Теория поцелуя

Лена Сокол, 2019

У Лены большая проблема: если она не закроет долги по учебе, родители не отпустят ее в Лондон. В голову девушки приходит гениальная мысль: а что, если охмурить отличника Исаева? С его помощью она легко сможет сдать сессию! Но и Женя Исаев не так прост, как кажется: у щуплого очкарика, давно влюбленного в Лену, имеется своя теория. Заключается она в том, что даже один поцелуй может запустить химическую реакцию необратимой влюбленности. И парень твердо намерен использовать свой единственный шанс, чтобы доказать ее.

8

Лена

Наш дом изменился до неузнаваемости. И дело было даже не в том, что мама поменяла картины на стенах, мебель и другие предметы интерьера, а в том, что исчез привычный уют. Пропал запах выпечки, шум телевизора, смех домочадцев.

Из помещения словно исчезла жизнь. Остались лишь большие окна и вымытый до скрипа холодный каменный пол, укрытый старинным ковром с восточным орнаментом — у него в отличие от безликой мебели наверняка была богатая биография, но к истории этого дома он не имел никакого отношения. Все здесь теперь было чужим и новым, как и я сама.

— Мам! — тихо позвала я.

Приглушенные голоса доносились откуда-то с летней кухни.

С тех пор как ушел отец, мама прошла несколько стадий привыкания к новой ситуации: сначала она молчала и сутками валялась на кровати у себя в комнате, потом она воспряла духом, принялась за перестановку и все время смеялась, как ни в чем не бывало. Потом снова впала в уныние, а теперь взялась за обустройство сада и веранды. Неужели ей стало лучше?

И вот теперь, шагая по коридору, я слышала ее смех.

— Мам! — повторила я негромко.

— Ой, — хихикнул кто-то.

— Это моя дочь, — раздался мамин голос. И уже громче: — Леночка, это ты?

— Да! — отозвалась я, подходя к кухне, и вдруг застыла, увидев, что мама там не одна. — Э… здравствуйте…

За столом рядом с мамой восседал наш сосед — Жан-Пьер. Невысокий седой и полноватый мужчина со смешными тонкими усиками, подкрученными вверх на манер Пуаро. Этот тип раньше постоянно пытался заговорить с мамой на улице на ломаном русском, когда отец не видел, и меня это ужасно раздражало. А теперь, когда папа ушел, у этого наглеца хватило совести заявиться прямо к нам в дом.

— Леночка, ты помнишь нашего соседа? — Краснея, мама подлила мужчине чая в чашку. — Месье Жан-Пьер любезно помог мне собрать стеллаж для цветов.

Они переглянулись, и у меня кольнуло в груди. Соседи так не переглядываются. Что это? Что эти двое скрывают? Он что… ухаживает за моей мамой?! Вот этот хмырь с нечесаными седыми волосами, торчащими во все стороны? Этот коротышка с проплешиной? Этот карикатурный француз с лицом, сделанным будто из кулинарного жира и блестящим на солнце?

— Бонжур! — улыбнулся мужчина.

— Да, помню. — Я с силой свела челюсти. — Здравствуйте.

— Мы пьем чай. Ты будешь? — спросила мама, поправляя волосы.

И они еще раз заговорщически переглянулись. Что здесь происходит?!

— Нет! — Развернувшись, я помчалась в свою комнату.

Какого черта?! У меня слезы моментально навернулись на глаза, совсем как у маленького ребенка. Да как она может?

Шмыгая носом, я влетела в свою комнату и хлопнула дверью так, что послышался треск. Скинула сумку с плеча, пнула по ней с досадой и упала на кровать. Закрыла ладонями лицо и всхлипнула. Ну почему?! Почему все в моей жизни идет через одно место?

Мама примчалась буквально через полминуты.

— Что ты себе позволяешь? — спросила она шепотом.

— У тебя что, шашни с этим убогим?! — Я вскочила. — А как же папа?

— Твой отец ушел. — Мать хлопнула себя по бедрам. — Не забывай, почему это произошло.

— Он же сказал тебе, что это все неправда! Она сама его поцеловала! Папа тебе не изменял! Ты что, ему не веришь?

Мама приложила палец к губам, призывая меня к тишине:

— Нина была девушкой твоего брата. А твой отец… он…

— Как ты можешь? — намеренно громко прокричала я. — Даже месяц не прошел, все еще можно вернуть, а ты уже приводишь в дом чужого мужика!

— Никого я не привожу, Жан-Пьер — наш сосед, он просто вызвался помочь мне.

— Да слышала я! Ты… ты только посмотри на себя, — всхлипнула я, — ведешь себя, как последняя… ш… — Мои губы сжались добела.

Я все-таки не смогла это произнести.

— Давай! — Маму била крупная дрожь. — Скажи! Скажи!

— Пусть он убирается! — крикнула я.

— Нет! Это мой дом, Лена, — тихо сказала мама, — и я сама разберусь, кого мне приглашать. И как проводить время, тоже решу сама.

