Таинственное убийство Линды Валлин

Лейф Г. В. Перссон, 2005

В старинном городе Векшё в квартире своей матери изнасилована и задушена молодая женщина – курсант полицейской школы. Убийца бежал с места преступления в такой панике, что забыл рядом с трупом важную деталь своего туалета. Следствие ведут прибывшая из Стокгольма группа сотрудников Государственной комиссии по расследованию убийств и местные детективы. Версии возникают и тают одна за другой, совершено новое преступление, вся полиция поднята на ноги…

16

После возвращения на работу Бекстрём приказал молодому Адольфссону по памяти сделать отчет об их посещении клиники Святого Зигфрида, в то время как сам разобрался с горами бумаг, накопившихся на его столе. Ничего сенсационного, опять же никого из тех, кто сидел в одной комнате с ним, не требовалось сразу пинать под зад для придания им дополнительного ускорения. Самое время пойти в отель и выпить немного пивка, решил Бекстрём, бросив взгляд на часы, и как раз тогда зазвонил его мобильник. Это был занудный коллега из подразделения ВИКЛАС, пожелавший узнать, как обстоят дела с Лео.

— Я встречался и с ним, и с Брундином, — сообщил Бекстрём.

— Брундин опекает его?

— Да, — сказал Бекстрём и снова скосился на часы. — Он, кстати, просил передать тебе привет.

— Ну, тогда можно спать спокойно, — усмехнулся коллега. — Брундин единственный абсолютно нормальный человек в нашей психиатрии. Как Лео себя чувствует?

— Лучше не придумаешь. Катается как сыр в масле, он тебе тоже передавал привет, — сообщил Бекстрём и отключил свой телефон.

По пути к выходу он прошел мимо комнаты Рогерссона, чтобы узнать, не освободился ли тот на сегодня, но красная лампа над дверью комнаты для допросов еще горела.

«Шесть плюс шесть часов», — отметил Бекстрём, и в худшем случае он ведь мог заказать такси.

«Кому хочется тащиться пешком по такой жаре», — подумал Бекстрём и достал из кармана мобильник, но, прежде чем успел набрать номер, неизвестно откуда появилась собственный кризисный терапевт разыскной группы, худая, как клюшка для гольфа, вдобавок немного выше его, и почти сразу же на него набросилась.

— Как хорошо, что я смогла застать комиссара, — сказала она и дружелюбно улыбнулась ему, немного склонив голову набок. — У тебя найдется несколько минут для меня?

— Чем я могу помочь тебе, Лу? — поинтересовался Бекстрём тоже с дружелюбной улыбкой.

«Лучше разобраться с этой бабой, пока я еще в тонусе», — подумал он.

Прошло несколько минут, прежде чем Лу перешла к делу. Но поскольку Бекстрём в малейших деталях представлял, как вести себя с ней, ему доставляло огромное удовольствие наблюдать, как она сама сунула свою худую шею в приготовленную им петлю.

— Ты почти единственный, с кем я еще не разговаривала, — констатировала Лу.

— Как ты наверняка понимаешь, у меня хватало хлопот. — Бекстрём одарил ее нежным взглядом и многозначительно кивнул.

«Даже не нашлось времени поболтать с такой ужасно занудной женщиной, как ты», — подумал он.

— Я это очень хорошо понимаю, — согласилась Лу и, наклонив голову набок еще на несколько сантиметров, одарила его почти вертикальной улыбкой.

— Приятно слышать, — заметил Бекстрём со спокойной миной, одновременно опробовав задумчивый кивок, который берег как раз для таких случаев.

Если верить Лилиан Олссон, именно Бекстрём, в силу его огромного опыта в качестве специалиста по расследованию убийств ГКП, должен был видеть больше грязи и мерзостей, чем все другие его коллеги.

— Как тебе удается справляться со всем этим? — спросила Лу. — Наверняка ты постоянно испытываешь тягостные душевные переживания?

— О чем ты? — вопросом на вопрос ответил Бекстрём.

«Им нельзя давать самой крошечной щелки, иначе все пропало», — подумал он.

Грязь и мерзость на работе? У многих полицейских, если не сказать у большинства, профессия забирает слишком много физических и нервных сил, доводя до полного истощения. Они длинными рядами маршируют по этому пути, заполняя промежутки между сменами алкоголем и сексом в запредельных количествах.

— А это ведь наихудший способ борьбы со своими психологическими проблемами, — сказала Лу.

Хотя чертовски веселый, подумал Бекстрём, кивнув в знак согласия.

