Простые радости

Клэр Чемберс, 2021

В 1957 году в английской прессе появляются статьи о том, что непорочное зачатие все-таки возможно. И когда в газету «Эхо Северного Кента» приходит письмо от читательницы, Гретхен Тилбери, сообщающей, что именно это с ней и произошло, журналистка Джин Суинни берется расследовать эту историю. Но расследование меняет не только жизнь семьи Гретхен, но и тихую размеренную жизнь самой Джин – она обзаводится новыми друзьями, неожиданно встречает любовь. Однако за счастье приходится расплачиваться. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

6

В десять утра, как и договаривались, миссис Тилбери и Маргарет ждали у касс на вокзале Чаринг-Кросс. Все переговоры об этой встрече велись через ювелирный магазин мистера Тилбери. На Маргарет была школьная форма, шляпка и ранец за плечами, поскольку Джин обещала, что она успеет вернуться в школу после обеда. Миссис Тилбери была в зеленом хлопчатобумажном платье, расшитом маргаритками, и маленьком белом жакете, как будто она собралась на летнюю свадьбу, а не в патологоанатомическую лабораторию в мрачном больничном крыле.

Люди оборачивались, когда она стремительно шла через зал ожидания в своих босоножках с ремешками, может, в восхищении, а может, просто очарованные сходством между матерью и дочерью. Джин усмехнулась. Кому могло прийти в голову надеть белое для такой поездки?

— Какое красивое платье! — Она повысила голос, стараясь перекричать свистки, визг и шипение маневрирующих поездов и непрекращающийся поток объявлений по громкоговорителю. — Вы наверняка скажете, что сшили его сами.

— Конечно, — ответила миссис Тилбери. — Я всю одежду шью себе сама.

Они поспешили к выходу, пробираясь сквозь умопомрачительную симфонию шума.

— В магазине такого не купишь — оно слишком хорошо на вас сидит.

Джин одернула свое собственное бесформенное одеяние в коричневых огурцах и собрала в горсть лишнюю ткань в районе талии. Оно было выбрано с учетом неизбежной городской сажи и пыли и в плечах было ей как раз, а во всех остальных местах — нет.

— Если хотите, я и вам сошью, — сказала миссис Тилбери, когда они затормозили у поворота, чтобы пропустить несущееся мимо черное такси. — Вы можете посмотреть мой альбом моделей и подобрать ткань. Я вмиг управлюсь.

— Не сомневаюсь, что у вас и без этого есть чем заняться, — сказала Джин.

— Но я хотела бы вас отблагодарить.

— За что? Я еще ничего не сделала. А может, и не сделаю.

— Сделали. Вы прочли мое письмо и отнеслись ко мне всерьез.

Еще неизвестно, что раскопают ученые, думала Джин, пока они ждали светофора на Стрэнде. Тогда и посмотрим на твою благодарность. Она переписывалась с Хилари Эндикотт, автором первоначальной статьи про партеногенез, и теперь в больнице Чаринг-Кросс собралась команда высокоученых докторов, жаждущих увидеть, измерить, проверить и проанализировать мать и дочь. По некоторым репликам доктора Эндикотт было ясно, что ее коллеги — люди крайне дотошные и что полгода для исследовательского проекта — вообще не срок. Если удастся получить результаты до конца года, это будет большая удача. Джин еще не сообщила об этом миссис Тилбери, у которой, похоже, сложилось впечатление, что ясность наступит через считаные часы.

— Давайте так, — сказала Джин. — Если вы возьмете с меня деньги по вашему обычному тарифу, я соглашусь. Но модель и ткань придется выбирать вам. От меня тут никакого толка.

— Вот и договорились. Вы зайдете ко мне, я сниму мерки, и мы вместе выберем модель. Что-нибудь по фигуре. Думаю, достаточно простое, — сказала она, косясь на Джин и как будто уже прикидывая размер.

— О боже, — вздохнула Джин, предчувствуя предстоящее унижение.

— А мне сегодня будут делать инъекцию? — спросила Маргарет, пока поток пешеходов почти нес их через дорогу.

Здесь, на Стрэнде, запах выхлопных газов от стоящих автобусов был невыносим. Джин чувствовала их пары на языке.

