Безобразная Жанна

Кира Измайлова, 2017

Верно сказано: бойся своих желаний, ибо они могут исполниться. Однажды на призыв ревнивой и завистливой девчонки откликнулся тот, кто пообещал ей мечту. Договор есть договор, и нечисть сдержала слово. А потом пришел черед призвавшей… Не принцесса Жанна накликала беду на свою семью и королевство, не она заключила опасную сделку с потомком фей, однако все беды валятся на ее голову. И полагаться она может только на себя да на странного бродягу по прозвищу Рыжий, который сумел зажечь в ее сердце огонек новой надежды.

Глава 2

День шел за днем, за окном отгорело жаркое лето. Осень выдалась засушливой, и если бы не порыжевшие листья, можно было бы решить: сейчас июль месяц, так было тепло, а днем даже и жарко. Только ночи становились все длиннее.

В прошлые годы в это время уже случались заморозки и выпадал снег. В этом же — не всяким вечером разводили огонь в очагах. Я не люблю жару, а потому рада была возможности открыть окна и дышать свежим воздухом, благо комары уже давно пропали. Только ветер порой приносил откуда-то с перевала горький запах дыма, и это тревожило, напоминая о рассказах того странного бродяги.

Вот ведь! Я даже не спросила, как его имя! Впрочем, что мне за дело? Он ушел, прихватив, полагаю, сколько смог унести (уж конечно, я не пошла пересчитывать ложки рано поутру), и не вернется…

Но слова его все никак не забывались. «Королевская кровь» — он говорил это не просто так, а мой зять тоже неспроста появился в наших краях. Удивительно: я принялась вспоминать все, что знала о Рикардо, и этого оказалось до смешного мало! Единственный сын, несчастье для родителей, казалось бы… Но все твердили об уме и обаянии Рикардо, и его горб и хромота почти никого не смущали. Мать его, говорили, зачахла и умерла вскоре после рождения сына, а отец не женился во второй раз. Неужто настолько любил супругу? Даже если так, Рикардо был еще совсем мал, когда скончалась его мать, и нельзя было рассчитывать, что хилый болезненный младенец доживет хотя бы до пяти лет! Однако все вышло именно так: Рикардо остался единственным наследником своего отца… Почему? Нет ответа…

Что он позабыл в наших краях? Чем ему приглянулось наше королевство, будто своего не хватало? Или его отец решил все же тряхнуть стариной и взять молодую жену? Да нет, глупо: пока еще подрастут новые принцы с принцессами! С другой стороны, кто-то ведь может захотеть увидеть на троне не горбатого карлика (я забыла упомянуть: Рикардо не вовсе коротышка, но ниже меня на полторы головы, так согнул его горб), а обычного человека.

Если же семья молодой королевы будет достаточно влиятельна, то легко можно представить вероятный исход событий… Вряд ли Рикардо этого не понимал, он ведь действительно был неглуп. И что же, решил подстелить соломки на такой случай? Отчего нет?

Вопросы множились… Как Рикардо очаровал нашего отца и Аделин? Почему на меня почти не действует его странное обаяние? Что теперь творится в королевстве?

Бродяга рассказал много странного и даже страшного, но он, вечный странник, взглянул на все это со стороны, потому и подметил крохотные отличия от прежнего хода вещей. А те, кто живет здесь постоянно, годами не трогаясь с места, могли и не ощутить, что в их жизни что-то поменялось…

Пропали нищие? И хорошо, никто не просит дурными голосами подаяния и не хватает грязными руками за полы праздничной одежды, когда идешь в храм Создателя. Никак не достать приправ и кое-каких товаров, либо же продают их втридорога, не вдруг укупишь? Ничего, прежде без них жили, можно и теперь обойтись.

Что это для простого человека? Ерунда, ничего не значащая мелочь! Да и те же купцы поговорят, а потом забудут, занятые повседневными заботами…

Я боялась, что, вернувшись в столицу, могу не узнать ее, города, в котором родилась и выросла. Может, оно и к лучшему, что я не могла попасть туда…

— Госпожа, — постучала в дверь экономка, — тут отряд гвардейцев прибыл, просят определить на постой.

