Мать химика

Лейла Элораби Салем

Как говорят, за спиной всякого великого мужчины стоит маленькая женщина. У одних это жена, у других дочь или сестра. А у великого ученого Дмитрия Ивановича Менделеева путеводной звездой всегда являлась мать. Именно она указала ему верную дорогу и именно благодаря ее стараниям он стал тем, кто изменил мир науки.

IV глава

Дмитрий Васильевич Корнильев сдержал данное супруге слово. Он выпустил две книги-брошюры, кои разошлись немалыми тиражами и даже имели попервой успех в научном-культурном обществе. Корнильев получал деньги, радовался и гордился собой в душе, потому и задумал обратиться к Царину, у которого был в долгу, с просьбой подыскать для дочери учителей по музыке, искусству, танцам и языкам. Андрей Викторович щёлкнул языком — такова была его дурная привычка, какое-то время молчал, закуривая сигарету, но всё таки заговорил, немного растягивая слова:

— Есть у меня на примете одна старая француженка, бывшая гувернанткой моей старшей дочери. Не знаю уж, на какую плату согласится она сидеть с твоими детьми, но как человек она неплохая, ей можно довериться.

Второе — прибавил Царин, немного поправляя тугой накрахмаленный воротник, от которого кожа на шеи стала красной, — тебе, вернее, твоей дочери нужен учитель по музыке: и такой имеется на примете. Он наш, русский, ещё молод и не совсем опытен, но дело своё знает и умеет находить общий язык с детьми.

— Вопрос с деньгами не постоит, я готов платить, — ответил корнильев, с нетерпением в душе предвкушая домашние уроки Маши с учителями — как в благородных домах России, на которые ровнялось всё богатое купечество.

— Тогда завтра я пришлю их к вам. Не забудьте предупредить Екатерину Ефимовну.

Царин и на этот раз сдержал слово: ему было весело наблюдать угодничество молодого купца, но а то, что тот отныне является его должником, будило в честолюбивом чиновнике скрытую гордыню.

К воротам купеческой усадьбы подъехал тарантас, две усталые, немолодые лошади фыркнули, потянули морды к высокой придорожной траве. навстречу гостям вышла Екатерина Ефимовна вместе с Агриппиной Тихоновной. Кучер оставил поводья, помог ступить на землю невысокой сухой женщине на вид лет так пятидесяти. Щурившись то ли от яркого солнца, то ли из-за плохого зрения, незнакомка элегантным движением тонкой руки поправила подол темно-синего европейского платья, волосы её, собранные в пучок, скрывал надетый белый чепец; в каждом её движении, в развороте головы, взгляде глубоких небольших карих глаз читалось тихое, скромное достоинство — ни гордыни, ни высокомерия.

Екатерина Ефимовна кивком головы поприветствовала гостью, сказала по-французски:

— Bonjour, mademoiselle Chonei (Здравствуйте, м-ль Шонэ)

— Bonjour, madame Kornileva.

Они вошли на обширную территорию усадьбы, утопающей в пышном зелёном саде, задний двор, сокрытый высокими соснами, разделял поместье Корнильевых с соседними. Екатерина Ефимовна шла впереди вместе с учительницей-француженкой, за ними поспешно семенила Агриппина Тихоновна с раскрасневшимся лицом, натруженные руки её несли дорожный чемодан мадемуазель Шонэ.

Корнильева бойко говорила на французском, не без гордости показывая живописное место рядом с беседкой, увитой плющом, поведала о своей семье, особенно детях, с материнским чувством обожания в ярких красках похвалилась их живым умом, в частности долго рассказывала о любимой дочери — маленькой девочке, смышленой не по годам, прилежной в учёбе. Мадемуазель Шонэ слушала плавный рассказ купчихи, не задавала вопросов и не перебивала: она точно понимала — со временем и сама всё разузнает.

Не лишним будет оставить несколько слов об этой мадемуазель Шонэ, француженке, многие годы как живущей в России. Сама будучи из деревни, что расположена неподалёку от Труа — одного из красивейших городов в Шампани, Софи — так звали мадемуазель Шонэ, всегда, с раннего детства мечтала путешествовать, посмотреть иные места и края, где живут люди, не похожие на обитателей маленьких деревушек. Крестьянская семья, в которой Софи была шестым ребенком, терпела нужду. Отец, каждый вечер возвращаясь с полей, загорелый, уставший, обвинял жену в том, что она родила только одного сына.

— У нас пять девок в семье! Какой прок от них?

Несчастная женщина плакала, однако хранила обидное молчание. После того, как муж с сыном выходили из-за стола, она с дочерьми доедали оставшееся, сама откусывала краюху хлеба, а слёзы текли по её впалым щекам.

