Таинственное убийство Линды Валлин

Лейф Г. В. Перссон, 2005

В старинном городе Векшё в квартире своей матери изнасилована и задушена молодая женщина – курсант полицейской школы. Убийца бежал с места преступления в такой панике, что забыл рядом с трупом важную деталь своего туалета. Следствие ведут прибывшая из Стокгольма группа сотрудников Государственной комиссии по расследованию убийств и местные детективы. Версии возникают и тают одна за другой, совершено новое преступление, вся полиция поднята на ноги…

9

— Тогда перейдем к делу. — Бекстрём подпер голову руками и выдвинул подбородок почти так же далеко, как если бы он был шефом всей Государственной криминальной полиции. — Я думаю, для начала нам надо оценить ситуацию, — продолжал он. — Что известно о жертве и что она собой представляла?

Жертву убийства звали Линда Валлин. Ей было двадцать лет, и исполнилось бы двадцать один год ровно через неделю после того, как ее убили. Осенью ее ждали на втором курсе полицейского училища в Векшё. Она была ростом метр семьдесят два и весила пятьдесят два килограмма. Натуральная блондинка, с коротко подстриженными волосами и голубыми глазами.

Красивая девушка, с точки зрения тех, кому нравятся худые и хорошо тренированные особы, подумал Бекстрём, изучив ее фотографию. Увеличенную копию той, которая находилась на ее удостоверении из полицейского училища, где улыбающаяся Линда смотрела прямо в объектив явно в надежде на прекрасное будущее. Вроде того, например, как в то время, когда она трудилась в полиции Векшё, подменяя ушедших в отпуск гражданских сотрудников, конечно, главным образом сидя на ресепшне, но с честью справляясь со своими обязанностями. На нее не только было приятно смотреть, она делала все с душой, эффективно и пользовалась уважением не только посетителей, но и товарищей по работе.

Окружающие описывали ее как интеллигентную, обаятельную, контактную, способную и увлекающуюся спортом. Пожалуй, ничего неожиданного при мысли обо всем сказанном ранее, но в виде исключения имелись даже бумаги на сей счет. Высокие оценки в гимназии и полицейской школе как по практическим, так и по теоретическим дисциплинам. Вдобавок она быстрее всех своих однокурсниц преодолевала полосу препятствий и являлась самым эффективным нападающим школьной женской футбольной команды. Похоже, она была социально и политически активной в положительном смысле. В школе написала работу на тему «Преступность, расизм и враждебное отношение к инородцам».

«Не самая типичная жертва убийства, если говорить о представительнице прекрасного пола, но, возможно, из тех, кто может притащить домой кого угодно, и, пожалуй, столь просто и обстояло дело», — подумал Бекстрём.

Родители Линды, как и у многих ее сверстников, развелись. В ее случае уже целых десять лет назад. Линда была единственным ребенком, и, расставшись, отец и мать поделили опеку над ней. За год до развода семья вернулась из США, где они прожили пару лет, поскольку отец начал собственное дело в Нью-Йорке. Когда отношения между родителями дали трещину, мать забрала Линду и возвратилась в Швецию.

Из своих сорока пяти лет пятнадцать она проработала учительницей старших классов в школе в Векшё. Отец, сегодня почти отошедший от дел успешный бизнесмен, был на двадцать лет старше супруги. Он вернулся в родные края, в Смоланд, через несколько лет после Линды и ее матери и ныне проживал в большой усадьбе у озера Роттнен в нескольких десятках километров юго-восточнее Векшё.

От предыдущего брака у него двое сыновей, примерно в два раза старше, чем дочь, которую он потерял. Согласно находящимся в распоряжении полиции данным, Линда почти не поддерживала контактов со своими старшими братьями, зато у нее были хорошие отношения с обоими родителями, пусть те, похоже, не встречались друг с другом после развода.

Обычная семейная история, подумал Бекстрём и решил, что пришло время задать вопрос.

— Она, значит, жила у матери, в квартире, где произошло убийство?

— Линда жила у обоих родителей. Но в последнее время, судя по всему, главным образом у матери, — объяснила коллега из полиции Векшё, в чью задачу входило разложить по полочкам жизнь жертвы.

— И чем она занималась до того, как с ней все это случилось? — спросил Бекстрём заинтересованным и дружелюбным тоном.

«Именно так должны выглядеть женщины-коллеги, если придется довольствоваться ими, — подумал он. — Крашеная блондинка лет тридцати, веселая, и приятная, и хорошо тренированная. Единственная проблема в том, что она наверняка спит с каким-нибудь недалеким коллегой, который в худшем случае сидит в той же самой комнате. Бдительный, как черт».