— Я ей уже сказала, что иголки наверняка не избежать, — сказала миссис Тилбери.

— Нет, это будет не инъекция, а наоборот, — ответила Джин девочке. — Инъекция — это когда тебе что-то вливают, а анализ крови — это когда что-то берут. Больно не будет.

— А я и не боюсь. Я даже когда на осу наступила, не плакала. Я не плакала с семи лет.

— А что с тобой случилось в семь лет? — Джин задала вопрос, которого, как она почувствовала, от нее ждали.

— Я должна была изображать Деву Марию в рождественском вертепе, но заболела ветряной оспой, и мне пришлось пропустить представление, и я плакала.

— Да, — подтвердила Гретхен. — Я сшила тебе голубое платье, а в нем пришлось выступать той, другой девочке.

Личико Маргарет на секунду затуманилось — и так же внезапно просияло.

— Ты мне купила мою Белинду, чтобы меня утешить, — сказала она.

Как здорово, подумала Джин, у нее все чувства на лице написаны.

— Кстати, — сказала она Гретхен, поскольку при слове “кукла” ей тоже кое-что вспомнилось. — Я на днях встретила одного человека, и он просил напомнить вам о себе. Не догадываетесь, кто это?

По лицу миссис Тилбери пробежала тень неуверенности, щеки залил слабый румянец. Но уже через секунду она овладела собой и сказала:

— Нет, не догадываюсь. Вам придется сказать.

Вообще-то Джин не собиралась говорить о своем визите в Бродстерс. Казалось бестактным напоминать миссис Тилбери, что она все еще, так сказать, под следствием. Но это секундное замешательство не осталось незамеченным. Значит, о ком-то она подумала.

— Элис Хафьярд. Из Святой Цецилии. Она шлет вам добрые пожелания.

— О! — Миссис Тилбери рассмеялась и слегка встряхнула кудрями.

Что это — разочарование или облегчение? Джин не успела понять — лицо молодой женщины вновь стало непроницаемым.

— Старшая сестра. Я и не знала, что ее зовут Элис. Она совсем не похожа на Элис. Для нас она всегда была просто старшая сестра.

— Она очень тепло о вас вспоминала.

— Неужели? Я ее побаивалась.

— Правда? Я в ней не увидела ничего грозного. Скорее что-то… материнское.

— Наверное, я почти всех в то время боялась. Я была очень робкой девочкой. А она не то чтобы недобрая, но, сами понимаете, она была старшая сестра и не терпела баловства. Однажды она меня отчитала за болтовню во время тихого часа, и после этого я немного перед ней робела.

— Она сказала, что вы очень подружились с другой девочкой, Мартой.

— О да, Марта. Интересно, что с ней сейчас. И с Брендой.

— Вы не поддерживали с ними связь, когда выписались?

— Я всегда собиралась. Даже один раз поехала навестить Марту в Чатем, но это было далеко… И потом, когда возвращаешься в обычную жизнь, столько всего требует твоего внимания.

— К примеру, Маргарет.

— Да. С появлением ребенка все меняется.

Услышав свое имя, Маргарет встрепенулась.

— Это Стрэнд?

— Да, солнышко.

— А если будем успевать, можно мы сходим пообедать в “Симпсонс”?

Миссис Тилбери рассмеялась и легонько ухватила дочь сзади за шею.

— Нет, конечно. Я сделала бутерброды, и тебя нужно вернуть в школу. — Она повернулась к Джин. — В прошлом году мы поехали в Лондон, потому что у Маргарет был экзамен по фортепиано, а потом зашли к мужу в магазин, и он сводил нас на обед в “Симпсонс” отпраздновать. А Маргарет решила, что мы теперь каждый раз так будем делать.

— А вы когда-нибудь были в “Симпсонс” на Стрэнде? — спросила Маргарет.

— Нет, никогда, — призналась Джин. Едят в городе другие люди, а ей не положено. С годами она приучила себя не расстраиваться из-за этого.

— Я заказала ростбиф и бисквит с хересом. Но я не опьянела.

