Возвращение Улисса

Лариса Валентиновна Кириллина (2023)

«Возвращение Улисса» — восьмая часть космооперы «Хранительница», продолжение книги «Двойник». Пропавший без вести Улисс — клон покойного профессора Джеджидда — подает сигнал SOS с необитаемого острова. Юлия, Хранительница Тиатары, возвращает беглеца в цивилизованный мир, где он погружается в водоворот событий и страстей. Обложка — авторская работа: фото из личного архива и коллаж с использованием изображений, сгенерированных нейросетями

Седьмое июля

Многочисленные обязанности не позволяли мне присутствовать на всех лекциях и докладах Улисса. Я предоставила ему полную самостоятельность, попросив лишь ставить меня в известность о выступлениях, а после них отсылать мне отчет — можно в форме видеозаписи. Файл транскрибируется автоматически. Ему останется лишь просмотреть готовый текст и внести коррективы.

— А зачем это, Юлия? — попытался отбиться он от формальностей. — Разве устные выступления всех сотрудников Тиамуна непременно записываются и кладутся в архив?

— Ваш случай — особенный, дорогой Улисс. Вы воскресли из небытия, и вдобавок сменили специальность.

— Вовсе нет, я всего лишь овладел нужной терминологией, что для космолингвиста нетрудно! — возразил он.

— Тем не менее, координатор Уиссхаиньщщ очень интересуется вашей деятельностью и желал бы иметь эти тексты для ознакомления.

— Он всё ещё подозревает меня в коварных планах?

— Не думаю. Но судьба Тиатары ему вовсе не безразлична. Он много десятилетий работал на планете куратором, и, хотя не способен испытывать наших эмоций, ощущает свою причастность ко всему, что здесь происходит.

— Понятно. Ладно, постараюсь не подвести вас, моя благодетельница и покровительница.

Отзывы очевидцев о лекциях и мастер-классах Улисса варьировались от сдержанно-одобрительных до восторженных. Спасателям он рассказывал, как обустроил свой быт, какие приспособления применял для решения насущных житейских проблем, как ездил с острова на материк, какие опасности подстерегали одинокого странника в зарослях диких мангров, в болотах и в джунглях… Экспедиций в море Сайял после Виктора никто не предпринимал, эту область решили оставить незаселенной, ведь прокладывать туда коммуникации страшно дорого, а вторжение сколько-нибудь значительных сил чревато уничтожением эндемичной флоры и фауны. Опыт Улисса оказался едва ли не идеальным: ему удалось, оставаясь цивилизованным существом, вписаться в природу и вести наблюдения, не особо сильно влияя на жизнь коренных обитателей моря, суши и местных лесов.

Конечно, попади Улисс на остров Ойгон без должного снаряжения, он вряд ли выжил бы там в течение столь долгого времени. Принц Ульвен, укомплектовавший флаер по высшему классу, знал, что делал: он был внуком профессионального спасателя. Хотя дедушку он никогда не видел, в доме семьи Киофар сохранились пособия, по которым Ульвен Киофар Сиовэй учился профессии сам, а потом принимал экзамены у молодежи. Но принц-музыкант не имел походного опыта, его знания ограничивались усвоенной втихомолку теорией. Без личной храбрости, выдержки, воли и изобретательности Улисса никакие полезные инструменты не смогли бы спасти его жизнь и даже сделать ее отчасти комфортной. Он позаботился о маскировке убежища, невидимого ниоткуда, он максимально эффективно использовал тесное пространство флаера, он пристроил подобие крытого дворика, оградив его от проникновения крупных хищников, он устроил себе маленькую «загородную резиденцию», как он ее иронически называл — настил между двумя деревьями неподалеку от источника в джунглях, где порой отдыхал, выслеживал дичь или плел веревки и сети из волокнистых стеблей лиан.

«Хитроумный Улисс», — он вполне соответствовал имени, которым Гомер наделил своего героя.