— Ты обратился как раз по адресу, — улыбнулась коллега. — Мы ведь находились в одном и том же месте, жертва и я. А именно в «Граце», ночном клубе в городском отеле, поскольку там проходят шикарные вечеринки по вечерам в четверг. Правда, Линда ушла домой раньше меня. Я оставалась до закрытия. Надо пользоваться случаем, пока мужик и дети далеко за городом, — объяснила она и, похоже, не испытывала никаких угрызений совести на сей счет. И остальные восприняли ее слова вполне нормально, если судить по едва заметным улыбкам, которые появились на лицах участников встречи.

— Вот как, — сказал Бекстрём столь же заинтересованным и дружелюбным тоном.

А городок-то маловат, особенно если он собирается переспать с кем-то из коллег. Например, с инспектором Анной Сандберг, тридцати трех лет, из полиции Векшё. Так ведь ее, очевидно, звали, если верить списку персонала разыскной группы, лежавшему перед ним на столе.

— Там все на уровне, — констатировала Сандберг. — И народа было хоть отбавляй. Группа «Юллене тидер» выступала в Эланде вчера, поэтому в городе значительно больше народу, чем обычно, и на самом деле я оказалась не единственной из действующих или будущих коллег в заведении… так вот… но все равно считаю, что для начала нам надо разобраться с публикой.

Она одарила Бекстрёма вопросительным взглядом и получила дружелюбный и заинтересованный кивок в ответ.

«Действуй, малышка. А детали мы обсудим потом, когда будем наедине, только ты и я».

Днем в четверг, до того как ее убили, Линда трудилась на ресепшне в здании полиции. Вместе с приятельницей из гражданского персонала она ушла с работы сразу после пяти вечера. Они прогулялись по городу, заглянули в пару бутиков и примерно в половине седьмого съели по салату и выпили минеральной воды в пиццерии на Сандъердсгатан. Тогда девушки также решили встретиться позднее вечером в городском отеле.

Закончив трапезу, они разошлись, и Линда пешком направилась домой. По пути она сделала три звонка со своего мобильника. Первый сразу после половины восьмого — разговор с матерью, которая находилась в своем летнем домике в нескольких десятках километров к югу от Векшё. Они поболтали о разных обыденных вещах, и дочь поделилась своими планами на вечер.

А потом она дважды звонила подруге и соученице по полицейской школе, спрашивала, не хочет ли та «сходить с ней в кабак». При первом разговоре подруга взяла время на раздумье, но Линда позвонила ей снова через десять минут и поведала, что как раз пришла домой и собирается принять душ (на случай, если бы одноклассница сейчас перезвонила и удивилась, почему она не отвечает), и тогда подруга приняла решение составить ей компанию. В четверть двенадцатого они встретились перед городским отелем на площади Стура и вместе пошли в ночной клуб.

Чем Линда занималась с без четверти восемь до одиннадцати вечера, пока не удалось установить в деталях, но, скорее всего, все это время находилась в квартире. Она сама никому не звонила по мобильному, и никто не звонил ей. Зато она разговаривала с отцом по домашнему телефону за несколько минут до девяти, и их разговор продолжался четверть часа. По словам ее отца, речь шла о всякой ерунде, о событиях у дочери на работе и ее планах на остаток дня. Если верить тому, что Линда рассказала знакомым, с кем она позднее вечером встретилась в кабаке, она также посмотрела музыкальную программу на MTV, начавшуюся в полдесятого, а потом переключилась на ТВ-4 с десятичасовыми новостями.

Примерно час спустя пожилая соседка наблюдала, как она покинула дом и пошла по улице Пера Лагерквиста на юг, в направлении центра. Эти данные дополнительно подтверждались тем, что в четырнадцать минут двенадцатого она сняла пятьсот крон в банкомате СЕ-банка на углу Стургатан и площади Стура, всего в пятидесяти метрах от городского отеля.

— Я полагаю, здесь все сходится, — подвела итог коллега Сандберг. — Всем девушкам ведь, как известно, требуется время, чтобы привести себя в порядок перед вечеринкой. Именно этим она занималась, когда не разговаривала с отцом и не смотрела телевизор. Она просто-напросто наводила красоту перед выходом в люди, — закончила Сандберг, неожиданно погрустнев.

— Что происходило в кабаке? — спросил Бекстрём. «Все бабы похожи друг на друга, и, если так пойдет дальше, у нашей мадам психотерапевта хватит работы».

Ход событий в ночном клубе пока не удалось восстановить в деталях по вполне естественным причинам. Там хватало народа, все сновали туда-сюда, как обычно бывает в подобных заведениях, и многих еще не успели допросить. В тот вечер суеты вдобавок получилось немного через край, поскольку в мероприятии принимали участие несколько местных дарований, которые успели засветиться в реалити-шоу на телевидении и зарабатывали себе на хлеб, выступая в ресторанах.

