бодрый и свежий, был в состоянии размышлять и творить новое. Но в данной ситуации глобальная идея была ему ясна: необходимо или всё вспомнить, что кажется трудно достижимым, или всё узнать, но для этого ему нужно быть сильным, беспристрастным и готовым к правде. После того как он получит информацию, он сможет… Как это Флеш сказал? Выбрать сторону. Пока что пусть все думают о нём как о просто потерявшемся щенке, это даже удобно. Сами же знают, что в прошлом он был не промах?..

Эрик чуть улыбнулся своим невесёлым мыслям. Быть оптимистом ему давалось сложно, но внутренний стержень ещё не сломился, и даже на упрямстве, гордости и любознательности можно далеко уехать.

Он разделил магнитную доску, на которой обычно Ева чертила ему сердечки от безделья, на четыре крупных квадрата и назвал их «Фран», «Эрик», «браслеты» и «Охота». Флеша он приписал к Фран, решив, что сам по себе он вряд ли представляет хоть какой-то интерес, а Еву поставил чуть пониже своего имени и отметил знаком вопроса.

Итак, что мы имеем?

Оба плаката «разыскивается» — понятно куда. К себе он ещё дописал: «выпил жидкость из пузырька и упал с крыши, а выжил — уже без браслетов». Немного подумав, добавил: «Матильда и два головореза пытались меня поймать, и Флеш сказал, что их убил». Потом дописал и тут же зачеркнул мысль, что она — Матильда — могла сдёрнуть браслеты с руки, когда ловила его летящее тело. Возле Евы он добавил только «врёт», а возле Фран — «Она?».

На этом его вдохновение кончилось, хотя ещё так много деталей просилось на доску.

Эрик вернулся к содержимому коробки, старясь найти хоть что-то информативное, что можно добавить в свою «колонку». Медицинские каракули оказались совершенно бесполезными хотя бы потому, что их нельзя было прочесть; их он стопкой сложил обратно в коробку. Какие-то бирки и листы с диаграммами — туда же. Так-так, а это что?! Ох…

На самом дне лежала тонкая картонная папка, которая при рассмотрении оказалась отчётом врача скорой помощи, который приехал к месту падения Эрика. Так, сломаны кости, повреждения такие-то, ожоги на обеих кистях рук?! Без сознания, говорит на непонятном языке?! Требуется переводчик… Документов не обнаружено, личные вещи…

Перечень личных вещей почти не отличался от известного ранее: кое-какие деньги, всем уже известная зажигалка, мелочёвка типа брючного ремня и потрёпанной одежды были свернуты в вакуумные пакеты и сложены тут же, в коробку. Странно, что их не выбросили. Эрик дёрнул замок пакета, тот раздулся, слегка увеличиваясь в размерах. Внутри оказалась клетчатая рубашка, точнее то, что от неё осталось. Она была сильно порвана, рукава лохмотьями болтались вдоль почти изрекошеченной ткани, части спины не было вообще. Эрик скомкал остатки ветоши, собираясь запихнуть обратно в пакет, внезапно заметил кое-какую деталь: из чудом уцелевшего нагрудного кармана выглядывал лист бумаги.

Развернув его и тщательно рассмотрев, он прикрепил его на доску как первую деталь в части «браслеты» и отступил на шаг, изучая свою «карту желаний». На удивление, за столько времени лист оказался совершенно нетронут, даже чернила, которыми были набросаны неясные линии, остались чёткими, изображая…

Читатель, ты, наверное, уже догадался?

Это была карта той части города, которая переходила в узкое шоссе с одой стороны и в Тёмный лес — с другой. Карта Луунвиля, чёрт бы его побрал. Но как она у него оказалась? Почему была в кармане в день, когда его нашли? Это, безусловно, не менее странно, чем всё остальное, но где-то в глубине души Эрик ощутил удовлетворение: Луунвиль был выбран не случайно, он, возможно, бывал тут раньше, а может быть — планировал сюда сбежать, или они договаривались тут встретиться с… В любом случае, он знал о городе до того, как очутился тут. Часть души его затрепетала: может, поэтому город себя так «ведёт»? Все эти подсказки и прочий бред. Он присмотрелся ещё раз к отметке шоссе на клочке бумаги. Как вдруг одна деталь заставила Эрика затаить дыхание (сначала) и громко выругаться (затем): от леса вела жирная линия, петляющая по городским улочками и соединяющая в итоге одну из полян с большим центральным зданием. «Городской отель» гласила подпись под зданием. «Лунная поляна» — туда вела линия в лесу.

