Тайник вора

Александр Жигалин, 2023

За три лагерные ходки Николай Волков ни разу не прогнулся ни перед администрацией зоны, ни перед беспределом отморозков и по праву заслужил прозвище Матёрый. Именно Матёрому доверил свою тайну зэк-доходяга Дохлый.А тайна такая, что как только Матёрый вышел на свободу, его тут же обложили, как волка. Тут и братва, и менты, и ФСБ. Но Матёрый не из тех, кто слушает щёлканье чужих клыков у своего горла. Он и сам умеет обнажать клыки….

Глава 1

Судьбой поставлен

На колени

Гулкий кашель с надрывом на протяжении получаса доносился из дальнего угла барака.

Никто из заключенных не возмущался, что кашель Дохлого мешает. Все знали, что человек тяжело болен и что неизлечимая хворь, сжирая плоть, оставляла всё меньше и меньше шансов прожить хотя бы год. Болезнь будто испытывала наслаждение, разрывая на части измученный страданиями организм.

Человек сгорал медленно, как огарок свечи, и каждый, кому «посчастливилось» находиться в одном с ним бараке, сочувствуя, старался не слышать надрывного для всех кашля.

И лишь только скрип панцирных сеток говорил о том, что кто-то, вздыхая, не может уснуть из-за нещадно мучающих воспоминаний о воле, о доме, о семье.

Но как бы ни мучили воспоминания о прошлом, как бы не рвали на части сердце, мечты о свободе делали своё дело, сознание человека уплывая вдаль, унося с собою всё, что мешало жить, и столь больно терзало душу.

— Матерый! А, Матерый! — Шепот прозвучал настолько неожиданно, что заставил почти уснувшего Николая вздрогнуть. Вздрогнуть и открыть глаза.

— Чего тебе?

Дохлый пару раз глубоко вздохнул, чтобы хоть как-задержать кашель.

— Дело у меня к тебе.

— Что еще за дело? Спи давай. Утром поговорим.

Матерому не хотелось в столь в поздний час затевать разговоры, тем более здесь, в бараке, где уши имелись даже у стен.

— Дело важное, — не унимался Дохлый, — да и не до сна мне. Сдохну я скоро. Костлявая не раз во сне приходила. Появится и давай шептать на ухо, покашляй, говорит, Дохлый, покашляй, скоро и тебя к рукам приберу.

Говорил он на одном дыхании, словно старался выбросить из себя слова, отчего при тусклом свете болтавшейся под потолком лампочки лицо выглядело почти серым.

Еще висела в воздухе последняя фраза, а кашель вновь, словно оголодавший зверь, набросился, хватая человека за горло, не давая тому вздохнуть полной грудью.

— Тебе на больничку надо. — Матерый понял, что проснулся окончательно. — Хочешь, с начальством переговорю?

— Ладно, — отмахнулся Дохлый. — Спасибо, конечно, но об этом потом. Сначала я должен кое-что рассказать, боюсь недотяну до утра, утащу на тот свет тайну. На кой она мне там, где уже никому ничего не надо?

— Что ты заладил — тайна, тайна? Какая еще тайна? — Николай присел.

— Еесть одна. Замотала так, что сил никаких нет. Вот я и решил открыться, вроде как исповедаться. Ты хоть и Матерый, но вроде, не волк. Есть в тебе что-то особенное, хотя, зла тоже хватает. Но сейчас не это главное, главное, что ты в авторитете.

Дохлый попытался вздохнуть, и тут же зашелся тяжелым продолжительным кашлем.

Николай подождал, когда приступ отпустит Дохлого.

— Смотрю, чахотка тебя доедает. — наклонился к самому уху Дохлого и тихо, чуть слышно добавил: — Завтра перетрем. Знаешь, за железным складом бетонные плиты лежат?

Дохлый, обрадовавшись, согласно кивнул.

— Вот там и обсудим. В одиннадцать подваливай. Главное, чтобы ты никому, слышишь, ни звука.

Не дожидаясь ответа, Матерый прилег на шконку и, заложив руки за голову, философски добавил:

— Сейчас же, надо постараться уснуть, чтобы завтра проснуться. Проснуться и жить.

После разговора с Дохлым он еще долго ворочался с боку на бок. Не в силах заставить себя уснуть, лежал, уставившись в потолок широко раскрытыми глазами. Лежал и вспоминал детство, настолько далекое, что с каждым годом всё труднее и труднее было отыскать его в лабиринте памяти.

Через несколько минут, почувствовав, что сон начинает овладевать им, Матерый, словно в кино, увидел деревню, небольшой домик, уютно устроившийся у опушки леса, отца с ружьем и ровные, одна к одной заготовленные на зиму копны сена, покрытые толстым слоем пушистого снега.

Батя, смолоду приученный к таежным тропам, всю жизнь мечтал сделать из младшего сына настоящего охотника, такого, какими были его дед и отец. Да и сам он слыл одним из лучших заготовителей пушнины в районе. Но для этого одного желания было мало, главное, чтобы тебя понимала тайга.

Но так и не суждено было ему дожить до этого светлого дня. Однажды ранним утром, собрав охотничье снаряжение, отец вышел за околицу, встал на лыжи и, тихо скользя по сверкающей на солнце глади снега, не торопясь, потянулся к вечно манящей его стене леса. В тот день отец ушел навсегда, оставив в памяти сына лишь одинокий силуэт и ровный след широких охотничьих лыж, уходящий в вечное царство снов и покоя. Лишь через год охотники случайно наткнулись в глухой чащобе на его останки, и по всему было ясно, что сожрал несчастного медведь-шатун.

Мать так и не смогла до конца прийти в себя. Все чаще и чаще прикладываясь к бутылочке, она начала медленно спиваться, и уже через год, в одно хмурое осеннее утро, сердце ее остановилось навсегда.

Старшего брата Николай почти не вспоминал. Тот после службы в армии поселился в Ленинграде, забыв о своей прошлой жизни, как и о самых близких ему людях тоже. Лишь изредка, по праздникам, присылал красивые, усыпанные цветами открытки.

И пошла Колькина жизнь наперекосяк.

После смерти родителей определили парня к двоюродной тетке, которая жила в районном центре. У той у самой висело на шее трое детей, а тут сунули еще одного здоровенного лба, к тому же с норовистым, не желающим кому-либо подчиняться характером.

Кое-как окончив восемь классов, Колька два месяца болтался по улицам, пока не выловил его участковый.

Душевный был мужик капитан.

— Тебе, Волков, пора за ум взяться, иначе одна у тебя дорога — с песней на малолетку. Если хочешь, помогу с учебой, через год-другой приобретешь специальность, а там, глядишь, и жизнь чему-нибудь научит.

Сдержал слово участковый. Поступил Николай в училище и начал осваивать специальность токаря.

Все здесь ему нравилось, и мастер был мужик неплохой, и жизнь в общаге что надо, да и ребята в группе подобрались дружные. А самое главное — приобщился Колька к спорту. Бокс захватил, что называется с головой.

Тренер Никанорыч, часто юного Николая после тренировки в своей маленькой тесной каморке, любил вести с ним за чашкой чая задушевные беседы.

— Здоровья у тебя, Колька, немерено, — говаривал он, — видать, тебе от отца по наследству досталось, а вот руки длиннющие, как у обезьяны, это уж точно от бога. Да и на ринге ты словно кошка, резкость у тебя небывалая. Я такого таланта сроду не видывал. Технику-то я тебе дам, хочешь ты этого или нет, а вот голову самому тренировать придется. Одно плохо, слишком ты настырный. Если что в башку запало, всё, хорошего не жди. Так что, кроме тебя самого, здесь тебе уже никто не поможет.

Как говорил старик, так оно и вышло. Никанорыч научил всему, что знал, а вот ум вбить в башку так и не смог. Только одно Николай сумел запомнить твердо: не надо бояться чужой силы. Сломает, познаешь страх человеческий, а это уже, гибель.

Жизнь шла своим чередом. Черные полосы сменяли светлые, принося людям все новые и новые испытания, радости и разочарования.