Софи видела плачущую мать, жалость к ней сдавливала грудь, но тогда уже девочка решила для себя, что не станет терпеть нескончаемую нужду в родном доме у тёплого очага, а попытается изменить свою судьбу. Собрав сколько было пожиток, Софи отправилась в монастырь, там она прожила три года, научившись читать и писать, но ежедневный тяжкий труд, лишения и молитвы не смогли заглушить в ней жажду к приключениям, вот тогда, будучи шестнадцати лет от роду, девушка уехала в город, поработала то горничной, то нянькой. Скопив немного денег, решилась на рискованный шаг — поехать пытать счастье в Париж, а там что будет. Большой шумный город приветствовал девушку весёлым колокольным звоном — это был добрый знак, и привыкшая полагаться лишь на саму себя, Софи пошла искать работу по богатым домам. Удача вскоре улыбнулась ей: в доме графини де'Луар требовалась прачка, девушку приняли сразу. Софи попервой поразилась роскошью богатого особняка, но не завидовала. С прилежностью исполняя обязанности, она завоевала любовь слуг, сама графиня хвалила её труд, а когда узнала, что та обучена грамоте, рекомендовала её в качестве гувернантки в другие знатные дома. Так молодая Софи переехала с рекомендательным письмом в дом маркизов Д'Руа, в котором росли трое детей. Несколько лет жила она там, а когда дети подросли, перешла к третьей семье.

Вращаясь в кругу людей светских, с безупречными манерами, мадемуазель Шонэ сама привила себе несколько особенностей знати. Она много читала, держалась прямо, говорила спокойно и ровно. на одном из вечеров её приметил русский князь — так Софи оказалась в России, где по-прежнему обучала детей французскому языку. Князь с супругой и детьми вскоре поселился в Сибири, в новом своём поместье, с собой они взяли всех слуг, и мадемуазель Шонэ оказалась с ними.

С тех самых пор — а минуло много лет, Софи Шонэ живет в Тобольске, и как прежде работает учительницей в богатых, знатных семьях. В дом Корнильевых она согласилась не сразу — не по нраву были ей купцы, и только после долгих, изнурительных заверений Царина, ответственный за каждое своё слово, что купеческая семья сия не только лишь занята торговлей, но, прежде всего, уважаема в кругу людей образованных, просвещенных, старая француженка дала согласие обучать отпрысков Корнильевых с тем, чтобы те прилежно учились и соблюдали все её наставления.

По прибытию в родовое гнездо Корнильевых и лишь увидев великодушную хозяйку, мадемуазель Шонэ оставила о ней весьма приятные впечатления и то, как был разбит сад, в какой чистоте содержался дом объясняли за Екатерину Ефимовну, что она является хорошей хозяйкой.

Агриппина Тихоновна указала учительнице на её комнату — небольшую, светлую на верхнем этаже, после ввела в отдельный кабинет, предназначенный для учёбы: здесь стояли парта, стол, небольшой шкаф с книжными полками; большие окна, зашторенный тяжёлыми медового цвета портьерами, выходили на тихую часть сада — там росли лишь фруктовые деревья и сирень. На столе, покрытым алой скатертью с бахромой, стояла ваза с розовыми и белыми цветами, источающими приятный, благоухающий аромат.

Учительница критически осмотрела комнату-класс, обошла её вдоль и поперёк, измеряя шагами, и осталась довольна, в глаза бросилось, сколько книг хранилось в этом доме — везде, что свидетельствовало о любви к чтению в семье.

Екатерина Ефимовна пригласила мадемуазель Шонэ выпить с нею чай. Учительница приняла сие вежливое приглашение и за мирной. в домашней обстановке беседе женщины разговорились, оставив за порогом первое недопонимание.

— Вы давно живёте в России? — поинтересовалась Корнильева.

— Без малого пятнадцать лет.

— И вы не желаете вернуться к себе во Францию?

— Я столько много повидала в жизни, что, поверьте мне, ныне мне лучше там, где спокойнее. У себя на родине я трудилась не покладая рук, я голодала, не досыпала, терпела нужду, выгрызая себе каждый кусочек человеческого счастья. Но тогда я была молода и страх был мне неведом. Через несколько лет стараний и лишений судьба сжалилась надо мной — так я очутилась прислугой у богатых, знатных господ. Их дома утопали в роскоши и безудержных весельях: балы, балы, приёмы, гости, салоны, в воздухе витал запах духов и звучали пламенные речи. Дамы блистали нарядами и украшениями, пышные платья, кокетливые взгляды, вихри кружащих пар в танце. Я не хвастаюсь, что видела и где жила; мне приходилось быть незаметной служанкой, из служанки в гувернанткой, но благодаря тому высшему свету я научилась правильным манерам держаться, связно говорить, также я ненавидела сплетни, вьющиеся по углам, не выносила лицемерных взглядов и похвальбы, коими одаривали друг друга господа сполна. Здесь, в России, в доме князей я лицезрела ту же картину, только благодаря нашему отъезду в сибирскую глушь я спасла собственную совесть от погрязшего во лжи света.

Екатерина Ефимовна слушала мерный, плавный рассказ мадемуазель Шонэ о прошлом: ни сетований, ни грусти об обрушившихся превратностях судьбы — ничего. Пережившая столько лишений, думала она, учительница проникнется сердцем к маленькой Маше.