Птица дивная

Кира Кольцова

Я войду в твою жизнь, грешницей и музой! Я влечу в нее, разбив стеклянную стену… Ужас и всесилие любви принесу с собой, сожалея над твоим бессилием… Кто я? Рок или спасение? Слабая и беззащитная… Только не отнимай у меня последнее, ибо рубище мое – хуже савана… Реальная история. Реальные события.

Глава 4

— Мам, зачем ты приехала? — сухо и сдержанно спросила я, совершенно не понимая причины ее приезда. Объяснения матери не накладывались на логику, а ее намерение полностью рушили мою начинающуюся жизнь. Жизнь, которую выбрала я.

Оканчивая музыкальное училище в далеком городе Забайкалья, я решила остаться здесь. А точнее, по распределению уехать, в тайгу — на реку Витим. Скоро исполнится восемнадцать и будущее было определено, мной и только мной. Я полюбила Сибирь. Чудесные люди. Веселые, открытые, простые. Куча — мала друзей и четкие перспективы поступления в Новосибирскую консерваторию.

— Я не понимаю, зачем? Ведь вам, по сути, ни когда не было до меня дела!

— Твое присутствие необходимо по новому месту службы отца. Я потом тебе все объясню. Билеты на самолет я уже взяла и с преподавателями договорилась. Сессию ты сдала, а каникулы проведешь в Москве, — ответила она, рассматривая толпу ребят на крыльце общежития, в котором жила я.

С ней, не стала спорить, и, ничего не понимая — убежала собирать вещи, не предполагая вероломство этого случая или этих поступков…

Отца перевели в воинскую часть, которая располагалась в одном из городов ближайшего Подмосковья. Родители жили своими планами, а через месяц я узнала от них, что я переведена в Москву. Рыдать не было смысла, но в Забайкалье я больше не вернулась

Итоговый четвертый курс, отвлек меня от переживаний и тоски по Сибири, по друзьям и по моим несбывшимся планам. Увлеченная учебой, я забыла, что мой главный вопрос так и остался невыясненным…

Через несколько месяцев отцу государство предоставило трехкомнатную квартиру. Наконец-то закончились наши мытарства с проживанием в чужой квартире, с хозяйкой, и нас четверо, с учетом моей маленькой сестры, которой тогда исполнилось десять лет…

…Маргарита, сестричка моя. Как я ждала ее появления на свет. Даже имя ей придумала я…

— — — — —

— Если ты еще раз посмотришь мне в глаза, я разобью тебе голову! Что, насквозь мою душу щупаешь? Не выношу твой взгляд!

— Но папа! Я ведь просто смотрю тебе в глаза! Разве я что-то плохое сделала?

В мою голову полетела кружка — большая — сувенирная. В Советские времена, наверное, в каждом доме были такие, с блюдцами и памятными датами или названиями. Отец — пьяный и гордый тем, что получил наконец-то «майора» и ордер на квартиру. Ему удавалось «достать» все, что он хотел — колбасу, мебель в новую квартиру. А своей «семеркой — Жигули» он гордился больше всего и не признавал ни чего иного. Он был сильный и грубый. Даже беспощадный. Всем объемом своей личности, самоутверждался в своей семье, за счет меня и моей матери. Мы его боялись не на шутку и прятались по углам, когда он выпивал. Друзья, преферанс в гараже и бесконечные рассказы о его достоинствах рыбака, охотника и просто брутального мужика.

Удар кружкой пришелся на височную часть. Сильнейшая боль и образовавшая выпуклость неизвестной природы, заставили отца выехать со мной к врачу, вместе со «скорой помощью»…Я, почему-то всегда его прощала и оправдывала. Видимо просто любила его. Что-то животное, мужское, настоящее даже восхищало меня…

— Ты собираешься выходить замуж? — как то спросил он резко.

