Глинтвейн на снегу

Лариса Королева

Криминальная журналистка Дарья Леденёва попадает в краевую больницу. У трёх её соседок по палате после операций наступают потеря слуха и зрения. Вернувшись домой, Леденёва замечает, что кто-то побывал в квартире. Однако ничего не пропало.СМИ сообщают о гибели нейрохирурга, который оперировал пострадавших пациенток. Следствие приходит к выводу, что это самоубийство. В одну из ночей, когда Дарья должна быть в отъезде, кто-то пытается открыть двери её квартиры снаружи.

Не спать! Спать…

Она очнулась от ощущения мурашек в двух пальцах левой руки и подумала: «Хоть что-то! По крайней мере, я их чувствую», и тут же услышала женский голос:

— Не спать, Даша, не спать!

Спать хотелось так, будто разбудили в три часа ночи, сообщив, что надо срочно ехать в аэропорт. Но никаких других ощущений вроде тошноты и дурноты, которых она заранее боялась, не было. Зато болело горло от трубки, через которую подавали какой-то «сонный» газ.

Над ней склонился доктор Родионов:

— Как вы себя чувствуете?

— Отлично.

Не жаловаться же было снова на то, что не дают гулять и курить, тем более, сейчас ни того, ни другого не хотелось. Как и просыпаться. Леденёва вспомнила, что читала в Интернете о возможной потере памяти после наркоза. Так, одна девушка писала на форуме, что забыла коды своей банковской карты. Дарья тут же воспроизвела в уме коды всех четырёх своих карточек, что её заметно приободрило.

Неподалёку лежали несколько мужчин и женщин, это была не реанимация, а палата, в которой отходили от наркоза пациенты после операции. За столом сидела следящая за ними медсестра и вносившая записи в журнал. Один из мужчин постоянно ныл:

— Закапайте мне нос, — и теребил пальцами повязку на лбу.

— Женя, ну сколько можно капать, ты же всю слизистую себе сожжёшь, — недовольно отвечала медсестра и настойчиво просила: — Не трогай голову, Женя!

Когда Дарью через пару часов вкатили в палату, она с удивлением увидела лежащую на койке Валю и спросила у девушек:

— А почему её не забрали на операцию?

— Ночью экстренных больных привезли. Так что Валю перенесли на завтра.

«Господи, бедняжка, ещё сутки ждать, ничего не есть и нервничать в ожидании, — пожалела соседку Даша. — Конечно, Валя же „бесплатная“, поэтому пойдёт на операционный стол в последнюю очередь».

Поднявшись на ноги, Дарья неловко влезла в свой домашний костюмчик — теперь уже больничный, стараясь не перепачкать его кровью с повязки, и улеглась. Медсестра подложила ей под локоть непромокаемую пелёнку, которая тут же окрасилась, и пообещала:

— Завтра кровотечение уже прекратится.

— Завтра я отсюда уже уйду, — решительным тоном отозвалась Леденёва.

Девушка рассмеялась и пошла к двери. По тому, насколько весёлым и заливистым был её смех, Даша предположила, что её уверенность опять не разделяют. Тут она поняла, почему ноет здоровая рука: из кисти торчала небольшая пластиковая конструкция, похожая на детскую пустышку без резинки

— Выдерните у меня из руки эту штуку, — крикнула она вслед уходящей медсестре.

— Это не штучка, а венозный катетер, он нужен, чтобы был доступ к вене, и можно было поставить капельницу.

— Мне не понадобится капельница. Выдерните, или я это сделаю сама!

«Кажется, я не очень удобный пациент», — самокритично подумала Дарья, когда медсестра выполнила её просьбу-приказ и удалилась.

Леденёва написала сыну в Ватсапе: «От наркоза отошла, говорить пока не могу» и переслала это сообщение ещё четырём близким людям, ждущим от неё весточки после операции. Вообще-то, говорить, несмотря на болящее горло, она, конечно, могла. Но не хотелось. Не читалось. Не спалось. Кроме того, она боялась, что не до конца отошла от наркоза и может сказать что-то не то.

Вспомнился случай многолетней давности, когда её подруга перенесла операцию на колене. Поздно вечером, едва придя в себя, она позвонила и во всех подробностях поведала, что и как с ней происходило. А утром опять набрала Дашин номер, принялась пересказывать всё сначала, и была очень удивлена тому, что накануне они беседовали. Так что помнить коды банковских карточек — ещё не значит пребывать в твёрдом уме и здравой памяти.