— Трагично, — сказал он и с приязнью покачал головой. — Трагично. — «Пожалуй, стоит намекнуть ей о коллеге Левине и крошке Сванстрём».

— Я встречала даже молодых полицейских, у которых еще в полицейской школе развилась сильная нервная анорексия, то есть отсутствие аппетита, — продолжала Лу.

— Да, это трагично, — повторил Бекстрём. — Молодые люди…. Весьма трагично. — Он тяжело вздохнул. «Но, если вспомнить о жрачке, которую там подают, для меня большая загадка, как они вообще едят».

По мнению Лу, основанному на опыте ее многолетней работы психологом в полиции, причины следовало искать в полицейской культуре, в духе «мачизма, отрицания, замалчивания в единении с разрушительной невоздержанностью», который все более проникал в полицейскую среду и оказывал парализующее действие на всех тех, кому приходилось там трудиться. Сама Лу чувствовала, как поток негативной энергии устремлялся на нее с пола, потолка и со стен, едва она входила в здание полиции.

— Как ты справляешься со всеми этими травмирующими переживаниями, Бекстрём? — повторила она свой вопрос и ободряюще покачала головой.

— С помощью Господа нашего, — ответил он, воздев глаза к потолку ее кабинета.

«Да пошла ты куда подальше, сучка!»

— Боюсь, я не совсем поняла тебя, — нерешительно улыбнулась Лу.

— Нашего Господа, — повторил Бекстрём торжественным тоном. — Всемогущего Отца нашего, Творца земли и небес, который служит моим Провожатым на жизненном пути и к кому я также обращаюсь за утешением в часы невзгод.

Наверное, так выглядит человек перед тем, как у него отвалятся рот и уши, подумал он, увидев реакцию собеседницы.

— Я понятия не имела, что ты так религиозен, Бекстрём. — Она внимательно на него посмотрела.

— О подобном не кричат на каждом углу, — ответил Бекстрём, бросив укоризненный взгляд на психолога, и покачал головой. — Это между мной и Господом нашим.

— Я тебя хорошо понимаю, — закивала Лу. — Но одно ведь не исключает другого, — продолжила она. — У тебя никогда не возникало мыслей об альтернативных… Использовать другие способы сбросить камень с души, я имею в виду.

— О чем тогда речь? — спросил Бекстрём угрюмо, насупил брови и дал ей испробовать настоящий полицейский взгляд.

Пора закрутить гайки, подумал он.

— Ну, например, различные формы терапии, вроде дебрифинга, он ведь фактически относится к ним, — сказала Лу и натужно улыбнулась ему. — Моя дверь всегда открыта, и многие верующие…

— Мне не нужны другие боги рядом со мной, — взорвался Бекстрём и указал в ее сторону рукой, поднимаясь со стула. — Я имею в виду ту самонадеянность, которую ты и твои коллеги демонстрируете, когда пытаетесь занять место Творца. Разве ты не понимаешь, что тем самым вы нарушаете первую заповедь?

Или же вторую? Хотя какое это имеет значение, подумал он.

— У меня и в мыслях не было вывести тебя из равновесия, я действительно не хотела…

— Все дела человеческие — суета и томление духа, — перебил ее Бекстрём. — Екклезиаст, глава двенадцать, стих четырнадцать, — продолжил он, не спуская с Лу взгляда. Он ляпнул это наобум и рисковал опростоволоситься, но она, похоже, не отличалась особой религиозностью.

— Я искренне извиняюсь, если оскорбила тебя, — пробормотала Лу и еле заметно улыбнулась.

— Моя дверь всегда открыта, — сказал Бекстрём и открыл дверь ее кабинета, стараясь тем самым придать больше значимости своим словам. — Ты должна понять, Лилиан, — продолжил он высокопарным тоном. — Мы — люди… мы предполагаем, а Господь располагает.

«Самое время запереться в сортире, где я смогу спокойно отвести душу», — подумал Бекстрём и закрыл за собой дверь.

Придя в отель и поднявшись в свой номер, он сразу же налил себе холодного пива.

— У тех, кто пьет прямо из банок, наверное, не все в порядке с головой. Чертовы неандертальцы.

Бекстрём сделал несколько больших глотков и жадно слизал пену с верхней губы. Потом он завалился на кровать, включил телевизор и принялся перелистывать телефонные сообщения. Таких набралось немало, и большинство из них были от Карин с местного радио. В последнем, полученном всего несколько часов назад, она уверяла, что «нам не понадобится болтать о работе», и с целью продемонстрировать благие намерения даже дала ему свой домашний номер. «Могу я пригласить тебя перекусить в каком-нибудь укромном местечке?»