— Не хочу я пока замуж. Мне — девятнадцати еще нет. Я ведь только училась и читала взахлеб то, что мне перепадало от букиниста. Хочу поработать не много, и ведь совсем не знаю мужчин.

— Чушь! Я не желаю тогда тебя здесь видеть! В твоем возрасте бабы уже детей рожают! Ты еще будешь мне возражать? Вон отсюда! Иди — куда хочешь! И не смей мне больше смотреть в глаза — я тебя предупреждал, уже… Он кинулся в мою сторону — свирепый, как разъяренный бык… Мать ни когда не заступалась за меня… из страха, видимо… Ее не было рядом. Каждый — спасать и защищать себя, должен был сам…

Ужас и страх вытолкнули меня на улицу. Я выбежала из дома и сразу озябла в легком старом пальто и сапогах с «дутым» верхом и резиновым низом. Декабрьский холод не терпел пренебрежения к себе. Его бесконечно лютый, дующий со всех сторон, ветер превратил мое пальто в ничтожную тряпку, забрав себе все остатки тепла. Я побежала в сторону леса. Наш военный городок располагался у границы древнего лесного массива, с ягодами и двумя озерами в шаговой доступности от дома. В этом лесу я любила гулять и всегда могла спрятаться от людей.

Что-то большое и очень тяжелое навалилось на меня сверху и пыталось раздавить изнутри. Ком перехватил дыхание. Слезы залили лицо. Это большое и тяжелое — одиночество… семьи — нет, а вернее есть семья, но меня в ней нет — для родителей я была обузой. Их раздражали даже мои успехи. С десяти лет я поняла, какой матерью быть нельзя, и что нет ни чего важнее семьи! Если ее нет — образуется пустота, которую ни чем иным не заполнишь. Без семьи — ты инвалид! Психологический банкрот! Перекати — поле! Так думала я, направляясь в сторону озер, с четким решением, что домой я больше не вернусь.

— Анжелика, здравствуй!

Морщинистое доброе лицо почтальонши я увидела рядом с собой и остановилась. Голос мягкий и теплый вернул меня в реальность, где есть добрые и приятные люди.

— Тебе тут семь писем пришло! Угадай откуда? С Байконура! — обнимая меня за плечи, произнесла она.

— Вера Сергеевна, как такое может быть? Я ведь ни от кого писем не жду, тем более с Байконура!

— Ты что плачешь? А ну-ка, перестань! Делай что-нибудь, со своей жизнью и будет все хорошо у тебя! Посмотри, какая ты красавица! Чудо, как хороша! И ведь взрослая уже совсем! На вот, возьми. Как прочтешь — расскажешь потом?

— Непременно, Верусь! Спасибо, тебе!

Я взяла в руки увесистую стопку писем. Кто-то, убористым почерком, почти нечитаемым, начертал на конвертах мое имя и адрес. Имя отправителя письма — Максимов Сергей! Кто это? Я поймала себя на мысли, что сон, тяжелый и больной — не заканчивался. Правда рыдать я уже расхотела.

Письма, вдруг, накрыли волной неизбежных событий, и в одно мгновение уничтожили и холод, и душевную боль. Менялось настроение. Я вдруг остро почувствовала укол — в самое сердце — беспощадный, но приятный. В мою жизнь в одночасье вошла надежда. Надежда на новую неизвестную мне жизнь. Я огляделась по сторонам и с удовольствием впустила в себя ощущение, что все, что я сейчас вижу вокруг — исчезнет скоро: городок, люди, лужи в определенных местах, а появится что-то другое — новое. Я присела на скамейке в небольшом дворовом скверике, освещенная солнцем, вскрыла все письма сразу и начала читать.