Не обошла она стороной и Матерого, тогда еще просто Николая Волкова. После окончания училища, получив четвертый разряд токаря, он уже на следующий день перешагнул ворота ремонтно-механического завода, который являлся одним из подразделений известного на всю страну нефтехимического комбината. Но, не проработав и полугода, Николай был приглашен повесткой в районный военкомат, где недолго думая подписал все необходимые документы. И хотя ему как работнику комбината была гарантирована отсрочка, он давно решил, два года службы пойдут на пользу, а может, даже помогут выбрать путь в жизни.

И застучали колеса вагонов по уходящим в неизвестность рельсам, унося с собой еще не окрепшие, не битые жизнью, но одержимые единственной целью — покорить мир — совсем юные судьбы.

Николай надеялся, что ему повезет и он, несмотря ни на что, попадет в доблестные десантные войска. Слишком горячо и ярко жили в его сознании впечатления от просмотренных фильмов, где мужественные сильные парни, безукоризненно владеющие оружием и приемами рукопашного боя, творили чудеса как на земле, так и в воздухе, под распростертыми над ними куполами парашютов.

Но судьба, в который раз, распорядилась по-своему.

Часть, в которую направили его для дальнейшего прохождения службы, стояла в центре небольшого сибирского городка, основное население которого работало на огромном заводе, подчиняющемся оборонному ведомству страны.

Что именно производилось в многочисленных цехах, Колька не знал, да и не интересовало его это вовсе. Главной задачей, поставленной перед молодыми солдатами, была охрана этого самого завода. Изо дня в день приходилось служивым наматывать километры, вышагивая между рядами колючей проволоки по периметру территории завода, который солдаты между собой называли конфетной фабрикой.

Еще в дороге подружился Колька с Виктором Прошкиным. Как выяснилось, были они земляками, мало того, дом, в котором жил Витька, где совсем недалеко от общаги, где прошли самые веселые и беззаботные Колькины годы. Вот и решили новобранцы держаться вместе.

С первых дней, как только пришлось окунуться в солдатскую жизнь, почувствовали парни напряженность во всем, что их окружало. Не было слышно привычных шуток и смеха, не чувствовалось в отношениях между солдатами человеческой теплоты. Каждый жил сам по себе, по неписаным волчьим законам, озираясь вокруг, при этом пряча душу подальше от чужих глаз.

Николай поначалу никак не мог разобраться, в чем тут дело, и только потом, спустя несколько дней, дошло — дедовщина.

А тут еще Витька.

— Коль! Здесь такое творится. Ухо востро держать надо. Деды вовсю балом правят.

— Брось, — отмахнулся Николай.

— Чего брось? Дурень. Смотри, чуть что, по бестолковке дадут. Будешь потом всю жизнь улыбаться. — В глазах Виктора забегали огоньки страха.

Николай тогда не придал большого значения разговору, да и не было на то оснований. Жизнь его еще не била по-настоящему, не ставила на колени и не плевала в душу.

В то утро, как обычно в шесть часов утра, дневальный проорал свое неизменное:

— Подъем!

И начался новый день службы, ничем особенным не отличавшийся от других. После зарядки, перебросив через плечо полотенце, Николай одним из первых вошел в туалет, направляясь к стоявшим в ряд умывальникам. Почистив зубы, он наклонился поудобнее над раковиной для того, чтобы облиться холодной водой и затем докрасна растереться жестким полотенцем. Он всегда так делал на гражданке, и ему нравилось чувствовать, как упругое молодое тело наливается утренней свежестью. От этого, как правило, всегда поднималось настроение.

— А это что еще за картина Репина «Приплыли»? — Прошипел за его спиной чей-то голос.

Николай не сразу понял, что слова эти были обращены к нему. В следующую секунду не сильный, но точный удар по ногам заставил его присесть. Руки машинально схватились за край раковины, и только это помогло удержаться от падения.

Резко развернувшись, он увидел перед собой двоих.

Тот, что стоял впереди, был не высокого роста и плотного телосложения. Волосатая грудь и плечи делали похожим на гориллу. Небритая морда, идиотская ухмылка и наглый взгляд говорили о том, что это был один из тех самых крутых дедов, о которых предупреждал его Виктор.

Второй был полная противоположность первому. Высокий, рыжий и худой, он, словно торшер, торчал за спиной Волосатого и гоготал с переливом и иканием, тем самым напоминая крик возбудившегося ишака.

Николай почувствовал, как им медленно начинает одолевать нестерпимое желание шарахнуть Рыжему по абажуру, с одни лишь желанием, выключить этот противный, издевательский смех.

— Ты чего это, салага, чужой умывальник занял? — прошипел Волосатый, наматывая на руку полотенце. — Ты что — глухонемой или тебе надо по-особому объяснить? Пошел на х… отсюда, козлина. Пока я тебе рога не отшиб.

Словно ведро ледяной воды опрокинули на голову Николаю. Ошарашенный наглостью Волосатого, он на долю секунды потерялся, но уже в следующее мгновение, почувствовав прилив в кровь изрядной доли адреналина, ответил обидчику:

— Как бы тебе самому не пришлось свалить, а то, не ровен час, огорчить могу. Да, и еще вот что, скажи своему ишаку, пусть пасть закроет, а то все вокруг слюной забрызгал. — Колька чувствовал, как кровь ударила в голову. Так было всегда, когда приходилось участвовать в уличных драках или перед выходом на ринг. Сердце начинало рваться из груди, кровь закипала в жилах, и на мгновение густой туман напрочь застилал глаза. Но доля секунды, и вот уже по спине пробегает знакомый холодок, затем откуда-то появившаяся злость взрывной волной гонит его в бой.

Длинный выключился мгновенно. Не закрыв даже рта, он, словно рыба, молча двигал губами, мыча что-то непонятное себе под нос. Волосатый же наоборот, напрягся, сжавшись в комок, подобно резиновому мячику.

— Ты что-нибудь понял, нет? — Повернулся он к рыжему. — Лично я ничего, кроме одного: лечить салагу надо.

И тут же, резко развернувшись, сделал ложный замах левой рукой, пытаясь прямым ударом правой сбить Николая с ног.

Но тот внутренне уже был готов к отражению атаки. Он, словно кошка перед прыжком, чуть согнувшись в коленях и отклоняясь вправо, сначала присел, затем, выпрямившись, быстрым выпадом ударил локтем Волосатому точно в челюсть. Это был его коронный, не раз отработанный в уличных драках, прием. Соперник, как правило, ломался, теряя ориентацию в пространстве.

Так случилось и в этот раз. Волосатый, брызнув изо рта мощной струей крови, схватился обеими руками за челюсть.

Николай, не останавливаясь, провел второй удар, но уже по опорной ноге противника, и тот как подкошенный рухнул на пол.

— Ты чего это, а? Да ты знаешь, кого ты?.. — завизжал Рыжий и с испугом отскочил к противоположной стене.

Николай сделал к нему шаг.

Сжавшись и сразу став чуть ли не наполовину короче, Рыжий выставил руки перед собой, как будто приготовился драться. Но он лишь прикрывал свой слюнявый рот, и Волков, почувствовав брезгливость к трясущемуся от страха мерзавцу, отвернулся.

Волосатый же, стоя на четырех костях, что-то мычал нечленораздельное, разбрызгивая по полу слюни и кровь. Наблюдая за его движениями, Николай, проходя мимо, не смог удержаться от соблазна и пнул его что было силы в задницу, да так, что тому вновь пришлось распластаться на мокром полу.

У входа, замерев на месте, стояла группа солдат. Те расступились, пропустив Николая. Провожающие взгляды были полны солидарности и поддержки. С уважением и искренней признательностью они смотрели на Николая, стараясь понять, как можно было решиться на столь дерзкий и необдуманный поступок. Но гордость за товарища к тому времени вовсю играла на их лицах.

За завтраком в столовой Витька, даже не прикоснувшись к еде, с ходу затараторил:

— Коль, а Коль, слышь, чего теперь будет-то? Ты тут такого натворил…

Николай молчал. Он продолжал есть, не обращая внимания.

— Чего молчишь? — не унимался Виктор. — Они же, сволочи, так не оставят. Они мстить будут, а одному, ты сам знаешь, бороться бесполезно. Один в поле не воин. Я, конечно, тебя не брошу, мы, как договорились, всегда должны быть вместе… Я имею в виду — друг за друга горой. Но что мы вдвоём можем? Их вон сколько, а мы?..