Туго набитая огромная подушка годилась лишь на то, чтобы прислонять её к спинке кровати, когда сидишь. Лежать на ней было невозможно. Да и не хотелось. Можно представить, сколько негативной энергетики нёс в себе этот квадратный предмет, впитавший в себя боль и страх сотен больных людей!

Посреди ночи, ворочаясь с бока на бок и не находя удобного положения для обёрнутой в пелёнку больной руки, которая бесконечно ныла, Дарья поняла, что хочет устроиться так, чтобы кисть свисала с койки, но было страшно лечь на самый край высокой узкой кровати, казалось, что с неё запросто можно свалиться. И тут она услышала доносящиеся из какой-то палаты тревожные крики:

— Женя, не спать, не спать! Женя, дыши! Дыши, Женя!

Боже мой, что там с этим Женей? Может, она зря отказалась от обезболивающего препарата? Рана ноет вполне терпимо, но укол помог бы заснуть. Или нет?

В шесть утра в палату снова ворвались три технички и, громко переговариваясь, принялись за уборку, протирая несуществующую пыль с тумбочек и драя швабрами идеально чистый пол, который был вымыт вечером, и по которому с тех пор никто не ходил.

Когда уборка закончилась, Дарья надолго застыла у окна, вглядываясь в омытые ночным дождём серые асфальтовые дорожки и покрытые бурной зелёной листвой деревья. Сегодня первый день лета…

В стоящей под окном машине с красным крестом резко распахнулись обе задние дверцы. Из служебного выхода выехала каталка с упакованным в чёрный мешок телом. Двое санитаров приподняли его за плечи и ноги и погрузили в машину. Ещё одно тело в непрозрачном целлофане там уже лежало. Дверцы закрылись. Катафалк уехал в паталого-анатомическое бюро… Может быть, одна из жертв — это вчерашний Женя, который так и не захотел дышать?

— Доброе утро, — иронично прошептала Дарья и благоразумно добавила: — Даже если это утро не очень доброе, но у меня оно есть…

Дождавшись восьми утра — времени, когда открывается поликлиника — Дарья накинула курточку, маскируя повязку. Замотала в непрозрачный целлофановый пакет кошелёк и пачку сигарет и пошла к лифту:

— Вы куда? — услышала она вслед от стойки регистрации.

— В буфет, на второй этаж, за водичкой.

Спустившись на лифте на первый этаж, Леденёва пошла по длинному коридору, ступая по нарисованным на бетонном полу красным и сиреневым линиям, пытаясь проникнуть из лечебного корпуса в поликлинику. Этот путь был ей известен с тех пор, как три месяца назад она проходила его в обратном направлении, пробираясь мимо строгой охраны на предварительный осмотр к доктору Родионову в нейрохирургическое отделение.

Следом за ней шёл мужчина лет сорока пяти в трикотажной куртке с капюшоном, Дарья заметила в его оттопыренном кармане пачку сигарет и признала в нём такого же «партизана», как и она сама. В буфете перед выходом из здания он встал в очередь следом за ней. Купив бумажный стаканчик с кофе, Леденёва выскользнула во двор и подождала, пока выйдет мужчина.

— Нам нужно выбрать лавочку где-нибудь за кустами, чтобы охрана не засекла, — сказала она заговорщически.

Они отошли подальше от лечебных корпусов и присели в тени среди зарослей лаванды.

— Александр, — представился мужчина.

— Даша. Вы тоже из нейрохирургии? Что будут делать?

— Операцию на тройничном нерве.

«О Боже, ещё одному предстоит трепанация черепа», — с жалостью подумала Даша и сказала:

— А у меня уже всё позади. Всего лишь локоть. Но вы не переживайте, хирурги здесь замечательные.

Затянувшись, Александр ответил:

— Надеюсь. Ну, это же надо додуматься до того, чтобы не выпускать людей на улицу! И в тот момент, когда они нервничают перед операцией, курить у них под окнами!