Плакать, но уже от радости не было сил. Мне писал мужчина — офицер военно-космических войск. Он старше меня почти на десять лет. Его к нам, в Подмосковный гарнизон, занесла командировка — на три дня — для отправки каких-то приборов и документов. Я сразу вспомнила автобус — раннее утро, сон еще не покинул мое сознание до конца и я, вложив всю свою силу в металлический поручень, держась и шатаясь, ехала в Москву — на учебу. В голове пытались настроиться на рабочий лад мысли о предстоящей сессии, очередь на прогон программы в концертном зале… Я подняла глаза и сразу вышла из дремы. На меня смотрели большие, почти черные глаза. Правильные черты лица, фуражка слегка набок. «О, Господи! Кто это? Что ему нужно?» Я смутилась не на шутку, но убегать было некуда.

— Меня зовут Сергей. А как зовут вас? — с улыбкой спросил он.

— Анжелика. А вам зачем?

— До Москвы минут двадцать осталось ехать. Боюсь, что не успею вам рассказать о себе должным образом. А вы учитесь? Где?

— Теоретико-композиторское, последний курс. Очень хочется спать, ужасно, правда?

— Да уж, не то слово. Сон, это роскошь и, как я понял, не только для меня. Вы, наверное, очень устаете. Я слышал, что осваивать ваше поприще — не легкий труд. И что выпускают вас, чуть ли не «штучно», — с уважением в голосе продолжал он.

Сергей шутил, рассказывая о том, что он один собирает целый сегмент у ракеты.

«Надо же, подумала я, и как такое может быть?» Ничего не понимая в подобных тонкостях, я слушала его рассказ о реке Сырдарье и раках, о тюльпанах в мае в степи. Я смотрела по своей ужасной привычке ему прямо в глаза, хотя, сильно рисковала, ведь мало кто это выносит, но он не смутился, потому что, так же, прямо смотрел на меня. Было легко и не много безразлично.

Автобус остановился у автовокзала, и мы вышли на улицу. У метро его ждала машина, но ехать с ним я отказалась, сославшись на то, что мне надо побыть одной и сосредоточится на учебе. Когда мы прощались, он взял мою руку и произнес — тихо и убедительно: — Я очень вас прошу, дождитесь меня. Я скоро приеду. Обязательно приеду.

Выхватив свою руку из его рук, я быстро побежала в метро, которое поглотило меня с головой, отменяя все, что было на поверхности земли, вылилось под ноги волной, бесконечной толпой вечно спешащих людей, колонн, скользкой плитки и потоком воздуха, в котором почти не было кислорода.

Ах, да — письма — даты… Ежедневно — письмо! Мягкий тон, культура речи, выдавала в нем человека, выросшего в семье, где не было места грубости. Спокойный и уверенный — мужчина. Я начинала влюбляться в него, в миф, в образ, который сейчас рисовала сама…

…Через четыре месяца он прислал мне заполненную своей рукой часть заявления в ЗАГС. Подала я его — одна. Родители со странным спокойствием отнеслись к моему выбору. Разговоры о предстоящей свадьбе проходили в равнодушном тоне, но меня это ни сколько не огорчало. Я знала и понимала все и беспокоилась только о том, что будет, а не о том, что со мной происходило в доме родителей. Покупая платье в салоне для новобрачных, я пыталась вспомнить, как выглядит мой будущий муж. Думать о том, правильно ли я поступаю со своей жизнью — не хотела, потому что любой шаг в сторону означал для меня возврат туда, куда я больше не хотела возвращаться, ни при каких обстоятельствах. С того момента, как я приехала сюда, к родителям, даже не предполагала, что все что я делаю и буду делать впредь — не имело и не будет иметь отношения к моей жизни, моим потребностям, не было тем, что нужно именно мне.