— Отлично, — усмехнулась я, но мой голос прозвучал жалко. — Не забудь предупредить, когда твой французишка переедет к нам, я сразу же уберусь отсюда!

Мама долго смотрела на меня, затем развернулась и пошла прочь.

— Завтра вечером мы с Жан-Пьером идем на балет, — произнесла она, замерев в дверях.

Я чувствовала, что могу сказать что-то, что остановит ее. Чувствовала, что должна подойти и просто обнять маму. Поддержать ее. Нам нужно поговорить о том, что происходит… Но вместо этого мне захотелось наказать ее. Сделать ей больно. А завтрашняя вечеринка — отличная возможность. И в ответ на печальный мамин взгляд я лишь высоко задрала подбородок и процедила сквозь зубы:

— Хорошо отдохнуть!

Женя

— Зачем же ты так, сыночек? — сцепив руки в замок на груди, вопрошала мама.

Она ходила за мной по пятам, пока я собирал свои вещи в две просторные сумки.

— Ты же знаешь, что все, что делает отец, он делает для нашего блага.

Я молча продолжал складывать учебники и методические пособия в самое большое отделение одной из сумок. Знал, что если отвечу ей, если просто обернусь и посмотрю ей в глаза, то уже никуда не уйду. И дело было даже не в том, что все в нашей семье приучены к смирению и покаянию, а в том, что родители действительно не сделали мне ничего настолько плохого, из-за чего мне непременно нужно было бы покинуть этот дом.

— Я просто должен стать самостоятельным, мама.

— Ты не обязан уходить из дома, — продолжала она. — Поговори с ним, и все вопросы решатся.

В соседней комнате заплакала малышка Серафима, и мать привычно метнулась на ее зов, но вдруг остановилась в дверях. Она понимала, что, стоит ей отойти, и я уйду.

— Я уже сказал ему, что ухожу. Ничего не выйдет, мама. Мы слишком разные.

— Нет!

Младшая сестренка перешла с жалобного плача на испуганные рыдания.

— Иди, Серафима проснулась, — напомнил я, будто мать и сама не слышала.

— Женечка… — Ее теплые ладони легли на мою спину.

— Все хорошо, мам! — Обернулся я. Заключил ее в объятия, крепко стиснул руки. — Я же не на край земли уезжаю.

— Как же я без тебя? — всхлипнула она.

Похоже, я действительно поступал достаточно эгоистично. Кто теперь будет ей помогать следить за младшими? Отец вечно в храме. Маме придется нелегко без моей помощи. Может…

В коридоре послышались тяжелые шаги. Я опустил руки вниз, а мама сильнее обняла меня и уткнулась лбом в мою грудь.

— Екатерина, — тихо, но решительно сказал отец, входя в комнату.

— Нет, Ваня, нет! Я его не отпущу! — расплакалась мать.

— Мам, там Серафимка плачет. — Испепеляя взглядом отца, я гладил ее по спине. — Пойди посмотри.

Папа казался спокойным и непроницаемым.

— Скажи! Скажи ему, ну! Он ведь сейчас уйдет! — Замотала головой мать, еще крепче цепляясь за меня.

— Это его решение, Екатерина. — Пригладив бороду, вздохнул отец Иоанн. — Он хочет стать мужчиной, мы должны позволить ему сделать это.

Его руки нервно разглаживали невидимые складки.

— Ладно, мне пора. — Я поцеловал мать в лоб и аккуратно высвободился. Подошел к кровати, застегнул замки на сумках, взвалил одну на плечо, другую взял в руку.

— Куда ты пойдешь? — жалобно пискнула мать, утирая слезы краем платка.

— Устроюсь в общежитии, — наврал я.

Перспективы ночевки на улице вызвали у меня желудочные спазмы.

— Сыночек! — Мать добела прикусила губу, но не посмела подойти ближе.

Отец не держал ее, но я знал, как сильна была его власть над ней. Матушка робко поглядывала на отца Иоанна и боялась сделать хоть шаг в мою сторону.

— Если ты все решил… — вздохнул отец, отходя и пропуская меня.

Я протиснулся в дверной проем, решительным шагом протопал в прихожую и обернулся. Слова застряли в горле плотным сухим комком. Я открыл рот, но… так и не произнес ничего. Просто улыбнулся матери, стоящей за спиной отца и лихорадочно комкающей пальцами ткань длинной юбки.

— Да благословит тебя Господь… — прошептала она и перекрестила меня.

Отец же только в очередной раз вздохнул.

— Ага! — Кивнул я и шагнул за порог — в неизвестность.

Я знал, что мать сейчас бросится к сестренке и будет рыдать. А потом она будет истово молиться обо мне.

А отец… Он ни за что не подаст вида, но, готов биться об заклад, будет делать то же самое, только втайне ото всех. Он считает, что я — его крест. И это даже хорошо, ведь каждому верующему непременно посылают испытания, которые проверяют на прочность его веру.

Только почему все опять упирается в религию, а?