— Что за чё-ёрт?! — воскликнули сразу два голоса.

Эрик вздрогнул, ощутив ошпарившее его волнение.

Первый голос принадлежал ему самому, когда он не смог сдержать удивление. Второй голос доносился из-за входной двери и был тоненьким и очень напуганным. Ручку двери снова попытались повернуть, даже толкнули саму дверь.

— Э-э-эрик? Доктор Рук? — голос перешёл на громкий шёпот. — Это Ма-а-а-атильда.

???

«Джонни» оглядел комнату, разбросанные больничные вещи и прислушался к внутреннему колокольчику. Тот молчал.

Рывком открыв дверь, он тут же выскользнул наружу, облокачиваясь о косяк и стараясь заслонить проход.

— Матильда? Признаться, удивлён.

— Я тоже, — перебила его девушка, — я удивлена, что ты ещё жив!

«Ты»?

— Послушай…

— Нет, ты меня послушай, — она опять не дала ему сказать и цепко схватила за руку. — Если ты не хочешь рассказать мне о том, что проявилось на твоих запястьях, то тебе нужно скорее бежать. Охота уже близко.

— Но…

— Знаю, ты не можешь. Вы тут все как полоумные ждёте Фран, но она не придёт! Ей плевать. Ей плевать на всех, кроме её Флеша, тигра в клетке, который только и ждёт удобного случая, чтобы… — она осеклась, будто сожалея, что сболтнула лишнее.

— Матильда, прекрати! — Эрик вывернулся из её захвата. — Я вообще не понимаю, что ты говоришь! Разве тебе не всё равно?

И тут он увидел нечто, что напугало его больше всяких загадок.

Он увидел слёзы.

Матильда смотрела прямо ему в глаза, а из её глаз лились огромные, как жемчужины, слёзы. Он отметил, что на скуле у неё синяк, и белое лицо — исказилось. Эрик чуть отступил назад и тут же увидел, что рукав её куртки порван, в волосах запутались листья, а на ботинках комьями налипла грязь.

— Ну… ты… может, зайдёшь? У тебя всё в порядке? — еле выдавил он из себя, поражаясь этим словам.

Она снова взяла его за руки, но уже совсем по-другому. Ласково переплетя его пальцы со своими, она на секунду сжала ладони.

— Да.

Эрик отметил, что это может быть ответом на оба вопроса, но от комментариев воздержался.

Матильда устало опустилась в небольшое кресло и осмотрелась. Комната была достаточно большой. Справа стояла кровать, изголовьем к длинному подоконнику, который соединялся с балконной дверью. Напротив, слева у стены, стоял письменный стол и два стула с разных сторон от стола, что позволяло владельцу принимать посетителей. Компьютер был развёрнут так, чтобы в него нельзя было заглянуть ни с какого угла, кроме стороны окна и балкона. В левом углу ближе к двери располагались журнальный столик и пара кресел.

— Очень уютно.

— Как ты меня нашла?

Она, сощурившись, в упор посмотрела на него. Долго, с капелькой недоверия, словно сомневалась, что правильно поняла вопрос.

— Ты же понимаешь, что всё происходящее очень опасно?

— Для меня?

Она кивнула.

— Почему? Охота?

Снова кивок.

— Понимаю. Отлично понимаю, но ничего не могу сделать, и это меня убивает. Вокруг меня все всё знают, делают умные лица, шепчутся и чуть ли не пальцем показывают, мол, смотрите, какой Эрик дурак.

— Ты не дурак.

