Глинтвейн на снегу

Лариса Королева

Криминальная журналистка Дарья Леденёва попадает в краевую больницу. У трёх её соседок по палате после операций наступают потеря слуха и зрения. Вернувшись домой, Леденёва замечает, что кто-то побывал в квартире. Однако ничего не пропало.СМИ сообщают о гибели нейрохирурга, который оперировал пострадавших пациенток. Следствие приходит к выводу, что это самоубийство. В одну из ночей, когда Дарья должна быть в отъезде, кто-то пытается открыть двери её квартиры снаружи.

Долгая дорога

на больничную койку

«Завтра с утра опять еду сдавать результаты исследований. Если этот вредный старикашка из краевой поликлиники снова к чему-нибудь придерётся, я напишу роман „Как я убила нейрохирурга“, а ты будешь носить мне передачки в СИЗО».

Это сообщение Дарья Леденёва отправила нескольким близким людям, и каждый из них с юмором выразил согласие носить ей передачи, а друг Саша из её армянско-сирийской компании ответил: «Коньяк в грелке будет».

Хорошо, что никого убивать не пришлось, хотя Дарья была морально близка к этому. Четыре месяца подряд — с начала февраля по конец мая — она безуспешно пыталась попасть на операцию в больницу, но пожилой нейрохирург из краевой поликлиники всячески ей в этом препятствовал. Сначала он дал ей десять дней на сбор документов, а талончик на биохимию крови в родной поликлинике удалось получить только через две недели. Ясное дело, что срок госпитализации пришлось переносить.

После месяца хождений по государственным и частным клиникам у Дарьи обнаружили гастрит, который явно возник на нервной почве, и в операции отказали. Пока лечился гастрит, у всех анализов вышел срок годности. А когда наконец-то всё удалось собрать, и осталось только получить в поликлинике по месту жительства направление на госпитализацию, Президент неожиданно объявил несколько рабочих дней между первым и девятым мая выходными, и пришлось почти всё начинать сначала. А кровь пришлось сдавать столько раз, что её уже можно было считать «почётным донором». И вот главный итог всех этих мытарств — направление на операцию Дарья наконец-то получила.

Субботним вечером она разложила на журнальном столике всё, что надо взять с собой в больницу. Поскольку не собиралась пробыть там долго, то рассчитала, что хватит пары трикотажных домашних костюмчиков, в которых можно и по палате ходить, и спать. Ну, конечно, ещё резиновые шлёпки, зубную щётку и крем для лица. В воскресенье с утра Леденёва сложила все вещи в пакет, перекрестилась на стоящие на книжной полке иконки Христа и Богоматери, оглядела надоевшую ей за девять лет квартиру, которую всё мечтала обменять на другую, прошептала: «Господи, дай мне вернуться сюда живой и здоровой», и вызвала такси.

Перед входом на территорию Краевой больницы пациентка покурила в последний раз на воле, предъявила в окошко направление на госпитализацию и прошла в корпус, в котором располагается приёмное отделение.

К регистратуре выстроилась длинная очередь, многие сидели на стульях вдоль стены, другие стояли и откликались на вопрос вновь прибывших: «Кто последний?» или «Кто крайний?», как сейчас принято говорить. Дарья встала за двумя переговаривающимися молодыми женщинами, которые не были знакомы друг с другом, но, по всей видимости, вскоре познакомятся, потому что, как выяснилось, путь обеих лежит в отделение гинекологии.

— А почему у вас лак на ногтях? — удивлённо-встревоженно спросила та, что была пониже, постарше и полнее.

— А что, нельзя? — отозвалась девушка повыше, помоложе и стройнее.

— Так предупреждали же, что лака быть не должно. Во время операции врач должен видеть, что ногти не синеют.

— Ой! А мне никто ничего не сказал, — девушка испуганно уставилась на свой яркий разноцветный маникюр.

Дарья с удовольствием взглянула на свои покрытые бесцветным гелем ногти с тонкой белой полоской сверху: и руки ухоженные, и естественный цвет ногтей не скрыт. И тут от регистратуры раздался звучный голос сотрудницы больницы:

— Всем заранее написать номера телефонов близких родственников!

В ответ со всех сторон понеслись невесёлые комментарии:

— Ого!..

— Вот так сразу…

— Чтобы, если что…

— Хорошо нас тут встречают…

— Что называется, memento mori, то есть, помни о смерти, — сумничал молодой парень, стоящий рядом с инвалидной коляской, на которой сидел худенький сморщенный старичок.