— Из вашего окна это тоже видно? — рассмеялась Дарья. — Но мы же с вами всё равно нашли способ уйти в самоволку! Может, нам для того и даются всякие болезни, чтобы мы могли оценить, как это прекрасно: капучино с сигаретой с утра, пусть даже и нелегально, и на больничной территории!

— Наверное, так и есть. Надо иногда отстраниться от суеты, и просто посмотреть на деревья, цветы, траву…

— Ладно, пора идти, а то меня хватятся и начнут отчитывать как школьницу, — сказала Даша, поднимаясь с лавочки, и пошутила на прощанье: — Когда я читаю на пачке сигарет: «Курение ведет к медленной и болезненной смерти», я думаю, что некурящие умрут быстро и весело.

Нарушительница режима побрызгала в рот антитабачным спреем, натянула маску на лицо и, слившись с потоком пациентов, пошла в поликлинику. Купила две бутылочки воды, вернулась длинными коридорами в свой корпус, поднялась на лифте и прошмыгнула в палату. Одну из бутылочек с минералкой она поставила на тумбочку Вали. И тут вошла медсестра:

— Леденёва, на перевязку.

Черноволосую медсестру из перевязочной звали Таня. Это было единственное известное Дарье имя среди десятков безликих и безымянных девушек, снующих в несколько смен по палатам и коридорам отделения. Из-за одинаковых халатов, шапочек и масок Дарья не отличала их друг от друга.

Таня аккуратно срезала бинты на руке. Появился доктор Родионов, взглянул на шов, сказал:

— Всё хорошо, — и пошёл себе дальше.

— А ко мне в палату вы когда зайдёте? — Дарью волновал вопрос, как вручить хирургу десять тысяч.

— Через пару дней. Сейчас бегу на операцию.

— А что, разве я тут пробуду ещё пару дней?

— Думаю, дольше.

Леденёва вернулась в палату, и следом за ней ворвалась очередная неизвестная медсестра.

— Это что такое? Что? — возмущённым голосом произнесла она, протягивая завёрнутые в клочок белой бумаги сигарету с зажигалкой.

— А вы не знаете, что это? — равнодушно ответила Дарья и, забрав свёрток, кинула его в ящик своей тумбочки.

Она сразу поняла, что произошло. Это Валя взяла у неё из тумбочки запрещённые предметы и попыталась прорваться через стойку регистрации, но её выловили. Сейчас она лежала на своей койке, накрывшись одеялом с головой. Едва медсестра вышла, Валя села и принялась плакать.

— Не бойся, операция хорошо пройдёт, — сочувственно произнесла Дарья и, чтобы отвлечь больную от грустных мыслей, спросила: — У тебя дети есть?

— Двое, — Валя показала два пальца.

— А с кем ты живёшь?

— Одна, — она показала один палец и разрыдалась в голос, а потом встала, вытащила из тумбочки целлофановый пакет, принялась складывать в него свои вещи и решительно заявила: — Я уйду.

Но тут в палату въехала каталка…

Остаток этого дня Дарья провела одна в палате, в койке у окна, да ещё и с открытой форточкой, с утра технички проветривали помещения и забыли закрыть. Ручки с окон снимались «из соображений безопасности». Так что можно было дышать свежим воздухом, читать книгу и переписываться с друзьями. Все предлагали привезти ей передачу и спрашивали, что нужно. Ничего ей не было нужно, разве что «коньяк в грелке». Хотелось только отоспаться, но это было невозможно.

Едва задремав, она почувствовала рядом с головой какое-то движение, развернулась на другой бок и обомлела. Какая-то девушка в халате, колпаке и маске, присев на корточки, шарила в верхнем ящике её прикроватной тумбочки.

— Что вы делаете? — поражённо спросила Даша.

— Проверяю, не остались ли у вас продукты с крошками, от которых могут завестись тараканы.

— Что за бред! Какие крошки? Какие тараканы?

Девушка поднялась и молча вышла.

Часа в три ночи, когда Дарья уже почти заснула, в палате зажёгся яркий свет. Медсестра в одиночку впихнула в комнату передвижную кровать с каким-то телом, но это была не Надя, и не Валя. Тут вбежала другая девушка и сказала:

— Так её же пока не сюда, а в ту палату, где медсестра сидит!

Свет погасили, тело увезли.