И все-таки в клубе, похоже, не случилось ничего драматического или даже интересного, поскольку Линда предпочла уйти через несколько часов. Она пофланировала немного по заведению, как делают все в подобных местах. Посидела в двух разных компаниях. Поболтала и потанцевала и, судя по всему, пребывала в хорошем настроении. Не поругалась и даже не поспорила ни с кем, и никто не доставал ее. Она не была особенно пьяной. Выпила крепкого пива, возможно, стопку ликера, а потом самое большее бокал белого вина, которым женщина, с которой Линда работала вместе в полиции, угостила ее.

Примерно между половиной третьего и тремя часами утра она столкнулась с соучеником по школе полиции и сообщила, что собирается пойти домой и лечь спать. Охранник на входе видел, как она уходила («за несколько минут до трех, если ты спросишь меня») и, по его словам, была трезвая, одна и не выглядела ни особенно радостной, ни печальной, когда он провожал взглядом девушку, удалявшуюся через площадь, мимо резиденции губернатора, в направлении ее дома на улице Пера Лагерквиста.

В худшем случае именно там она растворилась в некоем тумане неизвестности. Никто не видел ее на пути от кабака до квартиры, а это приблизительно километр. По крайней мере, никто сам не дал о себе знать. Она не вела никаких разговоров по мобильному и не отвечала на звонки. Кроме того, в городе было спокойно, и особенно вдоль улиц, по которым Линда, вероятно, шла к себе.

— Хорошо, — сказал Бекстрём и обвел взглядом свою разыскную группу. — Данный отрезок важен, как вы наверняка понимаете. Я хочу в мельчайших деталях знать, что происходило в ночном клубе. Каждого, кто хотя бы заходил туда, надо допросить, всех гостей, весь персонал и, конечно, артистов. Особенно их. То же самое касается ее прогулки домой. Значит, никакие свидетели не дали о себе знать?

Бекстрём вопросительно посмотрел на ассистентку, которая, казалось, испытывала угрызения совести, когда отрицательно покачала головой.

— Камеры наблюдения, — сказал Бекстрём с нажимом. — Ты упоминала какой-то банкомат? Там же наверняка есть камера?

«Чертовы любители».

— Мы изъяли запись с нее, — сообщила Сандберг. — Но, к сожалению, еще не успели посмотреть. Не хватило времени.

— Есть еще камеры на ее пути домой?

Бекстрём с мрачной миной раскачивался на локтях.

— Мы как раз это проверяем сейчас, — стала оправдываться Сандберг. — Я, конечно, подумала обо всем таком, но мы просто не успели.

— Тогда нам надо заняться этим в первую очередь, — парировал Бекстрём. — Пока торговец на углу и все другие, кто думает, как он, не посчитают, что о нем и о его разрешении на собственную маленькую камеру забыли, и не решат спрятать ее и уничтожить запись, сделанную в ночь на пятницу.

— Я понимаю, о чем ты, — отозвалась коллега Сандберг.

— Замечательно, — проворчал Бекстрём. — И самое время начать стучать во все двери между кабаком и ее домом. Поручите это коллегам, которые уже приступили к обходу в квартале, где она жила.

Сейчас она довольствовалась только кивком и сделала запись у себя в блокноте.

Бекстрём скосился на свои наручные часы. Было уже почти три, у него начало сосать под ложечкой от голода, а они еще даже не дошли до места преступления. И если он не собирался сидеть и болтать здесь целый день, ему стоило взять бразды правления в свои руки, ускорить процесс и позаботиться о том, чтобы его группа занялась делом.

Бекстрём кивнул ответственному со стороны экспертов по фамилии Энокссон. Все звали его Эноком, и он был комиссаром и начальником отдела.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, Энокссон. Местом преступления стала квартира, где живут она и ее мать, и все произошло примерно на рассвете. Пожалуй, между тремя и пятью утра в пятницу. По твоему мнению и мнению твоих коллег, ее задушили и изнасиловали, и, с большой долей вероятности, мы говорим об одном преступнике.

— Мне не в чем поправлять тебя, — сказал Энокссон, который сам выглядел так, словно ему необходимо поесть и поспать. — Именно так я думаю. Кроме того, мы почти уверены, что он сбежал через окно в спальне. Мы нашли кровь и остатки кожи на железном подоконнике.

— Почему он просто не ушел через входную дверь? — поинтересовался Бекстрём.

