Стенание

Кристофер Джон Сэнсом, 2014

Англия, 1546 год. Последний год жизни короля Генриха VIII. Самый сложный за все время его правления. Еретический бунт, грубые нападки на королеву, коренные изменения во внешней политике, вынужденная попытка примирения с папой римским, а под конец – удар ниже пояса: переход Тайного совета под контроль реформаторов… На этом тревожном фоне сыщик-адвокат Мэтью Шардлейк расследует странное преступление, случившееся в покоях Екатерины Парр, супруги Генриха, – похищение драгоценного перстня. На самом деле (Шардлейк в этом скоро убеждается) перстень – просто обманка. Похищена рукопись королевы под названием «Стенание грешницы», и ее публикация может стоить Екатерине жизни… В мире литературных героев и в сознании сегодняшнего читателя образ Мэтью Шардлейка занимает почетное место в ряду таких известных персонажей, как Шерлок Холмс, Эркюль Пуаро, Ниро Вулф и комиссар Мегрэ. Ранее книга выходила под названием «Плач».

Глава 5

Стражник почтительно поприветствовал Парра и открыл ему дверь. Я знал, что королевские апартаменты устроены по одному принципу во всех дворцах: ряд комнат, все менее и менее доступных по мере удаления, а в самой глубине — личные покои короля и королевы. Приемная его величества была самым красочным и экстравагантным по своему убранству помещением. Одну стену там покрывало яркое полотно с изображением Благовещения: все фигуры на нем были в римских одеяниях, а цвета — такими яркими, что буквально резали глаз.

Комнату заполняли молодые придворные — их шелковые рукава мерцали в ярком свете, льющемся из окна. При этом одни стояли, прислонясь к стене, другие беседовали, собравшись в группы, а кое-кто даже сидел за небольшим столом и играл в карты. Видимо, очередные просители и соискатели. Пробравшись сюда благодаря взяткам или связям, эти люди, вероятно, собирались провести здесь целый день. Когда мы вошли, все дружно взглянули на нас. Приемную пересек маленький человечек, вошедший вслед за мной, — низенький, с грустным лицом, горбатый, как и я, в зеленом плаще с капюшоном: я узнал королевского шута Уилла Соммерса с картины, которую видел в помещении охраны. На плече он держал свою обезьянку, которая искала гнид в его русых волосах. Придворные молча смотрели, как он самоуверенно подошел к одной из дверей и его беспрепятственно пропустили внутрь.

— Наверняка за шутом послали, чтобы он развеселил короля после возвращения с мучительной прогулки, — печально заметил лорд Уильям. — Мы пройдем через другую дверь в приемную королевы.

Один молодой человек отделился от стены и, подойдя к нам, снял шапку и поклонился:

— Лорд Парр, я родственник дальних родственников королевы, Трокмортонов. Может быть, для моей сестры найдется место среди фрейлин…

— Не сейчас. — Мой спутник бесцеремонно отмахнулся от него, подходя к двери.

И снова стражник с поклоном пропустил его.

Мы оказались в другой, уменьшенной версии приемной, где стены украшал ряд гобеленов с изображением рождения Христа. Здесь было лишь несколько молодых придворных и йоменов, все со значками королевы. Просители жадно обернулись, когда вошел Парр, но тот нахмурился и покачал головой.

Подойдя к группе, состоящей из полудюжины богато наряженных дам, игравших в карты в большой оконной нише, мы поклонились им. Все они были умело накрашены: лица их были покрыты дорогими белилами, а на щеках пламенели пятна румян. На всех женщинах были шелковые юбки с кринолинами и вышивкой на передней части, и все носили огромные съемные рукава, вышитые контрастными цветами. Каждый такой костюм стоил сотни фунтов, включая работу и материал, и носить его в жаркий летний день, наверное, было очень неудобно. Между дамами в надежде на подачку бродил спаниель. Я ощутил в воздухе напряжение.

— На днях в Уайтхолле был сэр Томас Сеймур, — сказала одна из присутствующих. — Он выглядит лучше, чем когда-либо, такой красавец!

— А вы слышали, как в мае он разгромил пиратов в Ла-Манше? — спросила другая.