Женщина в опасности, подумал Бекстрём и потянулся к телефону на своей тумбочке.

— Она, похоже, уже на грани, — решил он, набирая ее номер.

Укромное местечко представляло собой маленький трактир, где часть столиков стояла под открытым небом и откуда открывался вид на очередное смоландское озеро. Трактир находился на приличном расстоянии от города, но такси Бекстрёму оплачивал работодатель, так что это не создавало ему проблем.

«Слава богу, ни одного чертова журналиста пока, во всяком случае, если верить моим глазам старого сыщика», — подумал он, выдвигая стул для своей спутницы.

— Наконец мы одни, комиссар. Ура, ура, ура. — Карин улыбнулась и губами, и глазами. — Что ты хотел бы съесть? Я угощаю.

— Ни в коем случае, — запротестовал Бекстрём. Он еще в такси решил оформить свою переработку как встречу с еще одним тайным осведомителем, и, естественно, в качестве доказательства ему требовался счет.

— Я хотел бы отведать чего-нибудь вкусного, — продолжил он, скосившись на загорелые руки и ноги своей спутницы. На ней было тонкое летнее платье, три верхние пуговицы которого она, вероятно, забыла застегнуть.

Пожалуй, платье слишком легкое, подумал Бекстрём.

— Все прошло просто отлично, — подвел он итог вечера, когда оставил свою даму перед подъездом ее дома. Все ее попытки перевести разговор на убийство Линды он сразу же пресекал. А чтобы поддерживать беседу и как бы между делом рассказать немного о себе, предложил ей обычную полицейскую классику и в заключение надавал щедрых обещаний на будущее.

— Ты ведь, наверное, понял, что я чувствую, — вздохнула Карин, катая в ладонях бокал с вином. — Люди должны знать, что происходит. Пусть даже речь идет об убийстве. Убили ведь нашу, местную девушку.

— Большинство из того, что пишут в газетах о нашем убийстве, просто пустая болтовня, если это как-то тебя утешит, — сказал Бекстрём.

Чего не сделаешь ради баб, подумал он.

— Неужели? — воскликнула она с искоркой надежды в глазах.

— Мы поступим так… — Бекстрём наклонился вперед и как бы случайно коснулся ее руки. — Как только я доберусь до этого идиота и буду уверен, что это действительно он, обещаю, ты первой все узнаешь. Только ты. Никто другой.

— Ты обещаешь? На сто процентов? — спросила Карин и посмотрела на него.

— На сто процентов, — солгал Бекстрём, не убирая ладони с ее руки. — Ты, и только ты.

«Как все просто», — подумал он.

Придя в отель, он сразу же взял курс на бар. Только три бокала пива за весь вечер, а его мучила жажда, как верблюда, проделавшего путь от Иерусалима до Мекки. В дальнем углу вдобавок сидел Рогерссон с огромной емкостью янтарного напитка и, судя по его виду, пребывал в ужасном настроении. Два десятка журналистов и другие, находившиеся в заведении гражданские, по какой-то причине предпочли сидеть на максимальном удалении от него.

— Я пообещал сломать руку первому из стервятников, который попытается сесть рядом со мной, вот все и отстали, — объяснил Рогерссон. — Что будешь пить? Кстати, теперь моя очередь угощать.

— Большой бокал крепкого, — сказал Бекстрём и махнул официанту, который по какой-то причине выглядел довольно настороженным.

«Ты всегда так дипломатичен, Рогге», — подумал он.

— Случилось что-нибудь? — спросил Рогерссон, когда Бекстрём получил свое пиво и успел слегка утолить жажду.

— У меня состоялась долгая беседа с нашим собственным кризисным терапевтом, — сообщил Бекстрём и ухмыльнулся. — Потом мне пришлось идти в сортир. То есть получается три раза сегодня.

— По-моему, ты нормальный человек. На кой тебе болтать с подобной дамочкой, — вздохнул Рогерссон и покачал головой.

— Послушай, — сказал Бекстрём и наклонился над столом. Далее он рассказал всю историю. Рогерссон заметно оживился, и они еще долго сидели и влили в себя несколько порций шнапса, которые Бекстрём велел бармену внести в счет за номер, так что за все должен был заплатить работодатель.

К тому моменту, когда пришло время подниматься к себе и ложиться спать, заведение уже почти опустело. Рогерссон выглядел значительно веселее и даже пожелал спокойной ночи немногочисленным репортерам, которые еще оставались и явно намеревались напиться.

— Езжайте домой, глупые черти, — сказал он.