* * * * *

Во время второй перевязки Таня сфотографировала проходящий с внутренней стороны локтя шов и отправила его в Ватсапе Родионову. Дарья попросила сделать снимок и на её телефон, потому как сама увидеть место разреза не могла, таким образом руку было никак не изогнуть.

— У Родионова шов особенный! Шьёт, как на машинке строчит. В поликлинике вам вряд ли смогут его снять, так что приезжайте ко мне. Шрамов после нашего доктора потом не остаётся. Он вообще такой талантливый, — приговаривала девушка, и по её восторженному тону было понятно, что обаятельный нейрохирург ей очень нравится.

Дарья была с ней солидарна — такой мужчина просто не может не нравиться, и лет двадцать назад она сама бы в него влюбилась. Ну, а сейчас просто радовалась тому, что такие ещё встречаются.

Вскоре в палату снова въехала кровать с телом, которое сюда уже пытались пристроить в три часа после полуночи. Слава Богу, с живым! Дарья прочла на листке, что женщину с перевязанной головой зовут Галина, и её оперировали после перенесённого инсульта.

— Я хочу воды, — сказала Галина.

Даша протянула ей запечатанную бутылочку. Открыть крышку у больной не получилось. Леденёва принялась пытаться сделать это сама и изрядно намучалась, чувствуя тянущую боль в прооперированной руке, пока наконец-то удалось провернуть резьбу. Всего-то в одиннадцать сантиметров разрез на локте, а столько неудобств!

Соседка по палате с жадностью выпила сразу грамм двести. В палату вошёл врач и спросил у неё:

— Как вы себя чувствуете?

— Я почему-то плохо вижу левым глазом.

— А раньше хорошо видели?

— До операции — да.

Доктор показал четыре пальца:

— Сколько пальцев?

— Четыре.

— Ну, видите же! Вас отвезут на МРТ и к офтальмологу.

И в ближайшие два часа Галину возили туда-сюда, в том числе, брать пункцию из спинного мозга. После очередного возвращения в палату она пожаловалась, что «по пути потерялся пакет с вещами, который лежал на кровати», и стала просить медсестру отыскать его в каком-то из кабинетов, где его забыли. Дарья отлично помнила, что никакого пакета изначально не было. В этом же пыталась убедить женщину и медсестра, уверявшая, что вещи больной ещё до операции были сданы в камеру хранения:

— Что вы только не придумаете после наркоза!

Вещи Галине вскоре принесли, она тут же схватилась за сотовый телефон и принялась звонить мужу. Дарья отправилась в очередную самоволку и, проходя мимо соседней палаты, увидела лежащую на одной из трёх коек Валю. Почему-то её после реанимации перевели в другую комнату. Леденёва скользнула внутрь, подошла к бывшей соседке и, глядя на её теперь уже ровную голову в синей повязке, сказала:

— Ну, вот видишь, всё прошло отлично, ты красавица!

Валя в ответ только улыбалась, радостно и спокойно. Из её головы в прозрачный пластиковый контейнер через трубочку вытекала красная жидкость…

Пока Дарья отсутствовала, Галине поставили капельницу, и она пожаловалась:

— Я вас не вижу. Совсем. С утра ещё левый глаз что-то различал. А теперь полный мрак.

Леденёва обошла кровать и встала так, чтобы больная могла видеть её правым глазом:

— Что с вами случилось?

— Три дня назад вроде вспышка какая-то произошла в мозгу. Я только успела мужу позвонить. Он вызвал скорую и сам приехал одновременно с врачами. Они мне что-то вкололи и уехали. А мне всё хуже, хуже, голова кружится, шатает из стороны в сторону, ничего не соображаю,… Снова скорую вызвали, еле уговорили меня забрать в больницу. А там обследовали — и тут же на скорой из Хадыженска в Краснодар повезли. И вот жизнь мне спасли, а глаз я потеряла…

— Не переживайте, это последствия операции, зрение обязательно восстановится, — пообещала Дарья, которая совсем не была в этом уверена.

— А у вас что?

— Руку оперировали, поражение локтевого нерва.

— Хорошо, что левая, — сказала Галина, взглянув на Дашину повязку.

— Кому как, — рассмеялась Леденёва. — Я левша. В детстве, правда, упорно учили писать правой, и теперь я ни той, ни другой рукой толком этого делать не умею, сплошные каракули получаются.