— Когда все это закончится, я свожу вас куда-нибудь отпраздновать, — сказала Джин и тут же об этом пожалела.

Кто знает, как скоро и чем именно “все это” закончится и будет ли в итоге повод праздновать. Не стоит давать ребенку обещания, которые, возможно, придется нарушить. Дети ничего не забывают.

— Тут где-то неподалеку папин магазин, — пришла ей на помощь миссис Тилбери. Она сделала неопределенный жест куда-то налево. — Может быть, если будем успевать, забежим к нему, вот он удивится.

— А можно? — взмолилась Маргарет. — А вы видели папин магазин? — спросила она Джин.

— Вообще-то да.

— Там в витрине есть кольцо, которое стоит четыреста фунтов.

— О господи. Надеюсь, он его хорошенько запирает.

Они уже дошли до Агар-стрит и по невысоким каменным ступенькам стали подниматься к деревянной двери без таблички. Снаружи здание было похоже скорее на посольство или издательство, но внутри выложенного мрамором вестибюля стоял недвусмысленный едкий запах дезинфицирующего средства, типичный для всех больниц, в которых довелось бывать Джин.

Указатель направлял посетителей в процедурную, кабинеты патологии и рентгена, в комнату ожидания. Уборщица небыстро продвигалась вниз по широкой лестнице, погружая веревочную швабру в жестяное ведро с дезинфицирующим раствором и ввинчивала ее в каждый уголок, а уж потом дважды протирала каждую ступеньку. В ее ритмичных движениях и лязге, шлепанье и поскрипывании швабры и ведра было что-то почти гипнотическое. По обеим сторонам коридора то и дело открывались и закрывались со слабым хлопком вращающиеся двери: медсестры и санитары входили и выходили, двигаясь в своих туфлях на мягкой подошве тихо, но с сознанием важности и неотложности. Пациенты, в том числе Джин со спутницами, ходили не так уверенно.

За столом регистратуры сидели две женщины. Они негромко переговаривались и расставляли карточки. Разговор продолжался, пока не достиг естественной паузы — идеально рассчитанный интервал, призванный обозначить, что они обслуживают население на собственных условиях, — и только тогда они удостоили посетителей вниманием.

— Мы к доктору Сидни Ллойд-Джонсу, — обуздывая раздражение, сказала Джин.

Услышав это имя, привратницы мгновенно обрели почтительность.

— Конечно-конечно, вы ведь мисс Суинни? Он передал, чтобы вы проходили прямо к нему в кабинет, это в конце коридора.

— Нас ожидают, — прошептала Джин миссис Тилбери. — Это хорошее начало.

Доктор Ллойд-Джонс был высоким чопорным мужчиной под шестьдесят, с непослушной шевелюрой и в заляпанных очках, поверх которых он, моргая, смотрел как будто ослепленный материализовавшимся перед ним воплощением партеногенеза — человеческой особи женского пола. Он пожал руки всем, включая Маргарет, и призвал из соседнего кабинета коллегу, чтобы тот оценил сходство между матерью и дочерью.

— Это доктор Бамбер из отделения патологии, — сказал Ллойд-Джонс, пока все пятеро неловко топтались у него в кабинете, будто на фуршете в ожидании напитков. — Он будет анализировать пробы крови. Он в этой области большой авторитет, поэтому результатам можно доверять абсолютно. — Он обернулся к доктору Бамберу. — Хорошее начало, вам не кажется?

— Лучше не бывает.

Они широко улыбнулись друг другу, а потом миссис Тилбери. У Джин было такое чувство, будто они уже точат скальпели, чтобы разрезать ее на микропрепараты.

— Наверное, вам будет приятно для разнообразия никого не спасать, — заметила она.

— Да, так гораздо веселее, — согласился доктор Бамбер. Он был моложе своего коллеги, ниже и обаятельнее. — Мы, конечно, очень взволнованы. Такая возможность нечасто выпадает. Мы очень вам благодарны за то, что вы отдаете себя в наши руки.

Джин украдкой взглянула на его руки, не запятнанные физическим трудом и почти не по-мужски гладкие.

— Будьте добры, — сказал доктор Ллойд-Джонс, — отведите мать и дочь в процедурную на анализ крови и ответьте на все их вопросы. А я пока переговорю с мисс Суинни.