По всему было видно, Виктором начинает овладевать страх. Не оставалось у него больше сил переступить невидимую черту, которая отличает человека от животного и помогает тому оставаться самим собой.

— Хватит ныть, — оборвал Николай. — За шкуру свою трясешься. Пошел вон отсюда. Сам разберусь.

В столовую вошли трое, молча двинулись к столу, за которым сидел Волков. Остановившись, несколько секунд смотрели на него. Тот продолжал спокойно есть, нимало не смутившись, будто все, что происходило вокруг, его никоим образом не касалось. И только напряженность во взгляде говорила о том, что внутри всё кипит и рвется наружу. Он был полностью сконцентрирован в ожидании борьбы, твердо зная: как бы ни развернулись события, он будет драться до последнего. До тех пор, пока будет стоять на ногах, видеть и слышать противника.

— А ну брысь все отсюда, — по-хозяйски прорычал над ним чей-то голос.

Солдаты, что сидели рядом, взяв миски, молча один за другим перешли за другой стол. Все, кроме Виктора и Николая.

— Я сказал — все, — еще раз прогремел все тот же голос, но уже более угрожающе.

Подскочив на месте и что-то бормоча себе под нос, Виктор быстро вышел из-за стола.

«Ну, гнида, все-таки зассал», — подумал Николай.

Один из подошедших отодвинув табурет, сел напротив. Двое остались стоять за его спиной.

— Так вот, значит, кто Козлову хлебососку разукрасил? Герой. Ничего не скажешь. — Голос с металлической звенящей ноткой выглядел спокойным и уверенным в себе.

Николай поднял голову.

Широкое скуластое лицо, покрытое густой щетиной, прищуренный уверенный взгляд, тонкие губы и коротко стриженный ежик — все в человеке говорило о волевом и сильном характере. У него были невероятно широкие плечи, и от этого казалось, что голова буд-то тонет в них. Все это придавало более чем угрожающий вид.

— Так значит, он — Козлов, — усмехнулся Николай. — А второй случайно не Ишаков?

— Зря щеришься, сынок. Это мои кенты, и кто их обидел, обидел и меня, а я обид прощать не привык. Понял?

— Как не понять. Только вот я у тебя прощения не просил и просить не собираюсь.

— Значит, не собираешься? — Улыбка, наполненная злостью и самоуверенностью, скользнула по губам незнакомца. — Молодец, ничего не скажешь! Ну, мы и не таких обламывали. Будешь на карачках ползать, умолять меня о пощаде. Это я тебе обещаю.

— Чего ты с ним базаришь, Крест? — встрял в разговор один из солдат, стоявших за спиной Николая. — Дать но чайнику, и дело с концом.

— Заткнись! Не видишь, мальчик с гонором, значит, надо воспитать его. Ведь такую задачу ставят перед нами командиры. А мы, как старшие товарищи, должны помогать молодым солдатам.

Крест поднялся из-за стола.

— Теперь, сынок, слушай меня внимательно и запоминай. С этого дня я твой папа и твоя мама, а поскольку титька у меня одна, то сосать сегодня твоя очередь. — Не договорив, он расхохотался, да так, что массивный золотой крест, видневшийся из-под распахнутой гимнастерке, запрыгал на его груди.

Николай вскочил. Еще никто и никогда с ним так не разговаривал.

Он уже был готов кинуться в бой, рвать на части это ухмыляющееся, наглое рыло. Пусть силой, но заставить уважать. Уважать как личность, как человека с не менее сильным характером и не менее твердой волей.

— Стоп. Стоп. Стоп. — Крест поднял руки. Он стоял напротив Николая и пристально всматривался в его лицо. — А глаза-то, глаза, смотри, как сверкают. Прямо сплошная ненависть. Но ничего, к вечеру узду-то я на тебя наброшу. Сам под седло залезешь, и будет на одного молодого рысака в моей конюшне больше.

Трое ушли, а Николая еще долго не отпускала ярость. Не потому, что его оскорбили и унизили, он просто не мог простить себе, что отпустил обидчика безнаказанным, что не шарахнул его как положено по балде, за дерзость и издевательство, за плевок в душу.

День прошел спокойно, без лишних разговоров и расспросов, как будто ничего не произошло. Лишь изредка Николай ловил на себе любопытные взгляды. Острыми иглами впивались в спину, и он чувствовал их всей кожей

Отбой прозвучал так же неожиданно, как и подъем.

Негромкие усталые голоса, смех, скрип кроватей — все смешалось в один гул, и уже через несколько минут тишина и темнота стали полноправными хозяевами казармы.

Николай понимал, главные события ждут его впереди и что совсем скоро ему предстоят серьезные разборки. Мобилизуя себя и контролируя все происходящее вокруг, он был максимально готов к ним, оставалось лишь самое противное и ненавистное — ждать.

Деды вошли тихо, почти неслышно, только скрип половиц и тяжелое прокуренное дыхание выдавало незваных гостей. Уверенно шагая через казарму, они направились прямым ходом к койке Волкова. Чей-то голос тихо спросил:

— Этот?

— Он. Притворяется, что спит. Сучара!

Николай узнал голос рыжего Ишака. Он не мог различить в темноте фигуры, но чувствовал каждое их движение. Ему казалось, что он даже слышит, как бьются их сердца.

Тяжелая цепь, описав дугу, со свистом стегнула по кровати.

Николай с трудом успел среагировать и упасть на пол, но кончик металлической змеи зацепил его, больно обжигая плечо и руку. Чтобы не взвыть от боли, он лишь крепче сжал зубы и тут же увидел летящий в лицо сапог. Левой рукой удалось не только блокировать удар, но и нанести ответный ногой точно в промежность нападавшему. Ишак взвыл как недорезанная свинья. По всему стало ясно, что по яйцам прилетело ему, отчего то,, как ребенок, катаясь по полу, звал на помощь маму.

Николай успел вскочить на ноги.

«Ну, слава богу, я, кажется, в порядке».

Вновь все с тем же противным свистом хлестнула цепь, умело нацеленная в голову.

С трудом увернувшись, Волков услышал, как та врезалась в спинку кровати и, зазвенев, запуталась. Он не мог различить в темноте лица нападавшего, но сразу понял, что конец цепи по-прежнему был в его руке, а другой оказался намотанным на спинку.

В этот момент в казарме включили свет. И тут, пользуясь замешательством нападавших, Николаю удалось сориентироваться первому и мощно ударить привязанного цепью.

Вложив в удар всю злость и ненависть, он услышал глухой хруст зубов, чавканье и дикий вой, который, подобно шаровой молнии, прокатился по казарме от стены к стене.

Будучи сконцентрированным, Николай ни на секунду не отвлекаясь, приготовился к атаке, как вдруг мягко, по-детски тепло и нежно, в лицо ему ударила подушка. Он не успел отмахнуться, как тут же непонятно каким образом кто-то вцепился в его руку.

И что-то тяжелое рухнуло на голову.

Казалось, что разошелся пол и он с бешеной скоростью летит вниз, в огромную, бездонную воронку, где вокруг то и дело вспыхивают немыслимые по своей окраске огни, сопровождающиеся звоном, да таким, что, казалось, лопнут перепонки. На смену звону пришли темнота и тишина.

Сознание выключилось, не давая мозгу никакой информации. Безвольное тело, минуту назад представлявшее собой боевую машину, повисло на чужих руках и, волоча ноги по полу, оставляя кровавый след, тут же было вынесено из казармы и по крутой металлической лестнице спущено в подвал.

Дзинь, дзинь, дзинь — словно сотни маленьких колокольчиков, соединившись в одно пение, пронизывали мозг, бередя помутневшее сознание.

Шевельнувшись и чуть не вскрикнув от боли, Николай открыл глаза. Вокруг было темно. Малейшее движение принизывало тело тупой болью. Голова раскалывалась на части, не чувствовались связанные за спиной напрочь онемевшие руки.

«Все-таки вырубили, сволочи. Интересно, чем это они меня? — Он попытался собраться с мыслями и сосредоточиться. — Надо несколько раз глубоко вздохнуть и выдохнуть, это поможет успокоиться».

Собрав волю в кулак, Николай еще раз попробовал открыть глаза, но кругом была лишь безмолвная темнота и слышался беспрерывный звон.

