Стенание

Кристофер Джон Сэнсом, 2014

Англия, 1546 год. Последний год жизни короля Генриха VIII. Самый сложный за все время его правления. Еретический бунт, грубые нападки на королеву, коренные изменения во внешней политике, вынужденная попытка примирения с папой римским, а под конец – удар ниже пояса: переход Тайного совета под контроль реформаторов… На этом тревожном фоне сыщик-адвокат Мэтью Шардлейк расследует странное преступление, случившееся в покоях Екатерины Парр, супруги Генриха, – похищение драгоценного перстня. На самом деле (Шардлейк в этом скоро убеждается) перстень – просто обманка. Похищена рукопись королевы под названием «Стенание грешницы», и ее публикация может стоить Екатерине жизни… В мире литературных героев и в сознании сегодняшнего читателя образ Мэтью Шардлейка занимает почетное место в ряду таких известных персонажей, как Шерлок Холмс, Эркюль Пуаро, Ниро Вулф и комиссар Мегрэ. Ранее книга выходила под названием «Плач».

Глава 7

С чувством облегчения я снова проехал под дворцовой аркой и медленно направился к Чаринг-Кросс. Бытие фыркал и тряс головой от пыли, летевшей со стороны мастерских Скотленд-Ярда, где бесконечно производили кирпичи и прочие строительные материалы для украшения и улучшения Уайтхолла. День выдался жаркий, и на улице стоял смрад. Собираясь нанести визит в жилище печатника, я решил взять с собой Николаса. Не повредит, если рядом со мной будет кто-нибудь помоложе и поздоровее.

На ступенях у каменного креста, как обычно, сидели попрошайки. В последние два года, после введения подушного налога и снижения и без того скудного жалованья за счет резкого обесценивания денег, нищих становилось все больше и больше. Кое-кто называл их пиявками, сосущими пот с работающих в поте лица, но большинство нищих вовсе не были лентяями и сами когда-то вовсю трудились. Я посмотрел на этих людей, мужчин и женщин с детьми, одетых в старые грязные отрепья, с красными, загрубевшими от постоянного пребывания на солнце лицами. Некоторые демонстрировали язвы и мокнущие струпья, чтобы разжалобить прохожих. Один человек, выставлявший напоказ обрубок ноги, был в донельзя потрепанном солдатском мундире — наверняка он потерял ногу на недавней войне в Шотландии или во Франции. Я отвел глаза от греха подальше, так как хорошо известно, что, поймав взгляд кого-то из попрошаек, можно привлечь к себе всю ораву, а мне многое нужно было обдумать.

Я понимал, что ввязался в дело, которое может оказаться опаснее всего того, что я испытал раньше. Оно касалось самого сердца королевского двора, да еще в такое время, когда интриги достигли апогея. Мне невольно вспомнился немощный Генрих, с трудом гулявший по саду. Теперь я понял, что все происходившее с начала года являлось частью борьбы, которая решит, кто будет фактически править страной после смерти Генриха, когда трон перейдет к малолетнему ребенку. В чьих руках оставит монарх свою державу? Норфолка? Эдуарда Сеймура? Пейджета?

Я обрек себя на долгие дни страха и тревоги, а также на хранение опасных тайн, которые не хотел знать. Однако мудрый человек знает о своей глупости, и я, конечно, прекрасно понимал, почему сделал это. Потому что — смешно сказать — питал в глубине души нежные чувства в отношении королевы. Безнадежная глупость стареющего человека. Но в это утро я осознал, как по-прежнему глубока моя любовь к ней.

И все же, говорил я себе, нужно трезво посмотреть на ситуацию: религиозный радикализм Екатерины навлек на эту очень осторожную и дипломатичную женщину страшную опасность. Она называла это проявлением тщеславия, но по мне так это было скорее потерей рассудительности. Я грешным делом даже подумал, уж не доходит ли она до фанатизма, как столь многие в наши дни. Но потом решил, что нет: ее величество пыталась отступить, покорившись королю, и спросила мнение Кранмера о своем сочинении, но ее отказ избавиться от книги привел к последствиям, способным обернуться катастрофой.