Я закрывала собой, как пресловутый пионер — герой, чьи-то темные места в биографии, способствовала получению «трешки» родителями, а иначе, без меня — это была бы «двушка». Весь этот замысел, я позже поняла, когда после ЗАГСА, переехала с мужем жить в Казахстан. Моя мать стала меня убеждать в том, что мне надо непременно выписаться из их квартиры, что иначе я там, не получу свою квартиру. Я сделала, как просила мать. Впредь — она начала воспринимала мое присутствие, но — недолго и только в пределах понятия «приехать в гости», а не домой. Дом отныне я должна была создать сама, не имея понятия — как…

…Посвятить свою жизнь другим людям — это, наверное, то же жизнь! Эта фраза не раз мелькала потом в моем сознании, оправдывая мою беспечность и перманентную доверчивость: доверие к людям, открытость и абсолютную не готовность к негативу в любом его проявлении, полную неспособность увидеть, разглядеть дурное. Зло и подлость, направленную на других, я видела сразу, и знала всегда, как и кого защитить, а если это касалось меня — все мои способности превращались в ноль. Я не умела, не разглядеть дурное, не защитить себя…

Пассажирский поезд уносил меня и моего мужа в новое будущее, как ветер уносит листья в полную неизвестность. Где случится остановка? Станет новый мир желанным и приветливым — я не знала. Как не знала и то, с кем я еду и куда… Мужчина мой, сидел напротив, с газетой и чаем. Я разглядывала его впервые. Знакомый незнакомец. В это мгновение, мне захотелось только одного — чтобы он оказался таким, каким я его нарисовала, когда то. Хотелось стать главным человеком для него, в нашей общей новой жизни. Хотелось жить в его пугающем новом мире, быть нужной ему и любимой им…

Муж вез меня в Белоруссию к своим родителям. Те, в свою очередь, собрали к нашему приезду пол деревни и родню из других городов и земель. Родители мужа приняли меня очень тепло и просто. Нашего приезда так же ждали его родные, брат — Евгений и сестра Елена, которую муж обожал и, которая больше чем кто-либо, хотела как можно скорее познакомиться со мной.

Гродненская область — место особое, где чудно переплетались православие и католичество. Последнее, скорее — преобладало — строгостью нравов, сдержанностью в эмоциях — сразу было отмечено мной с долей удивления.

Мы, естественно, сразу стали центром всеобщего внимания. Свекор все время хотел накормить меня, а мне была приятна его трогательная забота. Непринужденная простота в общении с родней мужа подарила мне драгоценное и долгожданное ощущение, что я стала членом большой и дружной семьи, в которой нет лишних. Дедушка Павел из Лондона — во времена падения Российской Империи — пребывая в возрасте младенца — перебрался с родителями заграницу — там и остался. Он был прекрасно образован и слыл рассказчиком — каких мало. Мы пели с ним романсы. Он читал мне стихи и, галантно, как в старину — флиртовал со мной. Я наслаждалась гармонией! Семьей! А воздух в доме был наполнен запахами жареного мяса, блинов и чем-то еще — вечным и надежным — запахом того, что было новым и непривычным для меня.

Мои родители то же приехали на наше торжество, что бы «не уронить лицо». Так было принято. За все время пребывания здесь они ни разу не взглянули на меня. Их лица выражали радость — наконец-то меня передали в «надежные руки». На следующий день, рано утром, они уехали — с полным багажником солонины, сала, овощей и иных угощений.

Я проснулась и немного смутилась, что в постели — одна, без мужа, но отмахнулась от дурных мыслей, когда перевела взгляд на часы, отдохнувшая от многолюдья и обязанностей невесты — от всего нового и не привычного для меня.

«Какая красота», думала я, лежа в постели, разглядывая убранство не большой комнаты, утопающей в цветах и подарках. Вышитые удивительными белорусскими узорами занавески и скатерть, окрасили пространство яркими красками, а свежесть на крахмаленой чистоты, это видимо то, что хранили и соблюдали не меньше, живущие здесь из поколения — в поколение.