«Вода где-то капает. Теперь понятно, что за колокольчики поют».

Сознание постепенно возвращалось к Николаю, но мысли путались.

«Вырубили, притащили в подвал, привязали. Так… И что дальше?»

Свет вспыхнул неожиданно, лучи лампочек иглами впились в глаза, и от этого тупая боль в который раз прошила мозг.

— Ну что, Рэмбо, очухался?

Ослепленный Николай не видел ни лица того, кто говорил, ни тех, чьи силуэты маячили за спиной. Но по голосу он понял, перед ним стоял Крест.

— Да, я смотрю, ты мальчик с гонором и прыти в тебе хоть отбавляй. Вон как Тимохе зубы аккуратно в кучу сложил. Теперь ему даже клюкву давить будет нечем. — Крест вдруг загоготал зловещим, леденящим душу смехом. — Да и Рыжему яйца загнал аж в самое горло. До сих пор найти их не может. Так что, браток, как ни крути, должок за тобой, а долги следует возвращать. — Он достал из кармана пачку сигарет. — Закурить желаешь?

— Не курю.

— Здоровье бережешь? Правильно делаешь. Здоровье беречь надо. К тому же оно тебе очень даже скоро понадобится. — Он опять зашелся в ненормальном хохоте.

Вокруг все молчали, и от этого смех Креста звучал зловеще и угрожающе.

— Ну, что притихли, орлы? — повернулся он к свите. — Или вам сказать нечего?

— Отдай его мне, Крест. Я этого пидора на куски порву.

Из темноты выплыла опухшая рожа Тимохи. Она была так расписана, что понять, рожа это или жопа, можно было с большим трудом.

— Заткнись, — остановил его Крест. — Герои. Мать вашу. Втроем не смогли щенка сломать. Теперь можно и кукарекать, когда он перед вами связанный стоит. А может быть, у кого-то есть желание один на один потолковать? Так это мы мигом организуем. А ты… — Он вновь повернулся к Николаю. — Как тебя там?

— Волков он, Николай Волков, — подсказал кто-то из стоящих в темноте солдат.

— Волков, говоришь? Ишь ты, и фамилия соответствующая. Глаза-то до сих пор огнем горят, как у настоящего волчары. Если сейчас зубы не обломать, завтра можешь и матерым стать.

Крест достал зажигалку и, прикурив, глубоко затянулся. На мгновение задержав дыхание, выпустил струю дыма в лицо Николаю.

— Ну что, Волков? Может, поговорим по-хорошему? Так сказать, постараемся найти общий язык. Я тебе выскажу свои условия, ты мне свои пожелания, глядишь, и договоримся. — Он вновь затянулся, при этом дым выпускать в лицо Николаю не стал.

— А слово моё будет такое. Хочешь, чтобы служба пуще воли казалась, давай ко мне. Хоть ты еще и салага, но мы тебя примем, выбитые зубы и прочие причиненные братве неудобства простим. С кем не бывает. И запомни, будешь нас держаться, все блага будут для тебя. Но только одно условие: здесь я командир, я твой отец, я твой крест, без меня ни шагу. Моё дело говорить, твоё слушать и выполнять всё, что я прикажу. Ну а если нет…

В руке Креста вдруг вспыхнул огонек, и уже в следующую секунду вырвавшееся на волю пламя больно обожгло грудь Николая.

Крест засмеялся и выключил зажигалку.

— Ну что скажешь, Волчара?

Волков поморщившись, сплюнул.

— Ты развяжи сначала, а уж потом базар веди. — И, чуть подумав, добавил: — Слушай, Крест, а может, ты боишься, что я и тебе лампочку стряхну, так ты не ссы, тебя я бить не стану.

— Развяжите его, — приказал Крест, явно не ожидая столь наглого ответа от молодого солдата. Приказал как отрезал.

Двое солдат подскочили к Волкову. Отвязав, отошли в сторону.

Тело Николая обмякло, словно было ватным, ноги сами по себе начали медленно сгибаться в коленях. С трудом удерживаясь, чтобы не упасть, он постарался максимально мобилизоваться, призвав на помощь всю силу воли, — главное не показать слабость, не дать этим уродам возможность почувствовать превосходство.

Крест придвинулся вплотную.

— Значит, грозишься и мне лампочку стряхнуть? — Он с жаром дышал в лицо Николая, и тот почувствовал резкий запах алкоголя.

Удар пришелся прямо в дыхалку.

Николай тихо охнул и начал медленно оседать на пол. Второй удар пришелся сверху в голову.

Волков отключился, распластавшись на мокром бетонном полу.

Крест молча отойдя в сторону, бросил:

— Плесните на этого сопляка воды, может, очухается.

Вода мощной струей ударила в лицо.

Через мгновение Николай почувствовал, как густой туман рассеивается и к нему вновь возвращается сознание.

Подхватив под руки ему помогли подняться на ноги.

Придя в себя и переведя дыхание, Волков оттолкнул стоявших рядом солдат:

— Да я тебя, гнида… — Николай рванулся вперед, но раздался щелчок и в руке Креста сверкнуло лезвие ножа.

— Дернешься, я не только твою волчью шкуру продырявлю, но и кишки на трубы намотаю.

Глаза Креста пылали огнём, и было ясно, что он не шутит.

Убрав нож, он вдруг неожиданно расхохотался.

— Что, Волчонок, в штаны наложил? Может, тебе памперсы дать?

— А тебе в рыло, чтобы оно не сквозило.

Смех оборвался.

— Да он оборзел, — рванулся из темноты Тимоха.

Крест движением руки остановил его.

Подойдя к Николаю, процедил сквозь зубы:

— Ты что, щенок, не понял меня? Я тебе дружбу предложил, ты же, падаль, решил мне вызов бросить?..

— Слышь! Как там тебя, Крест? — перебил его Николай. — Запомни, Волков никогда ни под кем не был. Я сам по себе.

Крест внимательно посмотрел Николаю в глаза:

— Ну что же. Кто не с нами, тот против нас…

В эту секунду за дверью послышались шаги. Кто-то спускался в подвал, и не один.

— Крест, атас! Майор с караулом, — разрезал тишину крик сверху.

И сразу застучали по металлическим ступенькам тяжелые солдатские сапоги.

Майор Вавилов с ним двое солдат с автоматами появились внезапно.

Подойдя к Волкову, офицер внимательно оглядел его с ног до головы. После чего обвёл присутствующих изучающим взглядом.

— Так, опять Крест со своей сворой. Я сколько раз вас предупреждал?.. Ну, теперь всё. Считай, что допрыгались.

— Мы-то здесь при чем, товарищ майор? — невинной овечкой заблеял Крест. — Молодой солдат зачем-то полез в подвал, упал с лестницы и разбудил, понимаешь, старших товарищей. Мы, как и полагается бывалым солдатам, решили прийти парню на помощь. Помочь, так сказать, неопытному бойцу. Правда, Коля? — Крест впился наглым взглядом в глаза Николая.

Тот, опустив голову, молчал.

— Что здесь произошло? — Майор в упор смотрел на Волкова.

— Ничего особенного, товарищ майор. Упал я.

— Понятно, — многозначительно протянул майор. Он еще раз окинул всех присутствующих испытующим взглядом и скомандовал: — Значит, так. Ты, Крест, со всей своей свитой шагом марш в казарму. Завтра с Вами будет отдельный разговор. А ты, Волков, шагай за мной в дежурку.

Не дав Николаю доложить по уставу, Вавилов пододвинул стул.

— Трудно тебе?

Голос на этот раз звучал не по — командирски, скорее наоборот, по-домашнему добрым, располагающим, и в то же время по-отцовски требовательным.

Николай удивленно поднял глаза.

— Что смотришь? Думаешь, что мы, офицеры, чурки безмозглые? Только орать и командовать умеем. Нет, брат, ошибаешься, у нас тоже сердца имеются. Мы всё видим и знаем, вот только не всегда что-то можем сделать. А в армии, сам понимаешь, все гораздо сложнее, к тому же над каждым из нас тоже начальство имеется. Так что, как ни крути, мы с тобою вроде как равны. — Вавилов тяжело вздохнул. — Ты, конечно, можешь мне не говорить, что в подвале произошло, да это и не важно. Не об этом я хотел с тобой поговорить. Если слабину покажешь, конец тебе. Сожрет тебя мразь, причем сожрёт с потрохами. И главное даже не то, что они тебя под откос пустят, как десятки других солдат, главное — то, что ты себя потеряешь. А это пострашнее дедовщины будет. Можешь поверить мне на слово. Так что ты подумай, какое решение примешь, с тем и дальше жить будешь.