Дарья достала из сумочки ручку и записала на обороте собственной визитки номер телефона сына — единственный, который сейчас помнила наизусть. Прошло то время, когда она заучивала номера любимых мужчин, теперь пришло понимание, что надёжный мужчина в её жизни только один.

Оформив документы и поднявшись на лифте на четвёртый этаж, Леденёва положила на стойку регистрации нейрохирургического отделения свою медицинскую карточку. Стоявшая рядом пациентка спросила у медсестёр:

— А Наполеон в палате будет?

— Нет, только Императрица, — ответила Дарья. — Это я.

Она подписала бумаги, в которых давала согласие на все манипуляции, которые здесь проделают с её телом, и подтвердила, что осознаёт, к чему они могут привести. Писали бы уж сразу: «Побочные эффекты: возможен летальный исход».

Войдя в палату, Дарья увидела, что на койке у стены спит черноволосая женщина. А та, что задавала вопрос о Наполеоне, распаковывает свои вещи у окна. Стало быть, обитать придётся посередине. Хорошо хоть палата на троих, а не на десять больных, да ещё с собственным санузлом, и постельное бельё почти приличное, подумала Леденёва и представилась:

— Я Дарья.

— Надя, — отозвалась соседка по койке, выставляя на тумбочку фаянсовую кружку, этот предмет числился в списке тех, что надо было привезти с собой. — А у тебя какой диагноз?

— Поражение локтевого нерва.

— А у меня — лицевого. Трепанацию черепа делать будут, — миловидное лицо женщины вдруг перекосилось, левый глаз дёрнулся и закрылся.

«Боже мой, какой ужас, — подумала Даша, — человеку в голову со скальпелем полезут, а я тут со своим локотком!» Она сняла надетую поверх майки лёгкую кофточку на молнии и повесила её на плечики в шкаф.

— А ты кем работаешь? — спросила Надя.

— Уже не работаю. Вышла на пенсию.

— В смысле, на пенсию? Ты работала на Севере, или на вредном производстве? Не по инвалидности же?

— По возрасту, — улыбнулась Даша.

— Не может быть, — недоверчиво протянула Надежда, вглядываясь в её лицо. — Но тебе же никак не может быть больше пятидесяти пяти лет! Я бы больше сорока пяти не дала.

— Прокурор тоже больше бы не дал, — рассмеялась Даша. — Есть такая грустная шутка. Жила-была девочка. И вот однажды в магазине ее спросили: «У вас есть пенсионное удостоверение»?

— А ты не знаешь, сколько надо за операцию платить? — озадаченно спросила Надя.

— У анестезиолога единая такса — пять тысяч, это надо отдать заранее, до операции. А хирургу платят уже после, и в зависимости от сложности. В моём случае десять тысяч, в твоём — не знаю, наверное, дороже.

— Я даже не представляю, как буду деньги-то совать.

— Молча. Карманчик сами подставят.

— Интересно, а действительно есть «плохой» наркоз и «хороший»? Это не миф? Я читала, что есть препараты, которые обеспечивают более быстрое пробуждение с уменьшением риска галлюцинаций, тошноты и рвоты. Неужели тем, кто не заплатит, специально вколют такой препарат, чтобы человек после пробуждения мучился и испытывал «отходняк»?

— Я бы предпочла не выяснять этот вопрос практическим путём.

Леденёва сменила «уличные» брюки на домашние штанишки, уселась на свою кровать и раскрыла толстый том в твёрдом переплёте. Держать его больной рукой оказалось очень неудобно, и она пожалела о том, что не взяла с собой в больницу лёгкий (как по весу, так и по содержанию) детектив в мягкой обложке.

— А у меня налички с собой нет, — раздался Надин голос.

— Ну, пойдём банкомат искать. Я знаю, что он есть в поликлинике, но сегодня воскресенье, наверняка, она не работает. Хотя, может быть, сам корпус открыт, — Дарья поднялась с кровати и пошла к выходу из палаты, остановившись у койки, на спинке которой висел распечатанный с компьютера листок с надписью «Бурлакова Валентина Андреевна, 1976 г. р. Деформация черепа».

— Похоже, нашей соседке будут вставлять в голову титановые пластины, — тихонько сказала Леденёва в коридоре идущей следом за ней Надежде.