Миниатюрная хорошенькая женщина лет тридцати постучала по столу, привлекая внимание собачки, и позвала:

— Эй, Гардинер!

Пес подбежал и уставился на нее в ожидании, часто дыша. Она посмотрела на других женщин и проказливо улыбнулась:

— Нет, малыш Гардинер, сегодня ты ничего не получишь. Лежи и помалкивай.

Я понял, что пса назвали в честь епископа Гардинера и что дама дразнила его. Впрочем, остальные женщины не засмеялись, а скорее встревожились. Одна, постарше других, осуждающе покачала головой:

— Герцогиня Фрэнсис, разве прилично так насмехаться над священнослужителем?

— Почему бы и нет, если он того заслуживает, леди Кэрью, — отозвалась миниатюрная красавица.

Я посмотрел на женщину постарше, сообразив, что это вдова адмирала Кэрью, который погиб вместе с остальными на «Мэри Роуз». Стоя вместе с королем в тот трагический день на берегу, бедняжка своими глазами видела, как тонет корабль.

— Но безопасно ли это? — заметила кузина королевы, та самая леди Лейн, которую показал мне Сесил во дворе.

— Похвальная предусмотрительность, дочка, — резко проговорил лорд Парр.

Еще одна из дам бросила на меня высокомерный взгляд и обратилась к моему спутнику:

— Что, у королевы теперь тоже будет горбатый шут, как у его величества? Я думала, она довольна своей Джейн. Поэтому нас и выдворили сюда?

— Нехорошо, дорогая леди Хартфорд, подобное замечание не делает вам чести, — упрекнул ее Парр. Он поклонился женщинам и повел меня к двери, через которую ходили слуги. — Гордячки, — пробормотал он на ходу. — Если бы дамы из окружения королевы не распускали свои языки, мы бы не попали в такую беду. — Стражник вытянулся перед ним, и лорд Уильям тихо сказал ему: — Никого не впускать в личные покои ее величества, пока мы не закончим.

Тот поклонился, открыл дверь, и лорд Парр ввел меня в комнаты Екатерины.

Еще одно великолепное помещение… На стене висел ряд гобеленов, изображающих эпизод из Евангелия «Чудесное насыщение множества народа пятью хлебами и двумя рыбами». Корме того, здесь были точно такие же деревянные панели в виде занавесей, какие мы видели по дороге сюда. На нескольких столах с тонкой резьбой стояли вазы с розами, а еще на одном — причудливые шахматы. На приподнятом кресле под балдахином сидела королева. Она была одета еще более пышно, чем ее фрейлины, в малиновом платье с кринолином под французской мантией цвета королевского пурпура. Кринолин был покрыт геометрическим узором, и, когда на ткань упал свет, я увидел всю замысловатость рисунка: сотни крошечных окружностей, треугольников и квадратов заиграли на золотом фоне. Корсаж сужался к тонкой талии, с которой свисал золотой шарик с благовониями, и я уловил резковато-сладкий запах апельсина. Этот корсаж имел глубокий вырез, и на белой припудренной шее королевы были видны драгоценные камни на золотых цепочках и великолепная жемчужина в форме капли. Арселе^[11] на ее темно-рыжих волосах был отодвинут далеко назад. И все же под всем этим величием (и под белилами, покрывавшими тонкие черты лица Екатерины Парр) я разглядел напряжение. Ей было теперь тридцать четыре года, и впервые с тех пор, как я познакомился с нею, королева выглядела на свой возраст. Низко поклонившись, я гадал, что же случилось, и уж совершенно не мог понять, что здесь делает стоящий рядом с ней человек — архиепископ Томас Кранмер, о котором я слышал, что он предпочитает лишний раз не попадаться на глаза королю и не покидает Кентербери.

Я выпрямился. Королева упорно не поднимала глаз, однако Кранмер поймал мой взгляд. На архиепископе были шелковая сутана, надетая поверх черного камзола, и простая черная шапка, из-под которой виднелись седые волосы. Его большие выразительные голубые глаза смотрели тревожно.

— А, сержант Шардлейк, — проговорил Кранмер своим тихим голосом. — Интересно, сколько же времени мы не виделись? Наверное, года три…

— И даже дольше, милорд архиепископ, — ответил я.