Выступление в Институте биологии Тиатары включало лекцию, семинар с ответами на вопросы и несколько светских мероприятий — знакомство Улисса с лабораториями института, экскурсии на флаере и на катере в дельту

Джумая, обед с коллегами… Осилить такую программу не хватило бы дня. Предполагалась ночевка, которую Институт с удовольствием взялся ему обеспечить.

Воспользовавшись окном в моем плотном графике, я отпустила Улисса в Миарру и решила, наконец, повидаться с родными.

В последнее время мне некогда было слетать в Витанову. Правда, Виктора я видела почти ежедневно, но не как брата, а как своего заместителя по Институту, и говорили мы о делах. Всем прочим близким я ежедневно звонила, однако это не могло заменить теплоты физического соприкоснования и расслабленной обстановки нашего дома-гнезда, где у каждого был свой укромный угол, однако все постоянно толклись на виду друг у друга, перекликаясь, шутя и болтая на нескольких бытовавших у нас языках: немецком, испанском, русском, английском, а последние годы и на португальском… Сезар, друг нашей «чокнутой валькирии», Валерии — бразилец, и хотя отлично владеет английским, испанским, космолингвой и чуть хуже — кучей других языков, очень обрадовался возможности поговорить со мной на своем родном языке. Правда, мое португальское произношение — классическое, не бразильское, а локального сленга я вовсе не знаю, и мы иногда переспрашиваем друг друга.

Вернувшись домой, я нашла там большую компанию. Повидаться со мной собрались почти все мои милые родственники. Не было только Карла с Валерией, улетевших на «Гране». Семейство Цветановых-Флорес (папа, Виктор с Афиной и две их дочки, Фиона и Диана), барон Максимилиан Александр, разросшийся клан Древичей — Лаура с мужем Стефаном, их сыновья Макс и Юлий, мама Стефана — моя восхитительная подруга, космопсихолог Камелия Древич с сэром Колином Маклеодом (дедушкой нашей Афины)… Сезар тоже явился, привезя с собой Антона Карла — сына Валерии. Мальчик учится в школе при Тиамуне, а живет в профессорской резиденции с Сезаром, который считает его приемным сыном и радуется, когда тот зовет его «папой». Настоящий родитель Антона Карла — наш бывший сосед, доктор Тадди Уайтфилд-Маккизи — с сыном видится редко, у него другая семья, он работает директором медицинского центра и почти не бывает у родителей, Мери и Джона.

«Доченька!»… «Мама!»… «Abuelita!»… «Liebe Julia!»

На меня набросились любящие родственники всех возрастов, темпераментов и мастей, взахлеб поздравлявшие меня на нескольких языках.

Я даже не поняла, по какому поводу столько восторгов.

«Юленька, ну ты совсем заработалась!» — ласково упрекнул меня папа и напомнил: «По земному календарю сегодня — седьмое июля!»

Ах, да. День рождения. На Тиатаре это — условность, тут другая продолжительность года и суток, другой календарь, и седьмое июля непринужденно плавает по здешним месяцам, останавливаясь, где ему заблагорассудится. В моем возрасте отмечать день рождения, радуясь каждому прожитому году, либо уже слишком поздно (я давно не ребенок, торопящийся сделаться взрослым!), либо пока еще рано (после восьмидесяти, наверное, снова станет уместно).

«Ой! Спасибо, что не забыли!» — поблагодарила я, переобнимав и перецеловав всех собравшихся.

По случаю прекрасной погоды столы накрыли на свежем воздухе. Никакой чинной трапезы с сакральными ритуалами, мы же не уйлоанцы! Правда, нас с папой усадили на почетные места под развесистой мараджикой, притащив из гостиной удобные мягкие кресла. А все остальные довольствовались складными стульями, табуретками, надувными пуфиками или собственными ногами: можно было брать еду и напитки с подносов, наполняя тарелки по мере надобности, и свободно располагаться, где кому нравится.