Женщины спустились на лифте на первый этаж, вышли из корпуса, прошлись до здания поликлиники, которая оказалась закрытой, и присели на скамейку. Дарья выкурила сигарету, озираясь по сторонам и постоянно натыкаясь взглядом на грозный плакат: «Курить на территории больницы строго запрещается».

Возвращаясь, они услышали за спиной грозный окрик охранника:

— А вы куда направляетесь?

— В своё отделение. Мы сегодня были госпитализированы, — ответила Даша.

— А как вы вышли?

— Молча. А в чём дело?

— Категорически запрещено покидать свой корпус! Ещё раз окажетесь на улице — будете немедленно выписаны!

— Как у вас тут всё категорично. Мы банкомат искали.

— Банкомат есть на втором этаже.

На втором этаже оказались также аптека и буфет, в котором Даша купила бутылку питьевой воды. Запрет на выход из корпуса оказался для неё серьёзным ударом. И где теперь курить прикажете? И главное, непонятно: почему ходячим пациентам запрещено выходить на свежий воздух при такой прекрасной погоде?

Понятно, что эти ограничительные нововведения списывают на коронавирус. Но почему в палате его нет, а на лавочке во дворе он свирепствует? И это в то время, когда весь персонал больницы уже привит, как и многие пациенты, а остальные поступают с результатами отрицательного теста на ковид?

Дарья и сама сделала две прививки «Спутника», но не потому, что опасалась заболеть, (верила в свой сильный иммунитет), а потому, что решила сэкономить на тесте на ковид перед поступлением в больницу. Ранее она его уже сдавала, и обошлось это удовольствие в тысячу семьсот рублей. Так что она сочла, что лучше бесплатно уколоться. К тому же, сертификат о вакцинации может ещё пригодиться и в других местах. К примеру, для поездки за границу, хотя не то сейчас время, чтобы путешествовать.

Вернувшись в палату, женщины обнаружили прикреплёнными к спинкам своих коек листки с личными данными, диагнозами и фамилиями хирургов. Надя посмотрела на листок на Дашиной кровати и перевела озадаченный взгляд на её лицо. Причина удивления была понятной, все так смотрели, когда узнавали год её рождения. Ну, выглядит она моложе, это не её заслуга, такая уж порода, а в последние несколько лет — ещё и старания косметолога.

Леденёву озаботило совсем другое. Отметив, что её врач отнюдь не Родионов, которого она нашла по знакомству через подругу-врача, и который ранее уже осматривал её руку, Дарья запаниковала и написала ему в Ватсапе: «Я в палате номер шестнадцать, но у меня значится другой хирург. Что делать?» Вскоре пришёл ответ: «Не волнуйтесь. Я договорился. Завтра я приеду в семь утра вас смотреть».

В три часа дня принесли обед, пластиковые тарелки с супом-кашей расставили по тумбочкам. Проснулась Валентина, села на кровати, тихонько поздоровалась. Череп у неё с левой стороны и правда был деформирован. Даша назвала своё имя и подумала: «И это ей сорок четыре года? Выглядит на пятьдесят пять. Кто же сотворил такое с её головой?»

Похлебав то ли густого супа, то ли жидкой перловой каши, Дарья встала у окна и с тоской принялась наблюдать за тем, как в беседке курит группа людей в белых и салатных халатах. Врачам эта пагубная привычка, по-видимому, полезна.

Ближе к вечеру в палату вошёл молодой врач, заявил:

— Я ваш анестезиолог, — присел на краешек Надиной кровати и принялся расспрашивать её о самочувствии, давлении, аллергических реакциях.

Отвечая на вопросы, пациентка достала из ящика тумбочки деньги и переложила их в карман доктора.

— Спасибо, — без тени смущения поблагодарил он и вскоре пересел на край кровати Дарьи, спросив:

— А у вас как с давлением?

— Обычно нормально, но, конечно, может иногда и подскочить. Ненадолго.

— Что я ещё должен знать, как ваш анестезиолог?

— Как мой анестезиолог, вы должны знать, что я каждый день выкуриваю пачку сигарет и выпиваю бокал коньяка.

— Ого, как у вас всё интересно, — всплеснул руками доктор и заулыбался. Улыбка его стала ещё шире, когда Леденёва протянула ему пятитысячную купюру, тут же исчезнувшую в том же кармане, в который ранее перекочевала «благодарность» Надежды. — А мне только укол сделают, или ещё дыхательная трубка будет?

— Это вам знать необязательно. Но вы проснётесь на столе.