Екатерина наконец окинула меня горестным взглядом и натянуто улыбнулась:

— С тех самых пор, как вы спасли мне жизнь, Мэтью. — Она вздохнула, а потом заморгала и повернулась к лорду Парру. — Что, леди Елизавета пошла позировать для портрета?

— Да, но сперва она долго сопротивлялась, — сказал ее дядя. — Леди Елизавета считает, что неприлично писать ее портрет в спальне.

— Видно, она устала позировать. Долго же художник ее рисует… Однако этот портрет очень важен. — Королева снова посмотрела на меня и тихо проговорила: — Как вы поживаете, Мэтью? Чем занимались в последний год?

— Живу я неплохо, ваше величество, — улыбнулся я. — Как обычно, работаю в области права.

— А как дела у Хью Кертиса?

— Тоже хорошо. Он занимается торговлей тканями в Антверпене.

— Вот и славно. Я рада, что из всей этой неприятной истории вышло хоть что-то хорошее. — Екатерина закусила губу, словно не желая продолжать.

Возникла пауза, а потом слово взял Кранмер:

— Как заметила королева, однажды вы уже спасли ей жизнь.

— Имел такую честь, — не стал спорить я.

— И теперь, похоже, вам предстоит сделать это снова.

Я посмотрел на ее величество. Она опять опустила глаза. Эта подавленная, донельзя расстроенная особа была не той Екатериной Парр, которую я знал. И потому я тихо спросил:

— Неужели положение настолько серьезно?

— Боюсь, что да, — ответил архиепископ.

Королева сложила ладони:

— Это все моя вина. Мое тщеславие, моя самоуверенность…

Лорд Парр властным тоном прервал ее:

— Я думаю, лучше начать с самого начала и рассказать сержанту Шардлейку обо всем, что произошло с весны.

Его племянница кивнула:

— Принесите стулья для всех. — Она вздохнула. — Ладно, будем называть вещи своими именами, история очень и очень непростая. Начнем с того, что сказал король в марте.

Уильям Парр многозначительно посмотрел на меня:

— Вы будете только пятым человеком, кто узнает это.

Я сидел неподвижно, стараясь сохранять невозмутимость, хотя мне и очень хотелось сцепить руки на коленях. Мне стало ясно, что на этот раз я поистине нырнул в глубокий колодец. Королева смотрела на меня с какой-то безысходностью, поигрывая жемчужиной у себя на шее.

— Весной король серьезно заболел, — начал лорд Парр, — и не покидал своих покоев много недель. Он приглашал к себе королеву, и ее присутствие утешало его. Их разговоры часто обращались к вопросам религии, как это характерно для его величества. Впрочем, в то время епископ Гардинер только что вернулся из-за границы: он пребывал в прекрасном настроении, поскольку добился успеха в переговорах о новом договоре с Карлом, императором Священной Римской империи.

— И тут я совершила страшную ошибку, — тихо и печально проговорила королева. — Три года я находилась на вершине успеха и всегда была осторожна в своих речах. Но меня одолел грех тщеславия, и я забыла, что я всего лишь женщина. — Она снова потупилась, подняв за цепочку жемчужину и рассматривая ее. — Я стала спорить с королем слишком пылко, пытаясь уговорить его снять запрет женщинам и простонародью читать Библию; я говорила, что все должны иметь доступ к словам Христа, чтобы спастись…

— К несчастью, — вставил лорд Уильям, — ее величество зашла слишком далеко и вызвала раздражение супруга…

Екатерина взяла себя в руки и отпустила жемчужину.

— Величайшей глупостью с моей стороны было то, что я говорила с королем таким образом в присутствии Гардинера. Когда я ушла, король сказал епископу… — Она в нерешительности замолкла и не сразу продолжила: — «Вот уже женщины мнят себя священнослужителями, и мне на старости лет приходится выслушивать нотации от собственной супруги».

Я увидел, как в уголках ее глаз собрались слезы.

Томас Кранмер пояснил:

— Сие известно нам от присутствовавших при этом слуг. И мы знаем, что Гардинер, уподобившись кровожадному волку, каковым он и является, сказал королю, что королева и ее фрейлины — еретики, что в Великий пост они якобы приглашали в покои ее величества проповедников, которые отрицали, что во время мессы хлеб и вино становятся телом и кровью Христа, и обсуждали между собой запрещенные книги. И еще он добавил, что такие люди ничем не лучше анабаптистов, которые подрывают королевскую власть.