Папа поднял тост в мою честь, назвав меня невероятным подарком судьбы, своей радостью, гордостью и опорой (да не обидится Виктор! Но брат не обиделся, он привык, что я — старшая, и всегда пробиваю дорогу для прочих).

Строгого порядка в тостах не предполагалось, периодически кто-то что-то произносил, дети даже устроили маленький самодельный концертик, исполнив под руководством Сезара самбу с припевом «Аллилуйя, Юлия!». Сезар великолепно поет — у него настоящий оперный баритон! — и виртуозно владеет гитарой, которую привез с Арпадана, где работал до приглашения в Тиамун.

Опасаясь, что звонкие вопли четырех веселых подростков и лихие аккорды гитары Сезара вызовут недовольство соседей, я кинула взгляд за ограду. У нас на улицу обращен не глухой забор, а густая живая изгородь, в которую встроена кованая калитка.

За узорной решеткой застенчиво притаилась девочка, смотревшая на наш веселый бедлам с любопытством и тихой завистью.

Это была Мариассоль Кан-Жиро, дочь профессора Лори Кан и ее супруга, профессора Альфреда Жиро. Они жили наискосок от нас, на углу ближайшего перекрестка. Мои отношения с Лори Кан — очень давние и непростые. Уважение — да, дружба — нет. Я когда-то училась у Лори, а потом она попыталась сорвать защиту моей магистерской, фактически обвинив меня в плагиате — вернее, в том, что я написала текст под диктовку научного руководителя. Ульвен объяснил мне в весьма доверительном разговоре, что Лори отчаянно ревновала меня к нему (у них в ранней юности был неудачный роман!) и считала «магистра Цветанову-Флорес» его креатурой и бледной посредственностью. Сильно спорить не буду: ученый я — так себе, предпочитаю не строить мудреных концепций, довольствуюсь прагматическими материями. Однако мой профессионализм — вне сомнений. Как переводчик-синхронист я долгое время считалась вне конкуренции (сейчас не рискну состязаться с молодежью: давно не практиковалась). В педагогике мне удалось внедрить собственный метод. Мысли, приемы, стиль изложения в моих опубликованных текстах — оригинальные, их не спутаешь с незабвенной манерой Ульвена…

Ладно, я отвлеклась.

«Мариассоль! — окликнула я. — Будь добра, заходи! Открыто! У нас вечеринка в честь моего дня рождения!»

Девочка нерешительно проскользнула во двор и, кажется, пробормотала что-то насчет мамы и папы, которые начнут беспокоиться… Но соблазн оказался слишком велик.

Мариассоль — позднее и единственное дитя, появившееся на свет в искусственной биоматке. Из-за почтенного возраста Лори была не в состоянии выносить дочку сама. Первого ребенка они потеряли почти накануне родов, и Лори уже тогда была не вполне молода. Вероятно, она боялась, что Альф, который младше жены на одиннадцать лет, со временем бросит ее, если она состарится, а детей у них так и не будет. Однако честолюбивая Лори сначала поработала ректором Тиамуна, затем добилась избрания на эту должность Альфа, и лишь после этого занялась решением репродуктивных проблем.

Супруги страшно тряслись над столь трудно доставшейся дочкой, никуда ее не пускали, не позволяли безнадзорно слоняться по улице и дружить с кем попало… Но Мариассоль уже не малолетний ребенок, а подросток. Тоненькая, грациозная, черноглазая, волосы — каштановые с рыжиной. Альф — блондин, почти альбинос, а у Лори в роду кого только не было, включая китайцев, японцев и итальянцев…

«Позвони своей маме, — предложила я. — Или, лучше, я сама позвоню».