— Что? — Внутри у меня все оледенело. — Откуда они взялись и что им нужно?

— Главный сказал, ловят каких-то разбойников, — пояснила она. — Их видали в этих краях, вот отряд и прислали к нам. И то: у нас слуг всего ничего, не отобьемся, если нападут. Так-то всяко спокойнее! Что прикажете?

— Пускай за оградой ночуют, — ответила я. — Не замерзнут, поди, ночи еще теплые. Надеюсь, припасы они с собой привезли?

— Да, госпожа.

— Вот и прекрасно. В доме все равно места всем не хватит, так что пускай отдохнут на свежем воздухе. И скажи, пускай будут поосторожнее с огнем, кругом такая сушь — одной искры хватит, чтобы спалить все поместье!

— Непременно передам, госпожа. А их командир хотел вас видеть…

— А я его видеть не желаю, — отрезала я. — Поди прочь.

Она вздохнула и ушла, а я опустилась в кресло, обхватив себя руками. Неужто это… то самое? У Аделин родился сын, и я больше не нужна? Или, того хуже, сестра умерла и я понадобилась королю? Что делать? Теперь и не сбежишь: если тут встанут лагерем гвардейцы, мимо них и мышь не прошмыгнет, куда уж всаднику, а без коня и бежать нет смысла, вмиг нагонят!

Впрочем, если бы я понадобилась так срочно, меня не спросили бы, кинули поперек седла или там на телегу да увезли в столицу. Может, эти служивые в самом деле ловят разбойников? Или… или объявился кто-то, узнавший или вспомнивший обо мне, и теперь гвардейцы не охотятся за лихим народом, а сторожат меня от тех, кто мог бы меня выручить? Как знать…

Бродяга ведь говорил о верных людях, а я сказала: их нет. Но вдруг остался хоть кто-то? Может, это он дал кому-то знать? Я ведь называла имена Саннежи и его младшего брата, не так уж сложно его найти! И если Даллерен выслушал незнакомца…

Увы, вопросов по-прежнему было больше, чем ответов. Я все-таки пригласила командира отряда, Эйнаваром Маррисом его звали, на обед, но этим и ограничилась. Он и сам чувствовал себя не в своей тарелке, беседу поддерживал с трудом, ел через силу и поспешил откланяться. И это он еще не видел моего лица — я озаботилась надеть густую вуаль, и, хоть она мешала наслаждаться трапезой, собеседник хотя бы не пугался моего вида.

Впрочем, помнится, бродяга не испугался… Да что я все вспоминаю о нем! Правда, что ли, околдовал?

Так или иначе, Маррис — он был не намного старше меня, симпатичный молодой человек из хорошей семьи, я помнила его отца, — ничего не смог мне поведать. Да, в здешних краях объявились разбойники: уже ограбили два каравана с дорогими товарами, потом угнали из деревни поблизости от поместья несколько коров и овец… Хотя, осторожно предположил он, крестьяне могли продать скотину, а заявили об их пропаже, чтобы получить немного денег от доброго короля Рикардо — он ведь обещал вспомоществование всякому, кто пострадает от лихого люда!

Конечно, согласилась я, с простолюдинами держи ухо востро, не то вмиг надуют, мне и отец об этом говорил…

При упоминании моего отца командир Маррис сник и поспешил распрощаться, а впредь не напрашивался в гости. Мне показалось, будто что-то гнетет его, но поговорить случая не представлялось: он со своими подчиненными днями напролет прочесывал леса и скалы в поисках мифических разбойников (а я все больше уверялась: он стремился не подпустить к поместью чужаков, иначе что делать здесь столько времени?). Вечерами они жгли костры, но береглись, как я и велела, — достаточно было искры, чтобы вспыхнул лесной пожар, это все понимали.

Так миновало еще несколько недель, и вдруг экономка снова постучала в мою дверь.

— Госпожа, припасы привезли.

— Прекрасно.

— Возчики просятся на ночлег. У одного по дороге лошадь расковалась, вот они и припозднились, а обратно потемну ехать боятся, говорят, волков слышали, да и разбойники тут бродят… Позволите?