— Надеюсь, не в морге.

— Ну, что вы!

Позже в палату вошла медсестра и пригласила:

— Девочки, все на сдачу крови!

— Да какой ещё крови? — возмутилась Дарья. — Я её уже сто раз сдавала за те четыре месяца, что пыталась попасть в больницу! Последний анализ делала всего четыре дня назад. Неужели за это время я умудрилась подхватить сифилис, гепатит и СПИД!

Но вену ей всё же прокололи, выкачали очередную порцию крови и распределили по нескольким пробиркам. Заодно сообщили, что группа у неё первая. Слава Богу, не изменилась за последние тридцать шесть лет, с тех пор, как она рожала сына!

— Валя, голову брить, — раздался следующий громогласный приказ.

Невысокая и худенькая, словно девочка-подросток, Валентина покорно влезла в тапочки и вышла из палаты.

— А меня, наверное, всю брить не будут, только за ухом, где череп надо вскрывать, — предположила Надя и горестно вздохнула.

Вернулась Валя через полчаса, и тут стало возможным в полной мере оценить нанесённые женщине увечья. Правая половина её головы, если мысленно провести линию ото лба вдоль носа к подбородку, была идеально круглой. А с левой стороны верхняя треть черепа просто отсутствовала, словно её шашкой срубили. Ранее волосы частично скрывали внешний дефект, но последствия травмы были заметны и по поведению. Валя улыбалась, когда слушала короткие переговоры Дарьи и Надежды, но сама в беседу не вступала, а на вопросы врачей отвечала только одно: «Я не знаю», и почти всё время спала.

«Кто же с ней такое сотворил? — во второй раз подумала Дарья. — И восстановятся ли после операции функции мозга в полном объёме»? Хотя неизвестно, как у неё было с умственными способностями до травмы.

Накануне операции ужин полагался лёгкий, но Дарья и от него отказалась. Дождавшись, пока у соседок заберут пустые тарелки, она положила в карман пачку сигарет и зажигалку, вышла в коридор, оглянулась по сторонам, тихонько скользнула за дверь с надписью «Пожарный выход» и пошла вниз по лестнице. На ступенях местами лежали кучки пепла. Не она одна такая умная из страдающих никотиновой зависимостью!

Дарья дошла до первого этажа, но толкнуть дверь наружу не решилась. За ней мог оказаться сторож. Зато окно с видом на строящийся корпус легко открылось, и страдалица принялась выпускать дым через узкую щель.

Потом пришлось подниматься пешком. «Если ради каждой сигареты придётся проделывать такую гимнастику, курить буду реже, заодно и вес сброшу», — думала она, медленно шагая в отделение. Надо было ещё войти в него так, чтобы не заметили церберы в халатах. И как только она прокралась в палату, в неё вбежала молоденькая девушка-интерн Лиза, которая ранее приходила задавать больным вопросы о самочувствии, с отчаянным возгласом:

— У вас анализ на ковид просрочен!

— Просрочен, сдан полтора месяца назад, — вздохнула Дарья, — но у меня же в карточке сертификат о прививке имеется! Посмотрите внимательно.

Через час, врубив яркий верхний свет, прибежала медсестра и принялась расталкивать Валю. Оказалось, что с неё забыли взять расписки о разрешении на операцию. Сонная бритая пациентка с трудом выводила на бумажках каракули.

Ночью Дарья никак не могла заснуть и читала под вмонтированным над кроватью светильником. Она слишком привыкла к своему «снотворному», коим для неё уже долгие годы являлся «коньячок на засыпку». Кроме того, из настежь распахнутой двери в лицо бил яркий свет. Несколько раз она вставала и прикрывала дверь, но через несколько минут она снова оказывалась открытой. Так медперсоналу было удобнее контролировать происходящее в палатах. В некоторых и «происходило»!

Из дальнего конца коридора доносились стоны, периодически неслось жалобное: «Ой, мама, ой, мама». Причём, таким странным голосом, что не понять, кто страдал — мужчина или женщина. Потом эти звуки стихли, наверное, пациенту вкололи обезболивающий препарат. Но разговоры персонала и шаги по коридору не стихали ещё долго. На соседней койке похрапывала лежащая на спине Надежда. В последний раз Дарья посмотрела на часы на сотовом телефоне в половине третьего ночи…

А в шесть утра она проснулась от весёлой переклички техничек, ворвавшихся в палату со швабрами. Чашку кофе никто не обещал. Впрочем, до операции нельзя выпить даже глоток воды.