— Если все обстоит так, как говорит обнаружившая ее соседка, то квартира была заперта изнутри. А замок нельзя закрыть снаружи, просто захлопнув дверь. Как мы считаем, он ушел, когда разносчик газет сунул утреннюю прессу в почтовый ящик. По нашему мнению, он решил, что кто-то сейчас войдет в квартиру, а поскольку спальня находится дальше всего от входной двери, то выпрыгнул из ее окна.

— Когда там разносят газеты? — уточнил Бекстрём.

— Сразу после пяти утра, и здесь все вроде сходится. — Энокссон кивнул в подтверждение своих слов.

— Нам известно еще что-нибудь? — спросил Бекстрём.

— Кодовый замок на двери в подъезд не работал. Он барахлил, и разносчик газет жаловался по этому поводу. В среду уже можно было входить, не набирая код. Замковая фирма обещала все починить в четверг, но они не успели.

Энокссон вздохнул и пожал плечами.

— Дверь в квартиру, Энокссон? Что с ней?

— Никаких следов взлома, — констатировал эксперт. — Никаких других признаков насильственного проникновения в коридоре тоже. Поэтому либо девушка впустила его добровольно, либо забыла запереть за собой дверь.

— Возможно также, он приставил ей нож к горлу, когда она вошла в подъезд, и вынудил отпереть. Или забрал у нее ключи, — парировал Бекстрём.

— Подобное тоже нельзя исключать, — согласился Энокссон. — Конечно же нам надо поработать в квартире еще пару дней, прежде чем картинка окончательно прояснится. А результаты анализов из криминалистической лаборатории задерживаются, как обычно, но судмедэксперт должен сообщить предварительные выводы самое позднее завтра утром, он старается со вскрытием, как может.

— То есть у нас есть и хорошие новости, пусть их и мало, — произнес Бекстрём с более дружелюбной миной.

«Надо менять маски, — подумал он. — Много кнута и чуть-чуть пряника».

— Мы имеем кровь, сперму и, вероятно, его пальчики, то есть, похоже, не все так плохо, — констатировал Энокссон.

— Но ты хотел бы подождать с выводами? — Бекстрём по-прежнему улыбался.

— Да, так думаю и я, и мои коллеги из технического отдела. — Энокссон снова кивнул в знак подтверждения своих слов, как бы подчеркивая, что для всего есть свое время, и для Бекстрёма тоже. — Пожалуй, я могу предложить тебе пока пару скромных соображений.

— Я слушаю, — сказал Бекстрём. Хотя, конечно, он не собирался заниматься этим целый день, поскольку у него в желудке уже начало твориться черт-те что.

— Во-первых, по-моему, она впустила его добровольно. Или встретилась с ним по пути и пригласила к себе домой. Или раньше условилась о встрече. Судя по обстановке в квартире, все ведь сначала происходило довольно дружелюбно.

— Значит, так ты считаешь, — сказал Бекстрём, помедлив.

«А ведь такая, судя по всему, могла впустить кого угодно», — подумал он.

— И во-вторых, при всем уважении к тому, что коллега Анна сказала немного ранее, в моем понимании Линда не жила там в полном смысле слова. Я читал протокол допроса матери, и, мне кажется, именно так все и обстояло.

— И почему у тебя сложилось такое мнение? — спросил Бекстрём.

— Она лежала в кровати матери, — стал объяснять Энокссон. — Вне всякого сомнения, именно в ней он и убил ее. Это единственная кровать в квартире. Вполне возможно, она спала на достаточно большом диване в гостиной, но никаких признаков, указывающих на то, что она пользовалась им, скажем так, в течение долгого времени, нет.

— Но ее мать ведь учительница, — возразила инспектор Сандберг, явно почувствовав себя уязвленной. — Она в отпуске уже почти месяц и, вероятно, по большей части находилась в деревне. Во всяком случае, если вспомнить о погоде, которая стоит.

«Эти чертовы бабы никогда не сдаются, — подумал Бекстрём. — Всегда, всегда надо повыступать».

— Я услышал тебя, Анна, — сказал Энокссон. — Но, судя по всему, она не собиралась переехать туда навеки. Единственное, что мы нашли в квартире, была дорожная косметичка Линды в ванной и матерчатая спортивная сумка, которая стояла на верхней полке гардероба в комнате, явно служащей ее матери рабочим кабинетом. В ней комплект чистого белья и одна блузка. Поэтому мне пришло в голову, что Линда жила там, только когда мать отсутствовала и когда сама девушка хотела находиться в городе с целью, например, поразвлечься. Как в четверг, когда она посетила ночной клуб.

— Нам надо копать дальше, — констатировал Бекстрём и улыбнулся дружелюбно также и Анне. — Я не знаю, как вам, но, по крайней мере, мне сейчас надо немного перекусить.