Как только они остались одни, Джин сказала:

— Сколько еще людей будет вовлечено в эти исследования? Я волнуюсь, как бы эта история куда-нибудь не просочилась.

— О, об этом можете не беспокоиться, — был ответ. — Все абсолютно конфиденциально. То есть медицинские данные пациентов и так конфиденциальны, но в нашем случае я буду держать их под замком. Пациенты будут обозначены как Мать А и Дочь. Медсестры только берут кровь — они понятия не имеют для чего. Все исследования будет проводить лично доктор Бамбер.

— Вы только не подумайте, что я вам не доверяю, — сказала Джин. — Просто для нас это важная история.

— Возможно, и для нас тоже.

— Я не переживу, если какая-нибудь ежедневная газета что-нибудь пронюхает раньше времени.

— Безусловно. Должен признаться, что, когда мы впервые про это заговорили, у меня были некоторые опасения. Но миссис Тилбери кажется вполне разумной женщиной, а ее случай — достаточно убедительный.

— Я все еще пытаюсь разобраться, — сказала Джин. — Мой первый порыв был ей поверить. А второй — не доверять собственным порывам.

— Если результаты анализов докажут обратное, вы очень расстроитесь?

— Да. Я, наверное, принимаю эту историю слишком близко к сердцу. Но Гретхен будет еще тяжелее. То есть миссис Тилбери.

— Да, непонятно, какой у нее может быть мотив. Вы предлагали ей деньги?

— Ни пенни.

— А может, ей важна истина? Как нам с вами? Надеюсь, разочарование будет не слишком сильным.

— Вы не верите, что она окажется права?

— С учетом теории вероятности — не должна. Но все же не будем делать преждевременных выводов.

На столе доктора Ллойд-Джонса зазвонил телефон. Он снял трубку и минуту слушал молча. До Джин доносилось бормотание мужского голоса на другом конце провода.

— Да, так и сделаю, — сказал он и повесил трубку.

— Это доктор Бамбер. Он хочет минутку-другую поговорить с матерью наедине. Вы не могли бы сходить отвлечь девочку?

— С удовольствием, — ответила Джин.

— Очень рад наконец познакомиться с вами лично, мисс Суинни. Пусть всех причастных ожидает — не хотелось бы говорить положительный, поэтому давайте просто скажем “интересный” исход дела. — Он протянул через стол руку, и она позволила ему дернуть себя за кисть.

Маргарет сидела на жестком деревянном стуле перед дверью процедурной. Она болтала ногами и читала брошюру о курении, озаглавленную “Приключения семьи Мудрых”. К сгибу локтя был хирургической клейкой лентой прилеплен кусочек ваты. При виде ее белых гольфов, перепачканных синим в тех местах, где они соприкасались с сандалиями, у Джин кольнуло сердце. Она вспомнила, как ее мать по воскресеньям каждый вечер доставала ящик со щетками и баночки обувной мази, чтобы почистить их с Дорри школьные туфли, и на мгновение почувствовала сожаление, что саму ее никогда не призовут отправлять этот торжественный ритуал.

— Я думала, это комиксы, — сказала Маргарет, откладывая брошюру, — а это не комиксы.

— Если хочешь комиксы, можем пойти поискать газетный киоск, — предложила Джин. На Стрэнде они проходили мимо какого-то киоска.

— Почему люди курят? — спросила Маргарет, когда они шли обратно по Агар-стрит. — Как это на вкус?

— Как ни странно, на вкус это так же, как на запах. Как горящие листья. Поначалу неприятно, немножко как будто пьешь чай без сахара, но ты не сдаешься, и через некоторое время вкус становится вполне. А потом ты уже не можешь перестать.

— Я никогда не буду курить. А вы когда-нибудь ходили во сне? Я да.

— Вроде бы нет. А куда ты ходила?

— Просто в мамину комнату. Когда люди ходят во сне, их нельзя будить.

— Да, я слышала.

— Они могут умереть. А у вас есть домашние животные?

— Нет. А у тебя?

— Я очень-преочень хочу кролика. Или, может, котеночка. Но котята вырастают и попадают под машину.