Николаю на мгновение показалось, что он в тренерской Никанорыча и перед ним не командир, а любимый тренер. Такие же печальные, умудренные жизненным опытом глаза, доброта во взгляде и теплота слов.

Майор отодвинул в сторону стакан с недопитым чаем и, взглянув в глаза Николаю, поднялся.

— Тяжело тебе, парень, будет с твоим-то характером, но лучше быть необузданным рысаком, чем ездовой клячей. — И тут же, улыбнувшись, добавил: — Хотя, судя по твоей физиономии и по рожам тех, кто был с Крестом в подвале, тебе это не грозит.

Вернувшись в казарму, где царила настороженная тишина, Николай неожиданно увидел, что его заправлена. Следов сражения не было и в помине, гимнастерка аккуратно сложена, сапоги ровненько стоят рядом с табуреткой.

«Получается что, я не один», — подумал Николай и улыбнулся.

День за днем солдатская жизнь шла своим чередом. Дела прошедших дней постепенно начали оседать на дно памяти, и только порой, вспомнив своих обидчиков, Николай злился на то, что не сумел отомстить им. Но он был уверен, что ещё предстоит столкнуться и с Крестом, и с его свитой. И вот тогда-то он, Николай Волков, скажет свое слово, покажет им свои волчьи зубы, пусть пока не матерого, но все-таки волка.

До отбоя оставалось совсем немного времени. За стеной невнятно бормотал телевизор, иногда из разных углов казармы нет-нет да и раздавался солдатский смех.

Крест со своими шестерками появился, как всегда, неожиданно, их было человек пять-шесть. Продвигаясь вдоль кроватей, они то и дело раздавали попавшимся под руку солдатам пинки и подзатыльники, демонстрируя тем самым подогретую спиртным самоуверенность.

Николай сидел на табурете и подшивал воротничок.

Увидев непрошеных гостей, он даже не поднял головы. Только душа и тело, объединившись в единое целое, приготовились дать отпор.

«Здесь драки не будет, это точно. Значит, только базар, но это уже ерунда. Главное — быть предельно внимательным, не зарываться и не терять головы».

— Ну что, Волчара, почти матерый? — Крест ехидно улыбаясь, перекидывал из ладони в ладонь кастет. — Я смотрю, ты не рад нам? Что скажешь?

— Ты это о чем? — Николай поднялся и, глядя Кресту в глаза, добавил: — Крест, почти дубовый.

Они стояли, сцепившись взглядами. Так, будто старались заглянуть друг другу в душу. Это были взгляды двух сильных людей, готовых за свое «я» идти даже на смерть.

— Значит, опять дурака решил включить? Я тебе в прошлую нашу встречу что предлагал? Быть с нами. — Крест демонстративно надел на пальцы кастет и сжал кулак.

— А я тебе еще тогда ответил, н стаю Вашу вступать не собираюсь. Я сам по себе, как волк-одиночка.

— Значит, ты так решил? — Крест обвел взглядом окружение: — Ну что же, придется продолжить воспитание, пока не поймешь, чего от тебя дядя добивается.

— А ты попробуй. — Николай окончательно взял себя в руки и был готов к бою.

Эти слова вывели Креста из себя.

— Ты, урод сопливый, — зашипел он. — Я тебя, суку, обещал поставить на карачки? Обещал. Значит, поставлю.

— Попробуй, — парировал Николай.

— Что ты можешь? Что? — в бешенстве орал Крест. — Ты же один, понимаешь, один…

В этот момент произошло то, чего никак не ожидал ни Крест, ни его свита и уж тем более сам Николай.

Со всех сторон к ним стали подходить солдаты.

Уверенно отодвигая в сторону окружение Креста, они молча выстраивались рядом со своим товарищем.

Встав стеной на его защиту, они тем самым защищали себя, восстав против наглой разнузданной силы. С этой минуты все они были объединены в единый монолит, сплоченный мощным солдатским духом и справедливостью.

Воодушевленный поступком товарищей, Николай нарушил затянувшееся молчание.

— А я, как видишь, не один. И вы меня… то есть нас, на колени не поставите. Кишка тонка.

— Значит, так… — По всему было видно, что Крест не ожидал такого поворота событий и был явно растерян.

Ничего не говоря, он развернулся и пошел из казармы. За ним потянулся и его сброд.

После происшедшего все сразу встало на свои места. Со стороны дедов прекратились издевательства над молодыми солдатами. Служба пошла по своему законному руслу.

А где-то через месяц Николая вновь пригласил к себе майор Вавилов и предложил пойти учиться на водителя.

— Понимаешь, Волков. Проблема в части. Опытные водилы на дембель подались, а замены нет. Та детвора, которая права имеет, так, детский лепет. На отцовских тачках по городу девок катать — это они запросто, а вот серьезные машины, по-настоящему мужские, доверить некому. Да и тебе, глядишь, в жизни пригодится.

Уговаривать Николая было ни к чему. Еще на гражданке он дал себе слово: первое, что сделает, когда вернется со службы в армии, так это пойдет учиться на водителя, чтобы получить права и крутить баранку автомобиля, радуясь проносившемуся за окном попутчику-ветру.

А тут вдруг такая удача, посланная самой судьбой.

Три месяца обучения пролетели как один день. Все это время Волков самозабвенно изучал новое ремесло.

Он впитывал каждое слово офицера, обучающего солдат водительскому делу. Каждый день, когда доводилось сесть за руль, воспринимал как праздник, испытывая истинное наслаждение от возможности заставить подчиниться себе могучий «Урал».

Чувствуя себя укротителем необъезженного мустанга, он, словно ребенок, радовался победам над могучим монстром. Возвращаясь в казарму счастливым и уставшим, он мгновенно засыпал с одним лишь желанием — поскорее проснуться завтра, чтобы вновь можно было вдохнуть ни с чем не сравнимый запах масла и бензина.

Среди других солдат, обучающихся водительскому делу, Волков слыл явным лидером, опережая не только в мастерстве вождения, но и в знании двигателя, ходовой части, в общем, всего, что касалось водительского мастерства.

— Ты родился шофером, — не раз говорил ему инструктор. — У тебя, Волков, тяга к машинам от бога, а это, брат, в нашем деле главное.

Поэтому, когда возник вопрос, кого сажать за руль генеральской «Волги», все офицеры однозначно указали на Николая. Но тут неожиданно взбунтовался сам Волков. Он наотрез отказался садиться за руль легковушки, мотивируя тем, что не для того ждал три месяца, чтобы катать по магазинам генеральскую семью. И хотя было указано, что в армии приказы командиров не обсуждаются, все равно все были рады его решению, потому, как иметь под боком такого спеца, как он, любому офицеру, отвечающему за мобильность автопарка, было большой подмогой.

После сдачи экзаменов, которые для Николая стали чистой формальностью, он уже через два дня принял могучий «Урал», который с первого дня их совместной службы стал для него настоящим другом. Через неделю автомобиль было не узнать. Вместо замученного и уставшего трудяги, что достался Николаю по наследству от предыдущего нерадивого хозяина, в гараже гордо стоял ухоженный и отремонтированный старый вояка, проехавший по стране многие, многие сотни километров.

За прошедшие месяцы Николай ни разу не сталкивался ни с Крестом, ни с кем-нибудь из его подручных. Иногда, случайно встретившись на территории части, и тот и другой делали вид, что не знакомы. Но каждый знал, у любой истории есть конец и он непременно должен был наступить, а вот когда и каким ему быть, этого знать и предвидеть не мог никто. Никто, кроме судьбы, а она до сего времени поступала так, как ей заблагорассудится.

Так произошло и в этот раз.