— Какая мне разница? — отозвалась я. — Ты распоряжаешься — ты и решай. Не хватало мне еще о возчиках думать… Писем не привезли?

— Нет, госпожа, — ответила она, потопталась под дверью, вздохнула и удалилась.

Надо же, как время летит, мне казалось, припасы совсем недавно привозили… Впрочем, какая мне разница?

Я вновь и вновь возвращалась к своим раздумьям.

Чью именно кровь имел в виду бродяга? Уж родословную отца я знала наизусть до пятнадцатого колена, и хоть королевский род начался, как это часто случается, с младшего сына некого рыцаря, ну так и что ж? Будто Создатель от начала мира указал: ты и твои потомки навечно будете крестьянами, а твои — королями! Во все времена сильные и храбрые, умные и хитрые захватывали власть… Конечно, простому земплепашцу на трон не сесть… если кто-нибудь его не подсадит, а и такое случалось. Ну а в схватках родовитых вельмож за корону и вовсе ничего удивительного нет, достаточно почитать хроники…

А вот матушка моя происходила из рода древнего, уважаемого, но не прославленного. Родословная ее была длиннее отцовской, но пышное когда-то семейное древо зачахло и перестало плодоносить еще в те времена, когда отцовское лишь вошло в полную силу. Она, если не ошибаюсь, была последним ростком на увядшем гиганте, и если вдруг осталась на свете какая-то дальняя родня, то мама ничего о ней не знала.

«Может быть, род угас именно потому, что рождались в нем обычно девочки? — подумала вдруг я. — Когда-то давным-давно мужчин принимали в род, если не было сыновей, но теперь так поступают очень редко».

Отец ведь не назвал Рикардо сыном, хоть и сделал своим преемником! А зять — это не совсем то, если он умрет, Аделин сможет выйти замуж еще раз… Или даже не раз, как наша троюродная бабушка, красавица Элеонора, которая схоронила девятерых мужей!

А если у Аделин снова родится девочка, будет ли это означать, что такое проклятие лежит именно на семье нашей матери? Или же станет совпадением?

Ах, окажись сейчас со мною рядом главный герольд, важный старик, знавший родословные и обычаи нашего королевства и соседних от и до, он мог бы что-то подсказать, но, увы, Арнольд был далеко… если не умер еще. Ему могли и помочь: повторюсь, знал он даже слишком много, и Рикардо это могло не понравиться. Жаль, я не догадалась расспросить Арнольда еще тогда, до ссылки! Вдруг он рассказал бы что-то о семействе Рикардо? Даже мелочи порой бывает довольно, а герольд не имеет права упускать эти мелочи, потому как ошибка, скажем, в чьем-то титуловании может стоить ему головы…

«И не вздумай лгать, что тебя тоже околдовали, — мысленно произнесла я. — Ты просто была вне себя от ярости, рвала и метала, а потому плохо соображала. Держи ты себя в руках, может, и успела бы что-то изменить, но ты сперва растерялась, потом сорвалась, ну а затем стало слишком поздно… Хорошенькую же наследницу воспитал себе отец! Может, он и впрямь понял, что нечего такой невыдержанной и взбалмошной особе делать на троне, потому и приветил Рикардо?»

Эта мысль больно уколола меня, и я невольно помотала головой, отгоняя ее. Нет, отец всегда требовал от меня сдержанности, говорил, что с годами я сделаюсь уравновешенней, но неужели… Неужели на самом деле он только и искал случая, чтобы предать меня? Отдать замуж за кого-то, чей нрав оказался бы круче моего, кто сумел бы смирить меня? Или сделать вот так: оставить все мужу кроткой Аделин, младшей дочери. Младшим дочерям в сказках всегда достается счастье и богатство, а зловредным старшим — в лучшем случае забвение, а в худшем…

— Ты что, плачешь, хозяйка? — раздалось от окна, и я вздрогнула. — Нашла время!

— Я не умею плакать, — зачем-то сказала я и потом только сообразила, где уже слышала этот голос: — Ты?! Откуда ты взялся?