Ее величество склонила голову. Взглянув на племянницу, лорд Парр проговорил:

— Но король всегда с подозрением относился к Гардинеру. С тех пор как пал Кромвель, он настороженно слушал тех, кто нашептывал ему о заговорах еретиков. И, несмотря на свое раздражение в тот вечер, он любил королеву и меньше всего хотел потерять ее. Помни об этом, милая, помни всегда.

— Но я совершила опасную вещь, — вновь заговорила Екатерина, и я нахмурился.

Я всегда знал, что в вопросах религии она придерживалась радикальных взглядов, и с содроганием подумал, уж не примкнула ли она в самом деле к протестантам. И снова я ощутил запах дыма со Смитфилдской площади.

— Ваш дядя прав, — обнадеживающим тоном произнес Кранмер. — Король любит вас за вашу доброту и за то утешение, которое вы ему даете. Всегда помните об этом, Кейт.

«Кейт? — подумал я. — Надо же, а я и не знал, что королева и архиепископ настолько близки!»

Лорд Уильям тем временем продолжал:

— Король позволил Гардинеру не только представить ему свидетельства того, о чем он говорил, но и начать борьбу с ересью по всей стране. К тому времени он сильно встревожился: народ проявлял недовольство из-за постоянного роста цен и затянувшейся войны, впрочем милостивый Господь дал его величеству узреть разумность заключения мира. — Он снова взглянул на племянницу. — У королевы есть преданные друзья, и ее заблаговременно предупредили, что коварный епископ начал поиски доказательств того, о чем он говорил Генриху. Я изъял у Екатерины и у ее фрейлин все книги, которые Гардинер, извратив ситуацию, мог представить как свидетельство в поддержку ереси. А те, кого допрашивали относительно того, какие разговоры велись в покоях королевы, сохранили преданность ей и не сказали ничего такого, что можно было бы инкриминировать ее величеству.

Я призадумался: интересно, что за литература хранилась у Екатерины? Впрочем, люди Гардинера для достижения своих гнусных целей вполне могли воспользоваться любой книгой, даже с легким лютеранским налетом.

А королева словно бы прочла мои мысли и заговорила снова:

— Там не было никаких книг еретической природы, и в королевских покоях не говорилось ничего запретного. Хотя Гардинер и приставил своих псов к моим друзьям и моим фрейлинам, нескольких из которых вы могли видеть за дверью, он остался ни с чем.

Так вот почему леди Кэрью так встревожилась, когда герцогиня Фрэнсис косвенно насмехалась над Гардинером!

— И все же искатели должностей в Тайном совете стали послушным орудием епископа, — продолжила Екатерина. — Это лорд-канцлер Ризли и еще один человек, которого вы хорошо знаете и который бы с радостью увидел меня на костре, — Ричард Рич.

Я заерзал на стуле и тихо заметил:

— Это из-за меня Рич стал вашим врагом: этого не случилось бы, если бы вы не оказывали мне покровительство в прошлом году.

Кранмер покачал головой:

— Нет, мастер Шардлейк, Рич и Ризли увидели возможность возвыситься, следуя за Гардинером и его закадычным дружком герцогом Норфолком, и оба решили ею воспользоваться. Как старший пэр королевства, герцог не прочь стать регентом при принце Эдуарде, если что-то случится с королем. Впрочем, я каждый день возношу молитвы нашему Господу, чтобы Он даровал его величеству еще много лет.

Я вспомнил о зрелище, которое увидел из окна в коридоре, и по лицу архиепископа понял, что, несмотря на свою веру в Господа, он не слишком надеется получить отклик на эти молитвы.

Лорд Парр снова продолжил рассказ:

— Нетрудно догадаться, что если Гардинер и его люди свалят королеву и ее фрейлин, объявив их сторонниками ереси, это будет означать также конец и для их мужей. Лорд Лайл, сэр Энтони Денни, граф Хартфорд, чья жена так бестактно пошутила над вами, когда мы шли сюда…

Королева гневно подняла глаза:

— Что еще сказала Энн Стенхоуп?