В тот вечер Николай допоздна задерживался в гараже, подготавливая машину к предстоящему многокилометровому рейсу в другой город. Выйдя из гаража, он, вдыхая запах сирени, шел по аллее Славы героев-однополчан. Идти в такой вечер в казарму не хотелось, поэтому, подойдя к одной из скамеек, решил присесть, заодно обдумать план завтрашних работ.

Откуда появился Крест, Волков не заметил, только почувствовав рядом чье-то присутствие, обернулся и увидел в свете ярко горевшего над головой фонаря неизменный ежик.

— Что, не ожидал? — Крест, не дожидаясь ответа, присел рядом. — Я слышал, ты в шофера подался? Говорят, к технике тягу имеешь?

— Ну, имею. Тебе-то что? — Николай почувствовал, как в нём начинает закипать злость. Он напрягся и приготовился к любому выпаду противника.

Но Крест и не думал идти на обострение. Мало того, тон его больше был похож на доброжелательный, чем на воинствующий.

Это немало удивило и в то же время озадачило Николая.

— Да нет, ничего. Это я так, к слову. Разговор-то как-то начать надо. Я вообще-то тебя давно дожидаюсь. Поговорить хотел, так сказать, с глазу на глаз.

— Опять грузить будешь? Или на испуг брать? — неожиданно завелся Николай. — Я же тебе еще в прошлый раз сказал, что я сам по себе.

— Да подожди ты, — одернул его Крест. — Никто тебя грузить не собирается. Наоборот, к тебе по-хорошему, а ты орёшь…

Неожиданно для самого себя Николай почувствовал, что на этот раз выпад его был явно не в строчку.

Крест вытащил из кармана сигареты, закурил.

— Слушай, Волков. Мы с тобой вроде как по разные стороны баррикад, но я тут на досуге подумал и пришел к выводу, делить-то на самом деле нечего. К тому же я чувствую, что есть между нами что-то общее. Характер, что ли? Короче, не хочешь в бригаду, не надо, но друзьями то нам быть никто не мешает. Верно? — Он на секунду замолчал, словно подбирал слова. — Тут у меня день рождения намечается, круглая дата. Есть идея, отметить в кругу близких друзей. Вот я и решил тебя тоже пригласить. Не знаю, согласишься ли? Дело, конечно, твоё, но поверь, я от чистого сердца.

Уж чего-чего, но такого поворота событий Николай ожидать не мог, и сейчас, сидя на скамейке, он был явно растерян, не понимая, как такое могло произойти. В один миг он и Крест из злейших врагов превращались в друзей. Неужели все в жизни так просто и непредсказуемо? Он пытался найти хоть какое-то объяснение, но мозг наотрез отказывался что-либо понимать.

— Коли так, можно и на день рождения, — неожиданно для самого себя согласился Николай, — только вот…

— Чего вот? — насторожился Крест.

— Да я вроде как твоих ребят тогда немного того…

— Ты про мордобой, что ли? Херня. Наука на будущее будет. Да и забыто уже все давно. Так что приходи, гульнем на славу. — Крест поднялся со скамейки. — Где и когда, тебе сообщат позже.

Вслед за ним встал и Николай.

— Ну что, до встречи? — Крест протянул руку.

Ответив на рукопожатие, Николай понял, что конфликт между ним и Крестом исчерпан. С одной стороны, всё это радовало, исчезла необходимость быть настороже в ожидании очередной подлости, с другой — его сердце и душа наотрез отказывались принимать совершившийся факт. Слишком всё было невероятно и необъяснимо. К тому же на ум постоянно шла одна и та же фраза, сказанная в тот вечер майором Вавиловым.

— Будь осторожен, Николай, — сказал ему тогда офицер, как будто предвидел что-то. Но что? Этот вопрос больше всего беспокоил Николая, наводя на мысль, что изменение в поведении Креста всего лишь какой-то хитрый, заранее продуманный ход. Следующий должен быть откровенно подлым и не менее коварным, отвечающим низости его существа. Но сейчас, стараясь не думать об этом, он приходил к мнению, что Крест сделал все правильно. Лучше дружить, чем воевать. Теперь выбор за ним, за Николаем. Можно ведь стать товарищами, а можно просто делать вид и мило улыбаться, но на день рождения сходить надо. Во-первых, его пригласили персонально, не ответить на приглашение — значит бросить вызов. Во-вторых, там будут те, кому полезно увидеть его, Николая Волкова, за одним столом с ними. И, наконец, в-третьих, только там он сможет понять, в чём же все-таки замысел Креста. На самом деле он был сегодня откровенен с ним или затаил что-то подлое?

Но уже в который раз в жизни Николая Волкова судьба распорядилась по-своему, не дав возможности присутствовать на дне рождения Креста. За что в душе тот был ей благодарен.

Автомобильному подразделению был дан приказ проследовать в направлении узловой станции, расположенной в ста пятидесяти километрах от города, получить груз и на следующий день вернуться обратно.

Николай счёл, что необязательно предупреждать Креста о том, что он не сможет присутствовать на его дне рождения, но не проявить участия и тем самым остаться в стороне он также не мог. Поэтому, соорудив небольшой подарок, который состоял из блока сигарет, зажигалки и пары кожаных перчаток, он вручил его одному из приближенных Креста, не забыв при этом передать на словах поздравления и сожаление о том, что не сможет быть на его празднике. И хотя такой по солдатским меркам царский подарок влетел Николаю в копеечку, он все равно остался доволен, что вдруг вот столь неожиданно представилась возможность ответить на призыв Креста остаться друзьями, не встречаясь и не видя эту ненавистную рожу. Слишком жива была в памяти та роковая ночь и то издевательство, что позволил себе совершить этот ублюдок над ним.

После разговора на скамейке Николай и Крест все чаще и чаще стали встречаться в части, словно судьба, специально заигрывая с ними, сводила пути-дорожки. И каждый раз, Крест олицетворял собой саму дружелюбность, словно не существовало между ними ни неприязни, ни ненависти.

Теперь уже более настойчиво, под самыми разными предлогами, Крест всячески пытался затащить Николая на их очередную тусовку, так сказать, «раздавить пузырь» за солдатскую дружбу и забить косяк за самые искренние человеческие отношения. Невооруженным глазом было видно, что, прогибаясь аж до самого пола и стараясь по уши залезть Волкову в душу, он напрашивался к нему в дружбаны. Проделывалось это с такой искренностью и вдохновением, что Николай все чаще и чаще стал задумываться, что, может, на самом деле не такой уж Крест и мудак, как он о нём думает. И вот однажды он всё-таки решил принять приглашение и посетить очередную попойку, которая была организована в честь Дня защитника Отечества.

Сам бог велел солдату в этот день принять сто граммов, за погоны и Родину, да к тому же желание расслабиться и отвести душу как-никогда подстегивало Николая не принимая ни возражений, ни попытки найти причину, отказаться..

Застолье происходило в небольшой каморке, предназначенной для хранения спортивного инвентаря, рядом со спортивным залом, где собрались почти все, кто был в ту ночь в подвале.

К искреннему удивлению Николая, никто из присутствующих ни разу не обмолвился ни единым словом о произошедшем полгода назад инциденте, словно ничего и не было. После пары рюмок, то ли оттого, что давно не брал в рот спиртного, то ли от усталости, у него съехала крыша, и все сидящие за столом начали казаться чуть ли не братьями. А, когда Крест подняв стакан, предложил выпить за Николая как за настоящего мужика, товарища и братана, Волков размяк окончательно.

Потом в каморке стоял кумар от забитых косяков, и где-то в углу тихо стонала гитара, разрывая на части тоскующие по дому солдатские сердца.

Так окончательно был зарыт топор войны.

Николай искренне верил, что приобрёл в лице бывших врагов новых друзей и соратников по службе. Тем более что до этого, да и в последующие дни никто из них ни разу не обмолвился, что он с этого дня теперь в их стае и должен подчиняться законам, установленным Крестом. Он по-прежнему принадлежал самому себе, как одинокий волк.

Однажды вечером Николай задержался в гараже немного дольше, чем обычно. До ужина оставалось полчаса, к этому времени боксы опустели, и в гараже уже не было ни души. Глянув на часы, он решил закругляться и, протерев руки ветошью, склонился над раковиной, чтобы смыть въевшееся в кожу машинное масло.

— Я вижу, ты даже на жор не спешишь, так тебя шоферская доля присосала?