Джин не смогла удержаться от смеха. Беспорядочная манера Маргарет вести разговор и ее мрачное воображение очень ее развлекали. Она почувствовала прямо-таки зависть к Гретхен; испытывать беззаветную любовь такой дочери, каждый день наблюдать, как она растет, и знать, что она принадлежит только тебе.

Они уже подошли к газетному киоску; после некоторых уговоров Маргарет застенчиво показала на номер “Девочки”. Когда журнал наконец оказался у нее в руках, ее благодарность была совершенно несоразмерна ценности подарка; она почти дрожала от возбуждения.

Спонтанная щедрость была внове для Джин — раньше как будто и случая не было такое испытать. Конечно, они с матерью дарили друг другу на Рождество что-нибудь небольшое и полезное, но этим опыт дарения и исчерпывался. Дорри уже давно запретила ей посылать в Китале что-либо для нее или детей: почтовая пересылка стоит заоблачных денег, а вещи, скорее всего, конфискуют на таможне или потеряют.

Первое время Джин больно было видеть в витрине магазина игрушку или безделушку, способную привести в восторг племянника или племянницу, и она не обращала внимания на запрет и все равно посылала подарки. Но Дорри ни разу не написала ей, что получила их, а сама Джин не стала спрашивать и постепенно отказалась от этой привычки. Все это она вспомнила сейчас и устыдилась.

Маргарет болтала без остановки. Джин включилась на словах “А вы когда-нибудь видели?”

— Кого?

— Ангела.

— Нет, — твердо ответила Джин, но потом слегка смягчилась. — Но я и земного притяжения никогда не видела, а ведь оно, тем не менее, существует.

Это, кажется, произвело впечатление на Маргарет.

— Я никогда не видела ни одного ангела, — сказала она. — Но я их слышала.

Заявление было так неожиданно и при этом сделано так буднично, что у Джин мурашки пробежали по коже.

— И что они говорят? — Ей было не по себе.

— Они не говорят. Они поют. Так я и понимаю, что это ангельские голоса.

— А. Они поют псалмы?

— Нет. Просто смешные слова, снова и снова. Как габардин.

Джин прыснула. Какой практичный ангел! Тканью для плаща интересуется. Наверное, у него мама — портниха?

Маргарет тоже засмеялась, открыв неровный строй молочных зубов, дырок и новеньких, еще зазубренных резцов.

— Вы, что ли, никогда не слышите голоса? — спросила она.

— Вроде того, — ответила Джин осторожно. Она совершенно не собиралась поддерживать всякую сверхъестественную ахинею, но и прихлопывать ее здравым смыслом, как огромной мухобойкой, ей тоже не хотелось. — Но мои голоса говорят примерно такое: “Пирога тебе, пожалуй, уже хватит” или “Не пора ли наконец написать сестре?”

Но от Маргарет так дешево было не отделаться.

— Ну да, так у меня тоже бывает, но это не то. Это просто я думаю разные вещи. Ангельские голоса — они другие.

— По-моему, бояться нечего, — сказала Джин, хотя Маргарет и так выглядела совершенно беззаботно.

— Я и не боюсь, — был ответ. — Мне они нравятся. Только иногда они говорят незнакомое слово — вот тогда они меня раздражают.

— Когда ты говоришь “незнакомое слово”, ты что имеешь в виду — слово, которое тебе уже попадалось, но ты не знаешь, что оно значит?

— Нет. Я имею в виду слово, которое я никогда не слышала. Как “Линденбаум”. Или “фаланга”.

Джин чувствовала, как этот разговор выносит ее, словно мутной волной отлива, на неведомые берега. Как можно услышать в голове голос, произносящий слово, которого в твоей голове еще нет?

— Ты для меня слишком умная, — сказала она и вдруг с ужасом поняла, что повторяет фразу своей матери: так она говорила ей или Дорри, чтобы прекратить любой разговор, грозящий принять нестандартный оборот. В детстве это казалось комплиментом, но на самом деле у них перед носом захлопывали дверь; и сейчас она сама делает то же самое.