— Ничего особенного, ваше величество, — пробормотал я.

— Она была недовольна тем, что вы отослали фрейлин за дверь, — добавил лорд Уильям.

— Она могла бы вести себя как добрая христианка, но в ней нет ни капли милосердия. Я этого не потерплю!

На какой-то момент Екатерина вновь обрела былую царственность, и я невольно смутился оттого, что насмешка надо мною вызвала гнев ее величества.

Парр вернулся к главному предмету нашего разговора:

— Как видите, Гардинер и его люди стремились напасть на реформаторов в Совете через их жен. Но когда расследование, касающееся королевы и ее окружения, ничего не дало, король рассердился: он догадался, что это был лживый заговор с целью заставить его изменить политику. И слухи, что Энн Аскью перед казнью жестоко пытали, похоже, тоже вызвали его гнев.

— Это не слухи, — сказал я. — Я был на сожжении. Энн Аскью буквально не могла стоять, ее предали смерти сидящей на стуле.

— Мы тревожились, как бы они не применили эти пытки, чтобы вытянуть из нее компрометирующую информацию о королеве. Хотя ее величество никогда не встречалась с этой женщиной. Но леди Хартфорд и леди Денни посылали мятежнице деньги, пока она была в тюрьме…

— Чтобы она не голодала! — взорвалась королева. — Это было всего лишь проявление милосердия, христианского милосердия! Миссис Аскью…

— Миссис Кайм, — осторожно поправил ее Кранмер.

— Хорошо, пусть миссис Кайм! Неужели я могла оказаться причиной того, что бедняжку пытали?..

В уголках глаз Екатерины снова показались слезы — и это у королевы, которая всегда отличалась таким самообладанием! Что же ей пришлось вынести за эти последние месяцы, зная, что она находится под следствием, но не может ничего сказать в свою защиту, и пытаясь вести себя с королем как ни в чем не бывало? Я видел, что ее величество на грани и даже не в состоянии самостоятельно изложить до конца всю эту историю.

— Мы не знаем причины. — Лорд Парр положил свою узловатую кисть на руку племяннице. — Но в любом случае, похоже, короля это страшно возмутило. Он был также разгневан, узнав, что к сожжению был приговорен его друг Джордж Блэгг, и помиловал того.

Архиепископ согласно кивнул:

— В общем, заговор Гардинера провалился. Король решил, что пора уже сказать «хватит!».

«Так вот, значит, чем объясняется встревоженный вид Рича в Смитфилде, — подумал я. — А Кранмер, похоже, наоборот, решил, что теперь ему будет не опасно появиться при дворе».

Сам же Томас проговорил с кривой улыбкой:

— И вот Генрих решил преподать охотникам за еретиками урок, которого они не забудут.

Архиепископ посмотрел на королеву, а та закрыла глаза.

Кранмер глубоко вздохнул:

— Три года назад, когда Гардинер охотился за моей головой, выискивая еретиков в моей епархии, король вызвал меня к себе. И сообщил, что дал согласие на допрос меня Тайным советом. — Томас немного помолчал, на его лице отразились воспоминания о пережитом страхе, и он опять глубоко вздохнул. — Но его величество также сказал, что следствие в своей епархии возглавлю я сам, и дал мне перстень, дабы Тайный совет видел его благоволение ко мне. Хотя сначала он напугал меня, заявив, что теперь знает, кто величайший еретик в Кенте. То есть, с одной стороны, устрашил этим своим предупреждением, но, с другой, в то же время и продемонстрировал свое доверие. — Кранмер снова ненадолго замолчал. — А на прошлой неделе он использовал ту же стратегию применительно к ее величеству. — Архиепископ многозначительно посмотрел на королеву.

Екатерина подняла голову:

— Король вызвал меня в личные покои. Дело было неделю назад, девятого числа. И его слова поразили меня. Он прямо сказал, что Гардинер с приспешниками пытались заставить его поверить в гнусную ложь обо мне, но теперь он их раскусил. Генрих не знал, что все это мне известно. Или, возможно, знал, но предпочел это скрыть — он умеет так делать. — Екатерина замолчала и снова принялась теребить жемчужину, а потом продолжила странным, каким-то деревянным тоном: — Он объявил, что его любовь ко мне не угасла, и попросил моей помощи, чтобы проучить Гардинера и Ризли. Сказал, что подпишет указ о моем аресте и велит Ризли взять меня под стражу. Но притворится, что копия указа случайно попала в мои руки. Все услышат, как я плачу в отчаянии, и он придет утешить меня.