— Думаешь? Ты сама не так давно… — он осёкся, вспомнив её слёзы. — Ладно, неважно. А ты? Что с тобой произошло?

— Всё нормально. Я часто влипаю, это из-за моей предельной честности.

— Расскажешь?

Она сделала непонятный взмах рукой, который мог означать почти что угодно.

— Я хочу помогать, понимаешь? Это всегда было моим — спасать, выручать, помогать, оберегать, сохранять. Но для осуществления каких-то планов приходится чем-то жертвовать. И почти всегда — это я сама.

— То есть ты готова пожертвовать собой, чтобы что-то спасти?

— Или кого-то.

Эрик вдруг совершенно чётко осознал абсурдность ситуации. Он сидит в одной комнате со своим врагом и вот так по-свойски болтает с ним. Почти с врагом. Технически с врагом.

— И как быть? — спросил он просто для того, чтобы не повисла тишина. Мысли его хаотично заметались.

— Всё очень просто. Почти всегда и почти всем для осуществления каких-то планов нужен союзник.

Это было неожиданно.

— Союзник?

— Да. В одиночку не выжить самому и не вытащить кого-то другого.

— И у тебя есть союзник?

Она кивнула.

— Что-то в этом роде.

Тишина всё-таки повисла.

— Понимаю, у тебя есть причины мне не верить. И когда появится эта «она», их, безусловно, станет ещё больше. Уж кто-кто, а она точно обладает даром убеждения. Но могу я дать тебе совет, Эрик?

— Можешь.

— И ты ему последуешь?

Он усмехнулся.

— А это будет хороший совет?

— Тебе тоже нужен союзник, — продолжила она, проигнорировав его замечание. — И он у тебя есть. Он рядом. Даже если ты об этом не знаешь. А вот когда ты поймёшь это, тебе понадобится его помощь — не отказывайся. Это будет самым глупым, что ты можешь сделать для себя и окружающих.

— Ты сейчас о себе?

— А ты хотел бы, чтобы это была я?

— А ты хотела бы меня убить?

Её брови взметнулись вверх.

— Убить? Нет, этого я никогда не хотела.

— Тогда что произошло… Между нами?

— Я бы спросила тебя, доктор Рук, что-нибудь вроде «А разве ты не помнишь?», но не хочу тебя дразнить.

— И рассказывать не собираешься?

— Нет.

— Почему-то я так и думал. Конечно, у меня будет больше причин доверять Фран.

— Нет. Потому что она тоже тебе ничего не расскажет.

— Думаешь?

— Фран действует только в своих интересах. И если ты не можешь ей ничего предложить взамен, не стоит рассчитывать на её благосклонность.

— Ты же понимаешь, как это звучит?

— Как будто я настраиваю тебя против неё. Знаю. Но я говорю правду и, желая тебе добра, говорю то, что может тебе понадобиться.

— А что ещё мне может понадобиться?

— Тебе может пригодиться ещё один человек. Он тебе всё и расскажет. Конечно, не скрою, расскажет свою версию, но хотя бы так. Лучше знать однобокую правду, чем вообще никакую, не находишь?

— И кто он?

— Скоро узнаешь.

Она поднялась, собираясь уходить.

— Подожди! Как я его узнаю?

— О, ты его узнаешь. Потерпи. Вы скоро встретитесь.

— Скажи хотя бы его имя!

Матильда обернулась уже в дверях.

— Обещаешь, что никому не расскажешь о нашем разговоре? В конце концов, чем меньше людей знает о твоём союзнике, тем лучше для тебя.

— Обещаю.

— Его зовут Зак. Вы скоро познакомитесь.

И всё произошло ровно так же, как и в последний раз. Она просто исчезла. Раз — и он остался в пустом коридоре один.

С колотящимся сердцем Эрик вернулся в комнату и закрыл дверь. И только повернув ключ, он понял, что голова его потяжелела, а комната перед глазами начала затягиваться туманом. Он лёг на кровать. «Как же его имя… Моего союзника?» Но вспомнить он уже не смог. И, закрывая глаза, прошептал: «Матильда…»