Набрав код Лори, я первым делом осведомилась, не мешает ли ей шум из нашего сада. «Нет, — сказала она. — Мои окна выходят во двор, там почти ничего не слышно». Я вежливо пригласила ее и Альфа присоединиться к празднику, но Альф занимался с магистрантами в Тиамуне, а Лори, якобы, страдала мигренью — потому она и разрешила Мариассоль прогуляться одной вдоль по улице, от сквера с фонтаном на перекрестке до выхода на набережную Виссаны, где есть обзорная площадка и киоск с тагманскими лакомствами.

Я клятвенно обещала, что мы проводим Мариассоль до двери их дома, и Лори милостиво согласилась: «Да, пусть немного повеселится».

Танцы, затеянные неутомимым Сезаром, достигли почти карнавального буйства. Дети вертелись и прыгали, гримасничая и чуть ли не кувыркаясь. Пары сложились сами собой: Фиона и Диана — с Максом и Юлием, Антон Карл — с Мариассоль… Наш барончик, похоже, старался понравиться хрупкой соседке и держался не столь отвязно, как его младшие родственники.

Допив бокал, я вдруг вспомнила: надо бы позвонить Улиссу, спросить, гладко ли прошло его нынешнее выступление. Делать это среди царившего на лужайке гама, визга и зажигательной музыки мне не хотелось.

Извинившись перед гостями, я встала и бочком пробралась в дом. Внутри было на удивление тихо.

— Дорогой Улисс, — произнесла я, когда он откликнулся. — Извините, я ненадолго. Захотелось узнать, хорошо ли вас приняли.

— Моя заботливая попечительница, всё превосходно, завтра я проведу семинар.

— Рада за вас. Отдыхайте! Вы удобно устроились?…

В этот миг до моего слуха донеслись детские крики. Я сперва подумала, это расшумелись сестрички Цветановы-Флорес и братья Древичи, но нет, голоса малышей раздавались на том конце.

— Я в гостях у госпожи Вайвенны Сеннай, — сообщил Улисс, сбавив голос. — У нее очаровательные близнецы. Они недовольны, что я прервал рассказ о моих приключениях.

— Ну, не смею мешать вам! Приятного вечера, дорогой Улисс, передайте мой привет госпоже Вайвенне.

Роман разворачивался невероятно стремительно.

Вряд ли можно было усомниться в том, что Вайвенна сумеет задержать его после семейного ужина: поговорить по душам без помех, когда мальчики лягут спать. А потом… Вайвенна — красивая, умная, зрелая женщина, изголодавшаяся по мужчине… Улисс сильно старше ее, но он — герой, знаменитость, звезда Тиамуна, и он — из семьи Киофар…

Какое мне, в сущности, дело до их отношений? Пусть будут счастливы. Оба этого заслужили.

Я собиралась закрыть кабинет и вернуться во двор, но передо мной вдруг встал Сезар: «Дона Жулия, можно вас на несколько слов?»

Пришлось вновь занять мое кресло: «Пожалуйста, Сезар. Устраивайтесь. Здесь нас никто не услышит».

Он уселся напротив. Мускулистый гигант шоколадного цвета, который недавно резвился с нашими малышами, смущенно проговорил:

— Мне неловко, дона Жулия, отвлекать вас в такой замечательный день. Но прийти к вам по частному делу в Институт я стесняюсь. Вы всегда заняты, у вас нет свободной минуты.

— Сезар, вы поссорились с Валли?

— Нет, что вы! Напротив! Вернее, да, немного поссорились, но потому, что я уговаривал ее выйти за меня, наконец-то замуж, а она рассердилась и улетела, даже не попрощавшись! Дона Жулия, вы ведь можете повлиять на нее? Объясните ей, что семья — это важно! Важнее карьеры!

— Я бы рада, Сезар, но Валерия с детства была непокорной. И ни с кем не советовалась, принимая решения. Захотела родить — родила в шестнадцать, захотела летать — полетела. Даже Карл не смог ее отговорить. Либо ты ее любишь такую, как есть, либо…

— Терять ее я не хочу, дона Жулия! Антонио Карлос привык ко мне, я готов его усыновить, я не прочь завести и других детишек, хотя бы еще одного…

— Милый Сезар, я тут бессильна. Заставить ее поступать, как нам нравится, не выйдет ни у кого.