Время приближалось к полудню. С кухни запахло пирогами. Дом был большой — всем приехавшим хватило места. Кто-то еще спал, а кто-то на лавочке у дома балагурил и курил. Незамеченная ни кем, я вышла из дома и по тропинке отправилась гулять по владению. В теплицах — краснели огромные помидоры, множество плодовых деревьев, обвешанных щедрым зреющим урожаем, ягодные кусты — удачно соседствовали с пятачками газона с лавочками, маленькими фонтанами и цветами.

Мое внимание привлек колодец, с крышей из изысканного деревянного кружева, огромная бадья, наполненная колодезной водой и уже согретая солнцем. От крыльца обзор закрывали широкие кусты жасмина, а рядом с колодцем стоял столик с мылом, шампунем и мочалками. Меня, немного, удивила такая готовность этого райского уголка к водным процедурам. Я разделась, не раздумывая, увлекаемая желанием испытать наслаждение от прохладной колодезной воды — окунуться в нее прямо здесь — под ярким солнцем — ни чего не страшась. Затея привела меня в полный восторг. Ни кто и ни чего не увидит. Я все успею. Тут я обратила внимание на свидетеля моего таинства — аиста — он сидел в разлапистом гнезде на столбе, в нескольких шагах от меня. Это было невероятно! Пока я, нагая, распускала и расчесывала волосы, он, взмахнув огромными крыльями, взлетел над своим гнездом и, сделав круг надо мной, приземлился — совсем рядом — у колодца. Я продолжала непринужденно расчесывать свои волосы — крупными волнами разлившиеся до пояса — стройная и естественная, как природа вокруг меня. Птица смотрела без испуга и желания отступить подальше. Гордо демонстрируя свою стать, аист прохаживался рядом. Мое естество и то, чем я занималась в эту минуту, казалось, были понятны ему. Блестевшие на солнце бусины его глаз, смотрели на меня внимательно и с любопытством. Весь мир вокруг замер, с трепетом и волнением, оберегая мгновения чуда, волшебство природы обоих — чудесную песню свирели, глубокую, как таинство древнего мира…

— Ну что ты смотришь на меня, не стыдно тебе? — засмеялась я игриво. Мой смех ни сколько не смутил его. — Что? Нравлюсь я тебе? Да? В твоем вкусе должны быть другие девушки! Меня увлекло общение с птицей, которая совершенно не стремилась улетать или отойти подальше от брызг и моего смеха.

Закончив процедуру, укутавшись в свой пушистый халат, я направилась в дом. Сделав пару шагов — я обернулась. Птица сразу на несколько шагов приблизилась ко мне, явно не желая отпускать меня. Я улыбнулась ему в ответ и помахала рукой прощально — отпуская его. После моего последнего жеста, аист тяжело поднялся с места в воздух, а через мгновение он опустился в свое гнездо, все так же продолжая смотреть в мою сторону. Необыкновенное ощущение наполнило меня. Это было ни с чем несравнимое чувство, что я и птица — одно целое, что это общение было не случайным. Как будто мы с ним из другого мира. Мира леса и ромашковых полей. Мира, где звездное небо вокруг нас — наш общий дом, где все говорят друг с другом на одном языке — мира, где нет людей…

Наблюдая за аистом, я вдруг вспомнила еще одну птицу, которая совсем недавно так же напомнила мне о нашей непостижимой связи: стоя у метро, в Москве, я с аппетитом ела пирожок, купленный рядом — в хлебном. Тут явно ощутила на себе взгляд. Оглядевшись по сторонам, я не смогла определить, найти в толпе людей, глаза, энергию которых я так явно ощутила. Опустив голову, вдруг я увидела нахохлившегося воробья. Он сидел прямо у моих туфель и, закинув свою маленькую голову на спину себе — смотрел на меня — смотрел голодными глазами. Не было опять же, ни страха в его поведении ни напряжения. Я присела на корточки и протянула ему несколько небольших кусочков. Он тут же начал клевать, в полной безопасности рядом со мной. Так мы сидели рядом и ели — только мы вдвоем — понимая друг друга с полуслова. Волнительный момент! Такой же непостижимый, как и этот…