Ей вспомнилась детская обида. На уроке по начальной военной подготовке она взяла в руки винтовку и с трёх выстрелов по бумажной мишени сразу же выбила две «девятки» и «десятку». Пожилой военрук похвалил и попросил повторить «подвиг», но едва Даша вскинула оружие, он подошёл к ней и сказал: «Да не правильно же! Ружьё должно быть в правой руке и целиться надо правым глазом». Она попробовала сделать «правильно», но попадала только в «молоко». На этом и закончились её снайперские таланты.

— Ой, как холодно, я замёрзла, — пожаловалась Галина.

Зашла медсестра, сказала, что сейчас принесёт одеяло.

— Не нужно, — сказала Дарья, накидывая на больную своё. — На самом деле, её знобит, померьте ей температуру.

Медсестра вернулась с градусником, констатировала тридцать восемь градусов и убежала за шприцем.

— А вы где медицинское образование получали? — спросила Галя, трясясь всем телом.

— Вот чего у меня нет, так это медицинского образования.

После укола прооперированная заснула, а Леденёва взялась за книгу. Но едва она вникла в повествование, как за стеной началась какая-то суета, раздались крики:

— Валя, твою мать, что ты наделала! Валя!

Выскользнув в коридор и заглянув в соседнюю палату, Леденёва увидела стоящую босиком на полу Валентину, которая выдернула из себя все трубочки, и теперь медсёстры пытались водрузить больную на койку и воткнуть в неё все катетеры обратно.

«Я больше не выдержу в этом дурдоме! Завтра утром, сразу же после перевязки, уеду домой, и никто меня не остановит. Иначе я сама тут с ума сойду», — решила Дарья.

После обеда в палату вкатили Надежду.

— Как ты? — подошла к ней Леденёва.

— Да вроде ничего. Но глаз как дёргался, так и дёргается. Врач мне сказал, что это надо у невролога лечить. Да я пять лет у него лечилась! Зачем же мне тогда голову разрезали, если не помогло?

— Со временем состояние улучшится.

— Меня так рвало после наркоза! Никак не могла в себя прийти, — пожаловалась Надя. — И не пойму, кто меня оперировал. Вроде один хирург значился, но потом, кажется, его заменили. Кому теперь деньги-то давать?

— Ты подожди пока с деньгами! Может, ещё придётся в суд подавать за причинённый твоему здоровью ущерб, — посоветовала Дарья, прекрасно понимавшая, что из-за корпоративной солидарности врачей пациентке вряд ли удастся что-то доказать.

Она ушла курить на улицу, озадаченно думая по пути: «А ведь платили мы анестезиологу одновременно и одинаковую сумму. Может, и правда, хороший и плохой наркоз — это миф»?

Когда она возвращалась в отделение, её окликнула девушка, сидящая за стойкой регистрации:

— А вы куда ходили?

— За водой для больных, — Дарья продемонстрировала две бутылочки, которые купила для соседок.

— А вы улицу не выходите?

— Нет, что вы! Как вы могли такое подумать?

— Я приду попозже вашу тумбочку проверять.

— На предмет чего? Крошек? Тараканов? Или наркотиков?

— Сигарет!

— Во как, — в первую секунду Дарья просто опешила от подобной наглости, но тут же собралась и заговорила вкрадчиво-сочувствующим тоном, который принимала, когда ей хотелось закричать: — А вы будете обыск проводить или досмотр? Разницу знаете? На обыск постановление суда требуется. Есть оно у вас? Или вы в моей дамской сумочке и нижнем белье безо всяких на то оснований шарить собрались?

— Будете тут права качать, я на вас пожалуюсь, — пообещала медсестра, но уже неуверенным голосом, а неудобная пациентка пыталась понять, та ли это девушка, что однажды ночью залезала в её тумбочку, или другая, но не разобралась и продолжила:

— А я права не качаю, я просто хорошо их знаю. Вы бы для начала поинтересовались, кто у вас в отделении лежит. В карточке, конечно, значится, что я пенсионерка. Но, может, я полковник полиции в отставке? Такое вам не приходило в голову? Что касается сигарет, то я из окна немало качественных снимков и видеозаписей наделала, на которых массово курят ваши коллеги. Может, и вы в их числе? Вот теперь думаю, в какую соцсеть лучше выставить? Не посоветуете?