Когда и как Крест вошел в бокс, Николай не видел и сейчас, вздрогнув от неожиданности, удивленно повернул на голос голову.

— А, это ты? — еще больше удивился он, узнав в стоявшей у порога фигуре Креста. — Чего это вдруг? Никогда не заходил, а тут раз — и нарисовался? Нужда, что ли, какая привела?

— Нужда не нужда, а дело есть. Выручишь, в долгу не останусь.

— Да ладно тебе. Говори, какое там дело. — Николай вытер тряпкой ладони и протянул руку Кресту. — Здорово, что ли?

— Здорово, — охотно пожал протянутую руку, Крест. — Перетрём?

— Давай. Работа сделана, можно и перетереть.

Они прошли к небольшому столику и, присев на деревянные табуретки, уже через минуту пускали под потолок кольца табачного дыма.

— Так что у тебя за дело? — вновь спросил Николай.

— Ничего особенного. Груз надо кое-какой в город забросить. Попутно, конечно.

— Что за груз?

— Да понимаешь, кореша из города попросили раздобыть офицерскую одежонку. Сейчас среди молодежи модно в армейском щеголять. Всякие там футболки, майки, ботинки спецназовские, пару комплектов офицерской формы. В общем, дребедень разная. Обещали бабки хорошие заплатить.

— А откуда у тебя шмотье? — не понял Николай.

— Да нет у меня ничего, вернее, до вчерашнего дня не было. Я, как только про это дело узнал, сразу к прапору Симоненко подкатил. Так, мол, и так, товарищ прапорщик, есть возможность копейку срубить.

— А он? — с нескрываемым интересом спросил Николай.

— Сначала на х… послал, а позавчера вызывает и спрашивает, чего это я там давеча про копейку говорил. Я ему с ходу список на стол. Он посмотрел в бумажку, ухмыльнулся и говорит, добыть барахло не проблема, кто товар вывозить с территории будет? Я опять: мол, не ваша забота, товарищ прапорщик, Вы бабки получите не отходя от кассы.

— Вот сука, — не выдержал Николай. — Государственное добро по ветру пускает.

— И я про то же, — поддержал Крест. — Хохол, он и в Африке хохол. Вчера этот толстожопый мне вдруг заявляет, что добро будет передано с рук на руки только тогда, когда я буду готов к вывозу. Я уже ему и бабки отдал.

— А от меня-то чего требуется?

— Докинуть барахло до города, а там братва перегрузит, и дело с концом.

— И всё?

— Всё.

— Тогда считай, проблем нет, — согласился Николай.

— Ты когда в город едешь? — обрадовавшись, Крест перешел к делу. Завтра. После обеда бочками загружусь и на нефтебазу за маслом.

— Один?

— Один. Капитан на «уазике» раньше покатит. Домой заехать хочет.

— Во это удача. Мы тебе за полчаса до выезда пару мешков в кузов закинем, ты даже знать не будешь. А на первой автобусной остановке тебя мои городские кореша на темно-синей иномарке встретят. Ты только на пару минут тормозни, а уж там они сами разберутся. — Крест с нескрываемой надеждой глянул в глаза Николая.

— Идёт. Только сразу предупреждаю, до автобусной остановки и не дальше. Я барахло ваше туда-сюда катать не собираюсь.

— Годится, — расцвел Крест.

На следующий день после обеда Николай вернулся в гараж. Загрузив в кузов несколько бочек для масла, он выгнал машину и хлопнув дверцей, прошел в бокс. Удобно устроившись в старом потертом кресле, он решил выкурить сигарету, тем самым сознательно давая время людям Креста забросить товар в грузовик.

На улице его ждал Крест.

— Все в порядке, — хлопнул он по плечу Николая. — Товар на месте. На проходной досмотра не будет, я договорился. Езжай, ни о чем не беспокойся, а на первой автобусной остановке тебя будут ждать.

— А если там никого не будет? Или, к примеру, твои люди опоздают? Мне ведь таскать с собой такой груз тоже не в жилу, — напрягся Николай.

— Да всё будет нормально, — ощерился Крест, — все отработано. Если что, тогда выкидывай в лес, и дело с концом.

— В лес так в лес. Я тебя за язык не тянул.

Проскочив проходную, не сбавляя ход, так как ворота были заранее распахнуты настежь, грузовик покатил к городу, разбрасывая покрытый придорожной грязью снег.

Оставалось всего несколько сот метров до поворота, за которым должна была показаться автобусная остановка, как вдруг, глянув в боковое зеркало, Николай заметил идущую за ним черную «Волгу». Машина эта стояла у КПП, когда он выезжал, и вот сейчас та шла за ним на приличном расстоянии, не убавляя и не прибавляя ход. Неприятная мысль, словно скользкая жаба, проскочила в голове Николая.

«А вдруг это подстава и в кузове не офицерское обмундирование, а что-нибудь такое, что подведет меня под монастырь? И Крест все это время разыгрывал из себя друга, чтобы влезть в душу, после чего подставить по полной программе?»

Предположение почему-то рассмешило Волкова. Он решил, что сам загоняет себя в угол, видя во всем лишь обман и предательство. От мысли такой стало легко и свободно, и он крепче надавил на педаль газа, подстегивая машину.

Спрятавшись за остановку, темно-синяя иномарка узкими стеклами фар хищно выглядывала из-за угла. Видимо, грузовик заметили: оба «глаза» легковушки, пару раз мигнув огнями, дали понять, что это именно та тачка, которая так нетерпеливо ждет встречи с ним.

Сбросив скорость, Волков стал медленно притормаживать. Фыркнув двигателем, грузовик остановился в нескольких метрах от иномарки.

Николай увидел, как из ожидающей его машины вышел молодой парень в короткой кожаной куртке, джинсах и кроссовках. Он прямым ходом направился к кабине и, поравнявшись с ней, постучал по железной дверце.

Волков опустил стекло.

— Барахло в кузове, — без каких-либо предисловий раздраженно выпалил он. — Выгружай быстрее, а то мне некогда.

— Да один я. Понимаешь, один? — заныл парень. — С корешком договорились, а он куда-то свалил. А одному мне, похоже, не справиться. Помоги. За мной не заржавеет.

Николай понял, что если он не поможет, то торчать ему здесь, пока тот будет таскать мешки.

Скрипя от зубами, он выпрыгнул из кабины и направился к заднему борту, где уже суетился парень.

— Слышь, браток, ты бы залез в кузов, на тебе форма рабочая, а я, как видишь, во всем цивильном. К тому же там у тебя бочки грязные, буду потом маслом пыхтеть, как самосвал.

Николай молча залез в кузов и, пройдя в дальний угол, схватился за ручки двух баулов.

Чуть приподняв их, он почувствовал, как внутри что-то звякнуло, и уже в следующее мгновение, прикинув сумки на вес, понял, что в закромах далеко не шмотки.

Не успев предположить, что же такого могло быть в мешках, он вдруг увидел, как следом за ним в машину заскочили молодые, по-спортивному подтянутые парни с острыми напряженными взглядами. Направив на Николая пистолеты, они заставили его собственными руками подтащить сумки к краю кузова.

Выглянув на улицу, Волков не увидел ни темно-синей иномарки, ни парня в кожаной куртке. Вместо него у черной «Волги» стояли совершенно другие люди. Точно такие же, как те два, которые находились вместе с ним в кузове, только более уверенные в себе и явно исполненные к Николаю не самых лучших чувств.

Грубым толчком в спину его заставили спрыгнуть на землю и собственными руками вытащить из машины оба злосчастных баула.

— Расстегните замки, — ледяным тоном приказал один из стоявших у машины мужчин.

Судя по манере поведения и общения с товарищами, он был старшим.

Николай, обливаясь холодным потом, не чувствуя ни ног, ни рук, нагнулся и, поочередно расстегнув молнии обеих сумок, глянул внутрь одной из них.

В первое мгновение он не поверил собственным глазам, ему показалось, что все это глупый и страшный сон, но когда стоявшие за его спиной двое в штатском умело накинули на запястья наручники, онял, что это далеко не сон и, похоже, судьба сыграла с ним злую шутку.

В сумках было оружие. Два автомата, несколько пистолетов, с десяток гранат и уйма патронов.