Я, с красивым румянцем, свежая, с блеском в глазах от пережитого, похожая на русалку из «Берендеевского» леса, на лесную ягоду — вошла в дом. Нет, не вошла — впорхнула, привлекая к себе внимание! Молча, пролетела мимо родни и гостей, в нашу комнату и ловкими движениями нырнула в свой любимый сарафанчик — до колена, приталенный — слегка старомодный, с красиво обозначенной талией и нежным женственным верхом — белоснежный, в синих небольших васильках. Легкий батист был мне очень к лицу. Волосы сами по себе почти просохли, естественные локоны, и кудряшки унесли меня ветром с солнечными лучами, что прорвались в окна ко мне. Я без труда нашла свои белые босоножки, одела их и посмотрела на себя в огромное старинное зеркало. Это была я…, что же произошло со мной? Что это — новое и волнующее… Я ощутила себя женщиной! Незнакомое ранее ощущение… не было смысла кривить душой — я красива! И не просто красива! Энергия, которая исходила от меня — навсегда останется в памяти этого зеркала вместе с «волшебным» преобразованием моим и моим смущением.

Выйдя медленно из комнаты, я стала свидетелем тишины, возникшей сразу, после моего появления. Стало так неловко, что я поспешила выйти из дома и направилась в летнюю кухню, где со всем мастерством и любовью Сережина мама создавала шедевры, а от запахов у меня резко проснулся аппетит. В кухне мы были одни.

— Александра Антоновна, доброе утро! — произнесла я тихо, целуя ее. Хотя это было уже не утро вовсе…

— Лапушка моя, это ты? Тебя Сережка видел? Красавица ты моя!

— Нет, а где он? Я сияла и улыбалась, порхая вокруг своей второй мамы, изучая содержимое кастрюль и сковородок.

— Ты, наверное, голодна? Вчера ведь совсем ни чего не ела — я все видела. В таком платье тебе, конечно же, не место на кухне. Только не вздумай предлагать мне свою помощь — я сама справлюсь. Тем более тут и Ленка и сестры мои. Так что хозяек вполне достаточно. Пока она хлопотала, я перекусывала всем подряд понемногу, слушая ее.

— А ну-ка, пойдем, Сергея искать! Видать, они с отцом, где-то, уединились.

Действительно, их обоих нигде не было. Мать мне посоветовала сменить обувь и через огород спуститься к реке — что я и сделала. Шла к реке, наслаждаясь прекрасным ясным днем. Река протекала не далеко от дома — не быстрая и чистая — обласканная солнцем — в кружевах плакучих ив. Захотелось лечь в траву и закрыть глаза, но тишину нарушали птицы, которые устроили переполох в кустах у реки. Было невероятно просто все вокруг. Без фальши и прикрас.

Мужчины сидели на бревне поваленного старого дерева — спиной ко мне. Я, незамеченная ими, подошла поближе. Стало слышно то, о чем они говорили:

— Вот ты женился, сынок. Теперь Ленку замуж выдадим за Юрку. Помнишь его — сын Морозовых — он вернулся из Анголы в прошлом году, так Ленку нашу и приметил. Александр Иванович был статным и мощным. Что-то было в нем от медведя — вальяжное, но доброе. Он преподавал в школе физику и очень любил своих нутрий, за которыми ходил, как за малыми детьми и все хвосты их в сторону убирал, когда они засыпали под свекольными листьями, мирно разложив их прямо на тропинки, беспокоясь, что бы ни кто не наступил, случайно.

— Пап, я люблю Анжелику! Но намается она со мной, ты же знаешь, о чем я…

— А голова тебе на что? Вот и думай. Хорошая она, чистая и открытая. Береги ее! Профукаешь, можешь не приезжать сюда больше. Мать то же переживает о тебе, но и терпеть твои выходки то же уже не хочет. У нее к тебе разговор есть, так что — готовься, при случае — она все скажет.