Тут мне в голову пришла мысль: а почему бы не дать придворным партиям сразиться насмерть? Чем радикалы лучше консерваторов? Вот и пусть себе грызут друг друга. Но потом я вспомнил, что королева никому не причиняла вреда по своей воле. Как и епископ Кранмер. А вот что касается лорда Парра… Тут я призадумался. Он был стар и выглядел нездоровым, и хотя я видел его безусловную преданность племяннице, но также ощущал и беспощадность этого человека. Сейчас я полезен ему, но, повернись ситуация иначе, он, вероятно, решит, что мною вполне можно и пожертвовать.

Парр официально наделил меня полномочиями доверенного лица родителей Грининга. Теперь мне надлежало обойти улицы вокруг собора Святого Павла и поговорить сначала с констеблем, а потом — с соседом Грининга мастером Оукденом и его подмастерьем, который видел предыдущую попытку проникновения в дом бывшего хозяина. И еще мне следовало попытаться разузнать поподробнее о друзьях убитого.

Лорд Уильям велел мне вернуться во дворец к семи. Похоже, теперь я буду по уши занят много дней подряд. К счастью, судебная сессия еще не началась, хотя в сентябре предстояли разбирательства. Придется попросить Барака выполнить дополнительную подготовительную работу по моим делам и проконтролировать Николаса и Скелли. Мне было неловко лгать Джеку и Николасу: я мог сказать им, что занят расследованием убийства печатника по просьбе его семьи, но ни в коем случае не должен был упоминать об охоте за книгой королевы. Особенно огорчала меня перспектива обманывать Барака, с которым нас всегда связывали доверительные отношения, но я не видел другого выхода.

Движимый каким-то импульсом, я свернул на север и направился на улицу с маленькими домишками, где жили мой помощник и его жена Тамазин. Оба они были моими давними друзьями. Мы втроем прошли через многое, и мне так захотелось поговорить с каким-нибудь простым, здравомыслящим, далеким от всяческих интриг человеком, а заодно посмотреть на своего крестника, маленького Джорджа. Барак должен был быть на работе, но Тамазин, скорее всего, в это время дня дома. Неплохо бы провести время в простой обстановке, — возможно, в следующий раз мне не скоро доведется отдохнуть душой.

Я привязал Бытия к столбу возле дома и постучал в дверь. Открыла их помощница по хозяйству, вдова средних лет, которую все называли мамаша Маррис. Она сделала книксен:

— Мастер Шардлейк, мы вас не ждали.

— Да вот, был поблизости и решил заглянуть. Миссис Барак дома?

— Да, и хозяин тоже. Он пришел на обед. Я как раз собралась убирать посуду.

Я вдруг осознал, что сегодня не обедал. Мамаша Маррис провела меня в тесную гостиную с окном, выходившим на маленький, безупречно ухоженный садик Тамазин. Ставни были открыты, и комнату наполнял аромат летних цветов. Джек с женой сидели за столом перед пустыми тарелками. В руке у моего помощника была кружка пива. Маррис начала убирать посуду. Тамазин выглядела прекрасно, ее хорошенькое личико было довольным и счастливым.

— Какой приятный сюрприз! — воскликнула она. — Но на обед вы опоздали.

— Я сегодня совсем забыл про обед, — вздохнул я.

Миссис Барак цокнула языком:

— Это плохо. Я принесу хлеба и сыра.

Ее муж взглянул на меня и пояснил:

— Я хожу обедать домой. Я подумал, что Скелли вполне может присмотреть за молодым Николасом в это время.

— Все в порядке.

Я улыбнулся малышу в белой рубашонке и шерстяной шапочке с завязками бантиком, выползшему из-под стола посмотреть, что тут такое происходит. Он взглянул на меня карими глазами, точь-в-точь такими же, как и у Барака, улыбнулся и пролепетал:

— Да!

— Это новое слово, — с гордостью сообщила Тамазин. — Видите, Джордж начинает говорить.