Голос ее величества на секунду прервался, и она судорожно сглотнула, а мое сердце заколотилось от досады, что король обращается с нею таким образом.

— Генрих разработал целый план. На следующий вечер меня вызовут в покои супруга, и я попрошу прощения перед его людьми, что зашла слишком далеко в обсуждении религии. — Она закрыла глаза. — Мне надлежало сказать, что я знаю, что долг женщины — слушаться мужа, и что я только пыталась отвлечь его от боли в ногах. Я сделала, как велел король, сыграла свою роль в представлении. — Я заметил в голосе Екатерины нотку горечи, которую она тут же подавила. — А на следующий день мне надлежало отправиться на прогулку в сад с супругом и со своими фрейлинами. По договоренности с королем Ризли должен был прийти с полусотней стражников, чтобы арестовать меня. Этот мерзавец уже решил, что победил, но, когда он прибыл, король вырвал у него из рук ордер на арест, назвав его перед стражей и моими фрейлинами скотом и мошенником, и велел убираться. — Екатерина грустно улыбнулась. — С тех пор его величество очень нежен и внимателен ко мне. Дарит мне новые драгоценности: он знает, что я люблю яркие самоцветы. Мне всегда был присущ грех жадности, как и тщеславия. — Она понурила голову.

— Так, значит… Стало быть, кризис миновал? — заключил я. — Это ужасное сожжение еретиков и новый, обновленный список запрещенных книг — последний акт трагедии? Ризли и консерваторы оказались посрамлены?

— Ах, если бы это был последний акт! — воскликнула королева. — Пропала одна книга, самая опасная из всех, и это произошло по моей вине!

Лорд Парр снова накрыл ладонью руку племянницы:

— Успокойся, Кейт. Не волнуйся, ты все делаешь правильно.

Кранмер встал и подошел к окну, выходящему на сад и реку за ним, голубую в этот летний безоблачный день и покрытую пятнышками парусов над баржами и кораблями. Это был совершенно другой мир. Оттуда, где строились новые апартаменты для леди Марии, доносились отдаленные удары молота.

Архиепископ сказал:

— Я упоминал о переговорах епископа Гардинера насчет нового договора со Священной Римской империей. А Пейджету удалось помириться с Францией. Однако лорд Лайл и граф Хартфорд тоже неплохо выполнили свою миссию. Оба сейчас за границей, но в следующем месяце вернутся с триумфом, и равновесие в Тайном совете сместится в сторону реформаторов. Это обстоятельство, вкупе с раздражением короля партией Гардинера, и поможет нам. Но зреет что-то еще, мастер Шардлейк. — Кранмер обернулся, и я ощутил всю силу его пронзительного взгляда. — Мы не знаем, в чем именно дело, но видим, как самые матерые консерваторы — герцог Норфолк, Гардинер и прочие вроде Пейджета — постоянно улыбаются и шепчутся по углам, хотя после своей неудачи должны были бы поджать хвосты, как побитые собаки. На следующий день после заседания Совета я слышал, как Пейджет потихоньку обсуждал с Норфолком какой-то визит из-за границы: оба разом замолкли, когда я приблизился. Ох, похоже, втайне зреет нечто ужасное. Они хотят разыграть новую карту.

— А я сама дала им второй шанс, — понуро проговорила королева. — Поставила под угрозу себя и всех тех, кто находится под моей защитой.

На этот раз ни дядя, ни архиепископ даже не попытались ободрить ее. Екатерина улыбнулась, но не нежной веселой улыбкой, которая всегда была готова появиться на ее лице, а печально и безнадежно.

— Вам пора узнать, Мэтью, что именно я натворила, — сказала она.

Примечания

11

Арселе — женский головной убор XVI–XVII вв., представлявший собой металлический каркас в форме сердца или подковы, надеваемый на плотный чепец.