Я не могла больше безучастно стоять за ивой. Было неловко мне, да и разговор их сильно меня встревожил. Подойдя к ним, взяла обоих за руки и молча, повела их в дом. Они что — то говорили мне, говорили между собой, а я тем временем начинала обрастать какими-то тайнами, но при этом так не хотелось ни тайн, ни их последствий…

— Сергей тебе рассказывал об Александре?

— Нет, а кто это?

Ленка потупила глаза на свой маникюр, который требовал немедленного внимания, как считала она.

— Лен, почему ты молчишь? — взволнованно произнесла я и, видимо, побледнела, да так, что даже почувствовала свою нарастающую бледность.

— Девчонка одна, балерина из Москвы! То же красивая. Они очень сильно любили друг друга. Сергей как чумной ходил.

— И что? — не унималась я.

— Да ничего, просто мне казалось, что Сергей больше ни когда не полюбит, ни кого, после нее. Они расстались, лет 5 назад. Что — то промелькнуло в ее лице — не приятное. Мне показалось, что она расстроена из-за того, что Сергей встретил меня. — Он в прошлом году ездил в Москву. Хотел ее найти — не получилось. В это время как раз он и познакомился с тобой.

Взрыв интуиции вдруг, оглушительным боем, потребовал от меня немедленно встать и уехать отсюда — пока не поздно! Но я заглушила этот бой и немедленно нашла оправдание поведению мужа, но вслух не произнесла ни слова.

— Девчонки, а что это вы такие серьезные? — произнес Женька, брат Сергея, подпирая дверной косяк. — Анжел, тебя все потеряли. Все бегаешь мимо. А куда ты бегала, скажешь?

— Женька, отстань от нее! И хватит уже выпивать. Целый день впереди, а ты уже полон до ушей, — одернула его Ленка.

— Я разве пристаю? Ленка, ты не права! И в остальном ты, то же не права!

— И в чем это — остальном?

— Я с тобой больше не говорю. Я с Анжеликой хочу говорить.

— Пойди, проспись! Потом поговорим! Ленка обожгла его взглядом зло и требовательно.

Паузу Женька еле выдержал, но все же не унимался:

— Ну что ты в нем нашла? Вот мы, с ним, между прочим — не ладим! Ну, какая любовь — я тебя умаляю — смешно даже! И как с таким, как он можно вообще поладить?

Я резко встала и ушла. Это единственное, что я смогла в тот момент себе позволить. Месяц, проведенный у родителей мужа, в присутствие родни, принес с собой противоречивые ощущения. С одной стороны — я оказалась принятой в его семью. Меня просто обожал его отец, и, всеми силами оберегала от забот, его мать. Ленка с Женькой — обыкновенные брат и сестра. Я поняла, что они не особо воспринимают друг друга, но оба едины в одном — что-то, чего я не знаю, они категорически не приемлют в Сергее. И отец тогда на речке — о чем он предупреждал? Что он имел в виду?

Бесспорно лишь то, что было незаметно вначале — они все меня жалели — каждый по-своему. Но мне было не очень уютно от другого: за этот месяц мы с Сергеем практически не общались, ни разу не оставались вдвоем — ночь, конечно — не в счет — с ней все предельно ясно. Мне показалось, что он избегает моего общества. Всегда пытался передоверить меня кому-то. На общем фоне присутствия в доме большого количества людей — это выглядело естественно — мною интересовались все, без исключения и внимания требовали то же все.

Впервые оказавшись замужем, я витала на облаках любви в предвкушении счастья. Но реальность сразу указала мне свое место — там, где о счастье и взаимной любви не принято говорить. Я оказалась в том месте — где в своих чувствах я осталась одна, продолжая верить своему мужу и стараясь принять его таким, какой он есть…