— Надо же, как вырос, совсем уже большой мальчик, — сказал я с искренним восхищением.

А ребенок тем временем подполз к папе и, сосредоточенно нахмурив бровки, сумел на какое-то мгновение встать и ухватить его за нос. Радостно улыбнувшись этому своему достижению, он поднял ножку и пнул отца в лодыжку.

Барак взял малыша на руки.

— Зачем же ты пинаешься, братец? — проговорил он с деланой серьезностью. — Да еще в присутствии крестного? Бесстыдник.

Джордж радостно захихикал, и я погладил его по головке. Выбивавшиеся из-под шапочки локоны, светлые, как у Тамазин, были тонкими, словно шелк.

— Растет не по дням, а по часам, — удивленно заметил я. — Хотя я до сих пор затрудняюсь сказать, на кого он все-таки похож.

— По этой щекастой мордочке ничего не понять, — ответил Джек, нажимая малышу на нос-кнопку.

— Я слышал, тебя можно поздравить, Тамазин, — повернулся я к хозяйке дома.

Она зарделась:

— Спасибо, сэр. Даст Бог, в январе у Джорджа родится братик или сестренка. На этот раз мы оба надеемся, что будет девочка.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Да, разве что по утрам немного тошнит. А теперь позвольте мне принести вам хлеба с сыром. Джек, у тебя горошина в бороде. Пожалуйста, убери. Это выглядит отвратительно.

Барак вытащил горошину и отдал ее Джорджу, к восторгу последнего.

— Пожалуй, нужно отрастить такую раздвоенную окладистую бороду, какие сейчас носят. Там застревает столько пищи, что закуска всегда будет под рукой. Здорово я придумал, а?

— Тогда тебе придется подыскать новый дом, чтобы в нем есть! — крикнула с кухни Тамазин.

Я посмотрел на вольготно развалившегося в кресле Барака и играющего у его ног малыша и понял, что был прав, решив не вмешивать своего помощника во всю эту историю.

— Джек, — сказал я, — у меня тут появилась новая работенка, из-за которой — по крайней мере в ближайшие дни — меня часто не будет в конторе. Можно тебя попросить взять на себя надзор за Николасом и Скелли? Впрочем, Николаса я, наверное, возьму на подмогу. И если получится, то буду сам встречаться с наиболее важными клиентами.

— Вроде миссис Слэннинг? — спросил Барак. Я знал, что он терпеть не может эту дамочку. Джек с интересом посмотрел на меня. — А что за работенка?

— Возле собора Святого Павла убит печатник. Уже прошла неделя, но нет никаких признаков, что преступника схватят. Служба коронера, как обычно, лодырничает. У меня есть доверенность на расследование от родителей погибшего. Сами они живут в Чилтерне.

— И они поручили вам это дело?

Я в нерешительности замялся:

— Ну, через третьи руки.

— Вы же больше не беретесь за такую работу. Это может оказаться слишком опасно.

— На этот раз я решил сделать исключение.

— У вас встревоженный вид, — в своей прямолинейной манере заявил мой помощник.

— Пожалуйста, давай не будем это обсуждать, — ответил я с некоторым раздражением. — Тут есть некоторые аспекты, которые я не должен разглашать.

Барак нахмурился. Раньше я никогда ничего не утаивал от него.

— Что ж, вам виднее, — сказал он тоже с ноткой раздражения.

Джордж между тем оставил отца и сделал два неуверенных шажка ко мне. Я поднял мальчика и с опозданием понял, что своими пухлыми ручонками, измазанными раздавленным горохом, он схватил меня за рубашку.

— Ай-ай-ай! — воскликнул Джек. — Извините, пожалуйста. За этим проказником нужен глаз да глаз.

Тамазин принесла тарелку с хлебом и сыром и пару сморщенных яблок.

— Прошлогодние, — пояснила она, — но хорошо сохранились. — Увидев мою перепачканную рубашку, Тамми забрала у меня Джорджа и посадила его на пол. — Где твоя голова, Джек? — упрекнула она мужа. — Это ведь ты дал ему горошину, а? Он же мог подавиться.