— Ладно, я… Но ведь — сын! Неужели он ей не дороже всех этих железок, напичканных электроникой?

— Космос манит и не отпускает своих избранников. Я это знаю. Мой муж — такой же. Мы договорились когда-то, что я принимаю его целиком. И он меня. Вместе с профессией.

— Ну… попробую еще раз.

— Конечно, попробуй, — сказала я доверительно, перейдя на материнское «ты». — Только не дави на нее, Сезар. Тогда она непременно начнет сопротивляться. Пусть дозреет до мысли о браке сама. Если только у тебя хватит терпения ждать. Не хватит — пойму. Валли бывает невыносима.

— С ней никогда не скучно, дона Жулия. Немецкая баронесса, суровый пилот, а внутри — фейерверк и фиеста!

— Сезар, не забывай, она немка — лишь по отцу. Ее бабушка — мексиканка. А дедушка — русский. Мы все немного безбашенные.

— Вы очень, очень мне нравитесь! Вся семья!

— Ты нам тоже, Сезар! Как бы ни сложились твои отношения с Валли, ты уже — член нашего клана!

— Спасибо вам, дона Жулия!

Мы вернулись в компанию. Танцы сами собой прекратились, Афина поставила фоном совсем негромкую, мягкую, ненавязчивую композицию (одно из электронных творений Ульвена, специально созданное для уютных дружеских посиделок). Все с удвоенным аппетитом ели, пили коктейли и соки, болтали, разбившись на группки и парочки… Витанову накрыли сумерки, и на кустах, фонарях и на лестнице дома зажглись разноцветные гирлянды.

Рядом с Камелией и сэром Колином я обнаружила новую гостью.

Пришла Лори Кан. То ли решила взглянуть, не слишком ли разрезвилась Мариассоль, то ли самой захотелось побыть в компании и поздравить меня с днем рождения.

Она была одета в глухое бордовое платье-халат с черным поясом, а голову обмотала лиловым шарфом, похожим на восточный тюрбан. Интересно, какого цвета под этим тюрбаном были кудрявые волосы Лори? Она всегда выбирала самые экстравагантные краски, включая зеленую, синюю, алую или оранжевую.

Пристальней приглядевшись к ней, я слегка ужаснулась. Даже в тусклом вечернем свете и при мерцающем освещении наших гирлянд и настольных светильников было ясно, что Лори, скорее всего, нездорова. Прежнее миниатюрное изящество превратилось в истощенную худобу. Кожа, несмотря на косметику, землистого тона. И… есть ли вообще под тюрбаном волосы?..

Лори… настолько серьезно больна?.. Задавать ей прямые вопросы было бы крайней бестактностью. Медицина на Тиатаре прекрасная, и уж если врачи смогли лишь замедлить прогресс болезни, а не справиться с ней окончательно, то, вероятно, доступные средства исчерпаны. Отнюдь не все виды рака успешно лечатся, особенно, если пациент чересчур затянул с обследованием.

— У вас чудесная дочь, — похвалила я Мариассоль, ничуть не кривя душой.

— Спасибо, Юлия, — тотчас откликнулась Лори. — Она — наше счастье.

— Где она учится? Кем хочет быть?

— Учится в здешней школе. Склонна к гуманитарным наукам, но, к сожалению, не к космолингвистике. Мы с Альфом намерены отдать ее в школу при Тиамуне.

— Придется летать каждый день. Не слишком ли утомительно?

— При школе есть пансион, — напомнила Лори. — А ваш внук, Антон Карл, разве не там?

— Он живет вместе с Сезаром, в профессорском доме. На занятия Сезар возит его в электрокаре, а обратно внук ходит пешком. Прогуляться полезно.

— Вам не боязно отпускать его одного?