— Что вы себе вообще позволяете? — опешила медсестра.

— Пока ничего страшного. А жаловаться на меня вы кому собрались? Главврачу? Кстати, он по-прежнему курит в своём кабинете на пару с высокопоставленными пациентами? Нехорошо это, пожароопасно… Привет ему от меня передайте! Если, конечно, вам вдруг когда-нибудь представится счастливая возможность пообщаться с ним лично, что я делала не раз!

Выпалив это всё одним духом, Дарья медленно и горделиво пошла в палату, думая по пути: «Нет, ну надо же! Какая-то медичка позволяет себе упиваться властью над пациентами и разговаривать в подобном тоне, да ещё и шарить в их личных вещах»! Когда-то Леденёва написала стихи, ставшие её жизненным кредо, и не собиралась от него отступать.

Расстоянье измерив в градусах,

Ухожу от обид, измен.

Вам отсыплю в ладони радости,

Ничего не прося взамен.

Я желаний своих заложница,

И по волнам страстей скользя,

Вытворяю всё то, что хочется,

Даже если никак нельзя.

Пусть смиренностью не прославилась,

Так зато никому не вру.

Я играю по вашим правилам,

Но при этом — в свою игру.

Поставив по бутылочке воды на тумбочки Галины и Надежды, Даша уселась на кровать, опёрлась спиной на подушку и принялась за мистический детектив. Когда не хочется думать о своих проблемах — лучше всего вникать в чужие.

Всю ночь с интервалом в полчаса в палате зажигался яркий свет, входила медсестра, останавливалась между коек Галины и Надежды, внимательно всматривалась в лица спящих женщин и выходила.

— Да вы не волнуйтесь, я сама за ними послежу. Если что, я вас вызову, — предложила Даша, прекрасно осознавая, что никто ей свои должностные обязанности не перепоручит.

* * * * *

На пятое утро в больнице, буквально пошатываясь от недосыпа, Леденёва решила уехать. По сравнению с другими обитателями отделения, она чувствовала себя симулянткой, на которую зря тратятся государственные средства, выделенные на здравоохранение. Хотя, в общем-то, она сорок лет ежемесячно платила за бесплатную медицину и никогда ею не пользовалась. У неё даже карточки до прошлого года в поликлинике не было!

«Благодарность» хирургу за операцию Дарья хотела отправить на его банковскую карту, решив, что скорее всего, она привязана к номеру его телефона. Но недремлющая совесть подсказывала, что нехорошо так поступать, и она написала Родионову: «Очень хочу домой! Вы будете сегодня в отделении?» Он ответил: «Приеду в 16, если всё хорошо, я вас отпущу».

Дарья купила для Вали печенье и воду, положила на тумбочку у её кровати, порадовалась тому, что никаких трубочек из её тела уже не выходит, и, пожав её красивые длинные пальцы, сказала:

— Я домой. Удачи тебе, красавица!

В шестнадцать часов, когда нейрохирург зашёл в палату, Дарья сидела на краешке койки, одетая и с собранным пакетом. Он улыбнулся:

— Сейчас оформлю вам выписку.

— А я вам тут благодарственное письмо написала, — Дарья протянула врачу сложенный вчетверо листочек с двумя купюрами по пять тысяч.

Как только медсестра принесла листок выписки, Леденёва попрощалась с соседками, которым тут ещё лежать и лежать, и пожелала им скорейшего выздоровления. Она бодрым шагом двинулась к выходу из отделения, теперь уже прямым путём и без утайки вышла во двор и вызвала такси.

Войдя в квартиру, Даша отправила в стиральную машину все вещи, которые побывали в больнице, в том числе, и те, что были на ней после выписки. Налила в бокал коньяка, взяла его в забинтованную руку, сфотографировала её на фоне стены и отправила снимок по Ватсапу нескольким абонентам. Непьющие подружки прислали смайлики. Сын ответил: «Кто бы сомневался», а друг Сашка написал: «В субботу приезжай на шашлык, отметим твоё возвращение».

Она уже не помнила, когда в последний раз пребывала в такой эйфории, как в этот вечер. Как это здорово находиться дома и делать всё, что хочешь! Впрочем, Даша уже больше ничего не хотела, кроме как завалиться в родную кровать. Она проспала двенадцать часов подряд.