— Как видишь, Джорджи не стал ее пробовать, — возразил Барак. — А на прошлой неделе, — сообщил он мне, — этот дурачок пытался съесть слизняка в саду — и хоть бы что.

— Фу! Дай его сюда. — Тамазин наклонилась к сыну и взяла малыша на руки, а он озадаченно посмотрел на нее. — Ты сам как ребенок, вечно находишь на свою голову неприятности.

— Извини. Да, в наше время лучше проявлять осмотрительность. — Ее супруг многозначительно посмотрел на меня.

— Если это возможно, — ответил я. — Если возможно.

Я заехал домой сменить рубашку, прежде чем отправиться в Линкольнс-Инн. На кухне стояла Джозефина в платье, какого я еще на ней не видел, — из хорошей шерсти, фиолетового цвета, с длинным белым воротничком. Агнесса, опустившись рядом с девушкой на колени, подкалывала подол булавками. Когда я вошел, обе встали и сделали книксен.

— Как вам нравится новое платье, сэр? — спросила миссис Броккет. — Джозефина специально купила его для завтрашнего свидания, а я помогала ей выбрать.

Молодая служанка, как всегда, покраснела. Платье шло ей чрезвычайно. Впрочем, я не мог удержаться от мысли, каким бледным и даже вылинявшим смотрелся этот цвет по сравнению с невероятно яркими красками, которые повсюду встречались в Уайтхолле. Но большинство простых людей могли позволить себе лишь такие одежды.

— Ты прекрасно выглядишь, Джозефина, — сказал я. — Мастер Браун наверняка будет впечатлен.

— Спасибо, сэр. Посмотрите, у меня и туфли новые.

Девушка чуть приподняла платье, чтобы показать квадратные белые туфли из хорошей кожи.

— Просто загляденье, — улыбнулся я.

— А платье из лучшей кендальской шерсти, — сообщила Агнесса. — Оно не сносится много лет.

— Куда вы пойдете гулять? — спросил я.

— В Линкольнс-Инн-филдс. Надеюсь, сегодня погода опять будет хорошей, — ответила Джозефина.

— Небо вроде безоблачное. Но я очень спешу. Агнесса, мне нужна чистая рубашка. — Я распахнул свой камзол, показывая следы маленьких ручек, и пояснил: — Мой крестник набедокурил.

— Ай-ай-ай! — сокрушенно воскликнула миссис Броккет. — Сейчас позову мужа.

Эконом появился из столовой в переднике, — должно быть, чистил серебро, так как от него пахло уксусом.

— Мартин, ты можешь достать мастеру Шардлейку чистую рубашку? — Как всегда, говоря с супругом, Агнесса сменила тон. — Ту, что сейчас на нем, запачкал его маленький крестник.

Она улыбнулась, но Мартин в ответ только кивнул. Он редко смеялся или улыбался. Похоже, этот человек родился без чувства юмора.

Я поднялся к себе в комнату, и через пару минут появился Броккет с чистой рубашкой. Он положил ее на кровать и застыл в ожидании.

— Спасибо, Мартин, — поблагодарил я, — но оденусь я сам. Грязную оставлю на кровати.

Мой слуга всегда и во всем хотел помогать мне, поклонился с несколько расстроенным видом и вышел.

Сменив рубашку, я спустился по лестнице и увидел Джозефину. Она несла кувшин с горячей водой, осторожно держа его перед собой, чтобы он не коснулся ее нового платья. Служанка проскользнула через открытую дверь гостиной в столовую, где Мартин все еще чистил серебро.

— Поставь на стол, — велел он. — На салфетку.

— Да, мастер Броккет.

Служанка отвернулась, и я увидел, как она бросила в спину Мартина неприязненный взгляд с долей презрения — вроде того, какой я заметил вчера. Это озадачило меня. Конечно, одни лишь холодные манеры Броккета никак не могли вызвать подобной реакции со стороны столь добросердечной девушки, как Джозефина.