— Нисколько! Он уже старшеклассник. Вся территория кампуса, как вы знаете, мониторится камерами, хоть охрана не лезет в глаза. Студенты, конечно, шалят, но их выходки безобидны. То раскрасят скульптурную инсталляцию, то залезут на крышу, то запустят в ректорат самодельного робота-сквернослова.

— Да, мы тоже порой развлекались, — вздохнула она.

— В юности нужно веселиться и радоваться, — заметила я. — Чересчур серьезные дети — это не очень нормально.

— Спасибо, что пригласили Мариассоль.

— Пусть заходит, когда пожелает, у нас обычно кто-нибудь дома. Даже странно, что мы живем по соседству, а общаемся редко.

Лори слабо пожала мне руку. Похоже, она искала для дочери новых друзей, новой жизни, новых возможностей. Я ободряюще ей улыбнулась.

Под занавес мне преподнесли еще один, несказанно приятный, сюрприз.

Поздравить меня прилетел принц Ульвен. Он теперь часто наведывается в Тиамун, где по его инициативе всё-таки создали музыкальную студию. Посвятить себя целиком преподаванию он не может, иначе пришлось бы пожертвовать творчеством и выступлениями. Но у него уже появились ученики, и наш «уйлоанский Моцарт» с удовольствием пестует инопланетных собратьев, репетирует с ними и устраивает в Тиамуне концерты. Уйлоанцы, люди, птероиды, небольшой тагманский оркестр из ударных — и сам Ульвен с его скрипкой, гитарой, флейтой, кото и электроникой, восполняющей нехватку других инструментов.

Поющий, играющий и танцующий принц никого больше не удивляет. Все привыкли, что он — такой, и другим быть не может.

— Госпожа Хранительница, вы мне — словно вторая мать! — произнес Ульвен, поднимая бокал. — Я люблю вас, люблю всю вашу семью, люблю ваш дом! Будьте счастливы!

Он привез мне подарок: новую песню, которую тут же сам исполнил дуэтом с Афиной, аккомпанируя себе на гитаре и электронике с заранее записанным сложным многоголосным фоном. В этом фоне мой слух уловил смутные обрывки старинных русских мелодий, наложенных на мексиканские ритмы и облеченные в уйлоанские звучности… Смесь совершенно невероятная, но удивительно органичная.

Потом он сыграл кое-что попроще, в тагманском ритмичном стиле, и молодняк опять принялся танцевать.

Лори, мне показалось, мечтала уйти домой и прилечь. Но прерывать наш праздник ей не хотелось.

Пришлось мне самой намекнуть Ульвену, что время позднее, детям пора бы угомониться и разойтись по кроваткам. Он послушно закончил импровизированный концерт и признался: «Госпожа Хранительница, а вы не сочли бы слишком наглой просьбу остаться у вас? Я ведь выпил вина, и теперь обязан нанять водителя флаера, а мне неохота. И вообще я устал». — «Да, конечно, Ульвен! Свободная комната есть, рядом с папиной, только там немного не прибрано». — «Не беда, я же буду спать, а не изучать ваш космический хаос!» — «Хорошо, мой милый. Мы всегда тебе рады. Виктор, дашь Ульвену постель?»..

Ситуация, вполне естественная для нашей семьи, казалась немыслимой для Лори и Мариассоль. Мать и дочь удивленно переглянулись. Терпимость к инопланетянам и постоянное с ними сотрудничество — главнейший закон Тиатары. Но моя почти родственная близость к семье Киофар — скорей исключение, нежели правило. Лори и Альф никогда не приглашали в гости коллег-инопланетян, и в их дом никогда бы не попросился на ночлег уйлоанский принц, перебравший вина на семейном празднике.

Я так устала, что еле добрела до собственной спальни. Перед тем, как рухнуть в сон, успела подумать о муже и дочери. Пожелать им спокойного полета и благополучного возвращения. А потом — спать, спать, спать.

День рождения удался. Хотя тоже вышел рабочим.