— Маргарет, мне нравится с тобой разговаривать, — сказала она. — Ты гораздо интереснее, чем большинство моих знакомых взрослых.

— Мама говорит, что я задаю слишком много вопросов.

— Задавать вопросы нормально. Это признак ума. Как же иначе обо всем узнать?

Может быть, это все от одиночества, размышляла Джин. Все-таки ей нужен этот самый кролик или котенок. Она перебрала в уме других известных ей единственных детей; они проводили слишком много времени в обществе взрослых без вредного воздействия братьев и сестер и часто выглядели не по годам развитыми или странными.

Маргарет покосилась на нее, взмахнув ресницами.

— Вы хорошая, — заключила она, и Джин, не привыкшая получать комплименты, почувствовала, что краснеет от удовольствия и неожиданности.

Они дошли до вестибюля клиники; миссис Тилбери как раз выходила из женского туалета, взволнованная и с немного покрасневшими веками. Она заново напудрила только нос, в других местах лицо блестело. На какой-то ужасный миг Джин пришло в голову, что, наверное, она очень тревожилась, не понимая, куда делась Маргарет.

— Простите, вы, наверное, нас потеряли.

— Нет — я только что вышла.

— Смотри, мисс Свинни купила мне журнал. — Маргарет продемонстрировала свою “Девочку”.

— Как мило с ее стороны.

— Вы чем-то расстроены? — спросила Джин, понизив голос. — Ничего не случилось?

— Не обращайте внимания. — Миссис Тилбери так старалась держать себя в руках, что у нее звенел голос. — У меня все в порядке.

— Точно? Вам не было больно?

— Нет, вовсе нет. Все было совершенно безболезненно. Просто я… — Она несколько раз моргнула и помотала головой. — Я такая дурочка. Думала, что все будет решено прямо сейчас.

— О боже, — сказала Джин.

— Но доктор Бамбер сказал, что будет еще много анализов. Все может растянуться на несколько недель или даже месяцев.

— Я должна была вам лучше объяснить, — сказала Джин, подталкивая ее к стоящим в ряд стульям. — Я не поняла, что это срочно.

— Просто я думала, что сейчас все уладится, и на этом все.

— Все немножко сложнее. Мне очень жаль, что вы огорчились.

Миссис Тилбери промокнула глаза изящным носовым платочком.

— Может, вас беспокоит то, что придется ездить в Лондон? Мы, конечно же, возместим все расходы.

Придется пресмыкаться перед брызжущей ядом Мюриэл из бухгалтерии. Она ни единого пенни не сдаст без боя.

— Да нет, не в этом дело. — Миссис Тилбери сглотнула. — Я совсем не против поездок.

— Мне нравится приезжать с тобой в Лондон, мамочка, — сказала Маргарет и стиснула руку матери. — И школу пропускать мне не жалко.

— Доктор Бамбер сказал, что, даже если анализы крови совпадут, это ничего не доказывает. Тогда какой в них смысл?

— Сам по себе анализ крови не докажет, что непорочное зачатие было. Зато если анализы не совпадут, значит, его точно не было. Так что это первый шаг.

— Мне кажется, что вы мне не верите.

— Неважно, верю я вам или нет, — сказала Джин. Вдруг миссис Тилбери начала сомневаться во всем предприятии и ищет предлога, чтобы от него отказаться?

— Мне важно. — В ответе слышался упрек.

— Я не не верю вам. — Это двойное отрицание нельзя было вполне приравнять к утверждению, но она и так зашла дальше, чем собиралась.

Миссис Тилбери кивнула; кажется, к ней вернулось самообладание.

— Простите. Вы совершенно правы. Я просто должна дать докторам делать их работу. Наверное, больницы так на меня действуют. Пожалуйста, не обращайте на меня внимания.

— Это так естественно, — сказала Джин, и они пошли обратно к Стрэнду, где разделились: мать и дочь направились на Бедфорд-стрит к мистеру Тилбери, а Джин на Чаринг-Кросс.

К моменту прощания общее настроение вполне восстановилось, но по дороге домой Джин все прокручивала в голове этот разговор, озадаченная и не уверенная, что понимает истинную причину странной нетерпеливости миссис Тилбери.