В семь утра пришёл её хирург Родионов, высокий и стройный красавчик лет сорока на вид, от которого веяло вниманием, спокойствием и уверенностью. Спросил о самочувствии, предложил сжать пальцы на левой руке в кулак. Это получалось легко. А вот разводить и сводить их в распрямлённом виде удавалось с большим трудом и не до конца. В этом-то и была проблема, не считая того, что если раньше в мизинце и безымянном пальце периодически «бегали мурашки», а потом это состояние надолго проходило, то весь последний год пальцы были онемевшими постоянно.

— Всё исправим, — пообещал хирург.

«А точно ли именно он будет меня оперировать? — мысленно усомнилась Леденёва. — Я-то как об этом узнаю?»

Через полчаса две медсестры пришли за Надей, она разделась догола, продемонстрировав пышные формы, накинула спереди рубашку, которую велели на спине не завязывать, и улеглась на каталку.

— С Богом, — прошептала Дарья вслед.

В этот момент в палату вошла Валя и спросила:

— А её куда?

— На операцию.

Валя уселась на свою кровать и принялась так отчаянно плакать, что и у Дарьи глаза наводнилась слезами, и она отвернулась к окну, чтобы ещё больше не расстраивать соседку по палате. «Интересно, это я за девочек так переживаю, или себя оплакиваю»? — попыталась она разобраться в своих чувствах. Но тут же чётко решила: «Это жалось к другим, не к себе. У меня операция, по сравнению с ними, пустяковая… Конечно, если можно отнести к пустякам даже самое незначительное хирургическое вмешательство в человеческий организм».

Собравшись с мыслями, Дарья высушила глаза бумажной салфеткой, подала несколько штук Вале, у которой, похоже, ничего нужного в больнице при себе не было, и принялась её уговаривать:

— Не плачь. Сделают тебе операцию — и будешь красавица.

— Я курить хочу, а у меня денег нет.

— Я могу дать тебе сигареты, но тут же нельзя…

В полдень две девушки пришли за Леденёвой, предложив:

— Если у вас есть что-то ценное, возьмите с собой, по пути положим в камеру хранения.

— Нет у меня ничего ценного. Кроме того, я ведь уже через несколько часов вернусь в палату.

Две молоденькие медсестрички (или технички) заговорщически переглянулись. Дашину самоуверенность они явно не разделяли.

Девушки докатили пациентку, которая по пути возмущалась тем, что не разрешили дойти самой, до операционной. И тут подошла пожилая медсестра, открывшая двери и втолкнувшая каталку внутрь. Эта седовласая женщина в очках с толстыми линзами пережала руку резиновым жгутом и принялась безуспешно тыкать шприцом, ворча: «Что-то не получается». Кое-как вколов препарат, она принялась столь же неловко и неубедительно манипулировать кистью руки, пытаясь что-то в неё воткнуть.

— А у вас тут есть кто-нибудь, кто в вены умеет попадать? Если да, так позовите, — весело сказала Дарья и подумала: «Вот оно, светлое будущее пенсионной реформы! Каждого проголосовавшего за неё депутата надо приговаривать к медсёстрам шестидесяти лет и водителям — шестидесяти пяти».

Заработал тонометр, сжимая предплечье левой руки и измеряя давление. Леденёва пыталась определить: «Зачем я им вся голая, если проблема в только локте? Стало быть, если что-то пойдёт не так, будет проще производить спасательные манипуляции с телом»?

Здесь она всего лишь тело.

— Здравствуйте, — раздался позади весёлый голос.

Дарья закатила глаза и увидела сидящего позади анестезиолога, на коленях которого лежала дыхательная трубка. Значит, всё-таки будут запихивать её в горло. Вспомнилось из Высоцкого: «Вот он, гад, в окне маячит, за спиною штепсель прячет», и она спросила:

— Как у Надежды прошла операция?

— Нормально. Сутки пробудет в реанимации. Как вам тут у нас?

— Ужасно.

— Прям так ужасно?

— Ага. Курить не разрешаете, даже во двор выходить запрещаете…

— Так больные разные бывают! Тут на днях один пациент перелез через забор, купил бутылку водки, вернулся обратно и выпил её всю! Вы представляете, в каком он был состоянии?

— Жаль, что такая замечательная идея не пришла в голову мне, — эта фраза оказалась последней, которую произнесла Даша. По крайней мере, запомнила…