Я оставил Бытия в конюшне и весь недолгий путь до Линкольнс-Инн проделал пешком. Барак еще не вернулся, но и Скелли, и Николас были заняты и вовсю трудились за своими столами. Джон встал и принес мне записку. Его глаза за очками в деревянной оправе сверкали любопытством.

— Только что доставили для вас, сэр. Принесла женщина, которая ухаживает за мастером Билкнэпом.

Я взял записку и сломал печать. На листке кривым почерком, явно с трудом, было накорябано:

Мне сказали, что нужно готовиться к скорой встрече с Создателем. Не могли бы Вы в качестве любезности навестить меня завтра после церковной службы?

Стивен Билкнэп.

Я вздохнул — совсем забыл об этом человеке. Но я не мог оставить такую просьбу без внимания и написал ответ, сообщив, что завтра непременно зайду к нему. Затем попросил Скелли доставить записку по назначению, а когда Джон ушел, обратился к Николасу. Сегодня тот был одет скромно, в полном соответствии с правилами. Он протянул мне кипу бумаг:

— Я тут перечислил основные пункты по тому делу о передаче собственности.

Я быстро просмотрел листы. Писал Овертон не очень разборчиво, но материал был изложен толково и выстроен логически. Возможно, парень в конце концов взялся за ум. Я взглянул на него — Овертон был шести футов ростом, и мне пришлось задрать голову. Его зеленые глаза смотрели ясно и прямо.

— У меня есть новая работенка, — сказал я. — Дело конфиденциальное и требует осмотрительности, и, к несчастью, следующие несколько дней, а может и дольше, я буду редко бывать в конторе, и тебе понадобится потратить несколько лишних часов. Ты готов к этому?

— Да, сэр, — ответил мой ученик, но я расслышал в его тоне недовольство.

Ну конечно — это же означало провести меньше часов в тавернах с другими молодыми джентльменами.

— Надеюсь, это продлится недолго. И еще я буду рад, если ты поможешь мне в некоторых аспектах этого нового дела. Я бы хотел, чтобы прямо сейчас ты пошел со мной допросить нескольких свидетелей, — объявил я и, поколебавшись, добавил: — Дело касается убийства, и по просьбе родителей жертвы я помогаю следствию. Я собираюсь взять показания у констебля, а потом еще у нескольких свидетелей.

Николас тут же оживился:

— Поймать негодяя — достойная задача!

— Если я возьму тебя с собой на расследование, ты должен держать все услышанное в строгой тайне. Это не тема для обсуждения в таверне. Болтовня может привести меня — и тебя тоже — к беде.

— Мне известно, что дела должны храниться в тайне, сэр, — произнес Овертон несколько чопорно. — Всякий джентльмен должен блюсти сие правило.

— И никакое другое строже этого. Так ты обещаешь помалкивать?

— Конечно, сэр, — обиженно ответил молодой человек.

— Прекрасно. Тогда пойдем сейчас к собору Святого Павла. Убитый был печатником. Когда я буду расспрашивать свидетелей, слушай внимательно, и если у тебя возникнут свои вопросы и ты сочтешь их уместными, то можешь тоже задать их. Как вчера с миссис Слэннинг, — добавил я. — Тогда ты хорошо проявил себя.

Николас просиял:

— А я, признаться, подумал, не зашел ли слишком далеко. Не откажется ли она от ваших услуг.

— Да уж, вот была бы трагедия! — сардонически заметил я. Тут мне пришла в голову новая мысль. — Ты сегодня при мече?

— Да, сэр. — Овертон покраснел. Он любил гулять по улицам с мечом, поскольку видел в этом особый шик. — А почему вы интересуетесь?

Я улыбнулся:

— Поскольку твой отец владеет землями, ты считаешься джентльменом, а джентльменам позволено носить на людях меч. Мы можем обратить закон в свою пользу. Это наверняка произведет впечатление на тех, с кем мы будем разговаривать.

— Хорошо придумано. — Николас достал свой меч в ножнах из прекрасной кожи с узором в виде виноградных листьев и опоясался им. — Я готов.