Все это, как позже выяснилось, было украдено со склада той самой части, в которой служил Николай, и особый отдел вместе с ФСБ уже давно рыл носом землю в поисках исчезнувшего оружия. И вдруг такая удача — телефонный тонок от неизвестного лица, сообщившего, что ему предложено купить это самое оружие и что именно сегодня оно будет вывозиться за пределы части. Выяснив, каким образом планируется его передача, было принято решение устроить Волкову капкан.

Черные тучи сгустились над головой Николая. Точь-в-точь как в тот день, когда стало известно о гибели отца.

Хотелось выть от злости на самого себя за то, что в который раз поверил людям, а ему вновь плюнули в душу. Внутри всё горело и рвалось наружу, руки сами собой пытались вырваться из железного плена, но наручники все сильнее и сильнее стягивали запястья. Он уже не слышал и не видел ничего вокруг, машинально отвечая на вопросы людей в штатском, подписывая какие-то бумаги. На смену гневу вскоре пришли отрешенность, а за ним безразличие к своей судьбе, и только дребезжащий в голове звон мешал дышать и думать.

Его долго везли, потом долго допрашивали. Затем камера и длинные, длинные ночи тюремного заключения. Допросы сменяли очные ставки, и вновь нелепые вопросы следователя загоняли в тупик.

Все это время Николай не жил, существовал, как получеловек, как полуживотное, автоматически дыша и принимая пищу, только потому, что потребность в еде заложена в каждом живом существе самой природой.

Спустя несколько месяцев заключения наступил день суда.

Трибунал признал Волкова виновным в краже со склада части оружия с целью дальнейшей продажи и приговорил Николая к четырем годам лишения свободы, полтора из которых он должен был отслужить в дисбате, последующие годы — в лагере общего режима.

В последний день, когда Волков еще находился в СИЗО, через дубака в камеру поступила на малява без подписи:

«Я обещал поставить тебя на колени? И я это сделал».

Николай знал: все то, что с ним случилось, дело рук Креста, записка лишний раз подтвердила это.

Прочитав, он разорвал бумажку в мелкие клочья и горестно усмехнулся.

— Ну, теперь у меня хотя бы есть цель в жизни — найти урода и рассчитаться с ним за всё. Жизнь, как известно, штука длинная. Может, мне повезет, и наши пути сойдутся. Вот тогда и на моей улице будет праздник, а уж праздновать я умею, особенно когда долго ждёшь.

Спустя годы, а именно когда все тюремные передряги бывшего солдата Николая Волкова, а теперь уже зэка по прозвищу Матерый, остались позади, он, как только оказался на свободе, начал поиски Креста.

Это оказалось непросто. Иногда Николаю казалось, что он напал на след Креста, но каждый раз ничего не получалось.

Жажда мести настолько овладела Матерым, что он каждый день придумывал немыслимые планы своего мщения, и тем сильнее было его разочарование, когда он узнавал, что информация о враге была ложной.

И вновь Матерому всё начинать сначала, не теряя надежды, что когда-нибудь он сможет достичь заветной цели.

Момент этот наступил неожиданно, судьба услышала Матерого и решила пойти ему навстречу.

От одного кента, с которым Николай сдружился еще в дисбате и с тех пор поддерживал дружеские отношения, поступил телефонный звонок. Во время разговора тот сообщил, что человек, столь интересующий Матерого, по каким-то темным делам два дня назад прибыл в Нижний Новгород. Креста на вокзале встречали весьма уважаемые в бандитских кругах люди, точнее, руководители чеченской группировки.

Зачем он прибыл в Нижний, не знал никто, но это Матерого уже не интересовало. Покидав в сумку вещи, он через час был на вокзале, а еще через восемнадцать выходил на перрон в Нижнем.

Встреча с кентом была недолгой. Доставив Николая на специально снятую для него квартиру, тот вскоре исчез, пообещав, что к утру раздобудет для Матерого волыну, заодно и информацию по поводу местонахождения Креста.

На этот раз судьба не стала играть с Николаем в прятки, решив испытать, на самом ли деле ради достижения цели тот готов поставить на кон все, даже собственную жизнь.

Крест явно шифровался, причем не только от мусорни, но и от всего «человечества» сразу, что дало Николаю повод для размышлений о цели его прибытия в Нижний.

Среди братвы давно ходили слухи, что по городам России бродит неуловимый киллер, погоняло которого то ли Крест, то ли Крот, некоторые даже утверждали, что имя этой крысы и вовсе Кнут. Но, как бы то ни было, все сходились в одном, киллер выполнял заказы исключительно для чеченской мафии, которая давала ему установку на отстрел как неугодных им конкурентов, так и воров в законе, которые препятствовали усилению чеченской группировки, которая пыталась пустить корни чуть ли не во всех городах России.

«Что же, тем почетнее будет моя работа», — думал Николай в надежде, что ему повезет и он наконец-то узнает, где можно достать Креста.

Адрес был точным. Небольшое пригородное село стало на короткое время убежищем Креста.

Такси меньше чем за сорок минут доставило Волкова по указанному адресу. Николай, попросил водителя проехать мимо дома, где должен был находиться его злейший враг, мельком взглянул на окна, в одном из которых горел свет.

Машину остановил на соседней улице и, объяснив водителю, что следит за неверной женой, Матерый решил, что пришло время посмотреть, кто же проживает в теремочке.

Каково же было его удивление, когда к дому, в котором должен был находиться Крест, подъехали две абсолютно одинаковые иномарки. А еще через пять минут открылась дверь, и к машинам вышел мужчина в короткой дубленке и надвинутой на брови огромной мохнатой шапке.

Креста Матерый узнал сразу же. Он определил, что это тот, кто ему нужен, уже по косолапой походке. Привычка наклонять голову вперед и смотреть на окружающих словно из-под бровей выдавала Креста полностью. Поэтому, как только тот вышел из калитки, Матерый от неожиданности даже чуть подался вперед.

Наблюдая из-за угла одного из домов, он был уверен, что ни те, кто находился в машинах, ни сам Крест не могли его видеть. К тому же всё произошло настолько быстро, что в последний момент он даже растерялся.

Тачки развернулись и, разбрасывая по сторонам грязь, на огромной скорости унеслись прочь.

Пока Матерый добежал до ожидающего его такси, иномарки исчезли так же молниеносно, как и появились.

Объехав всю деревню, он вскоре понял, что Креста увезли в город, искать же их в Нижнем было делом безнадежным.

Приняв решение дожидаться Креста в деревне, Николай отпустил такси и, перекусив в зачуханной, единственной на всё село забегаловке, приняв попутно для согрева сто пятьдесят граммов водки, вскоре опять занял неудачный для себя пост.

Заброшенный недостроенный дом без окон и крыши хотя и был наиболее подходящим местом для слежки, находиться в насквозь продуваемом, а также в три слоя загаженном строении было н приятно. Тем не менее Матерый нашел в себе силы и добросовестно дождался утра.

К утру, когда стало ясно, что Крест больше здесь не появится, Матерый поймал левака, вернулся в город.

Еще два дня он колесил по улицам города в надежде, что сможет напасть на след тех двух иномарок, что увезли с собой Креста. Но и они, словно канули в воду.

Наутро третьего дня Нижний Новгород облетела весть. Среди белого дня в своей собственной машине из пистолета иностранного производства был застрелен известный вор в законе по кличке Мефодий. Вместе с ним были убиты два охранника и водитель.

Убийство было совершено на глазах у прохожих, но, как всегда, никто из них не запомнил ни лица киллера, ни номера машины, на которой тот скрылся с места преступления.

Убийство было дерзким и вызывающим, словно тот, кто организовал его, заострял на этом внимание, заставляя других авторитетов преступного сообщества задуматься над своими действиями и сделать соответствующие выводы.

Для Матерого это был своего рода звонок, сообщающий о том, что он вновь не достиг цели. Осознавая, чьих рук это дело, Николай, к своему великому сожалению, понял, что и на этот раз судьба сыграла с ним злую шутку.

Надо было возвращаться домой и ждать. Ждать, когда же все-таки наступит и на его улице праздник. В том, что это произойдет, он не сомневался ни на минуту. Наверное для этого нужно было, чтобы прошло время. Прожив его, сохранить в себе желание мести.