— Я же сказал: загляну как-нибудь на огонек, — улыбнулся бродяга, невесть как очутившийся в моей комнате. Ах да, окно же было открыто настежь! Но как он ухитрился забраться в него совершенно бесшумно? — Держи-ка…

— Это еще что? — недоуменно спросила я, приняв охапку веток с тяжелыми алыми гроздьями.

— Думал цветов тебе нарвать, а какие цветы по осени да в такую сушь? — пожал он плечами. Лицо его, казалось, сделалось еще темнее от загара, хотя поди разгляди наверняка в таком освещении! — Только вот рябина с калиной нашлись да шиповник еще цветет. Осторожно, не уколись!

— Спасибо, что предупредил, я уже… — невнятно ответила я, по старой, почти забытой привычке (за которую матушка, случалось, била меня по рукам) сунув палец в рот и ощутив солоноватый привкус крови.

— Вроде в лопух завернул, ан поди ж ты! — сконфуженно произнес бродяга, взял у меня свой веник, огляделся и ловко рассовал рябиновые ветки по углам, над окном и над дверью, а шиповник с калиной воткнул в кувшин для умывания. — Вот так…

— Это еще зачем? — удивилась я.

— Говорю же, принес вместо букета. Там, в горах, оранжерей нету, что нарвал, то и нарвал. А шиповник — из-за перевала, там еще теплее, чем здесь, — добавил он.

— Как же ты его донес? — Я посмотрела на мелкие душистые цветки. Они немного завяли, но пахли сильно.

— Нес, нес и донес, в жбан с водой поставил да пошел себе, а хожу я быстро, — ухмыльнулся бродяга. — Он живучий, чего ему сделается? Ну, привял маленько, только слаще пахнуть стал!

— Ну… спасибо тебе, хоть и не знаю, с чего вдруг такая честь, — выговорила я.

— Так в эту ночь ты родилась, хозяйка, забыла, что ли?

— А ты откуда…

— Выяснил, дел-то, — хмыкнул он и без позволения присел на подоконник. — Не все еще, оказывается, забыли принцессу Жанну. Старый герольд пьет, как будто в бочку сливает, но я таки дознался кое о чем.

— Он жив?! Только сейчас о нем думала! — воскликнула я.

— А что ему сделается? Жив, только на покой ушел. Не ко двору, видно, пришелся, а еще и запил, язык заплетается, руки трясутся…

— Арнольд — запил? — поразилась я. — Быть не может! Герольд любой титул, любое заморское имя должен выговорить без запинки, ему и пить-то нельзя…

— Уж прости, хозяйка, я ему выпивку ставил, видел вот как тебя, — развел руками бродяга. — Зачем мне об этом-то врать?

— В самом деле… Что ж, благодарю за поздравление. Только зачем украшать комнату?

— Затем, что ночка сегодня не простая, — Бродяга прикрыл окно. — Бродят всякие, понимаешь, поди знай, чего услышат да где разболтают. Или ты в эти… хм… старухины бредни не веришь?

— Я даже в толк не возьму, о чем ты, — покачала я головой.

— Ах вон даже как… Ну, тогда знай одно: сегодня перелом осени, год на зиму поворачивает. В такие ночи нечисть бродить-колобродить любит. Угораздило ж тебя именно в эту пору родиться… может, неспроста, — добавил он. — Ну а рябины нечисть боится. Шиповник — тот растет сразу в двух мирах, двери запирает, а уж где крапива растет, там нечисть вовсе не пройдет!

— Понятно… — пробормотала я, разглядев в пучке шиповника несколько крапивных стеблей. — Только это все придется убрать, прислуга заметит.

— Утром можно будет выкинуть, — серьезно кивнул он и умолк.

— А как сюда попал?

— Какие двери да замки внизу, я еще тогда разузнал, так что мимо нужной лестницы не промахнулся, — сверкнул он улыбкой. — Да только у тебя дверь на засов заложена, пришлось через окошко лезть, не стучать же. Хорошо, я его еще в тот раз приметил…

— А зачем пришел-то? Меня поздравить, выпить и закусить?

— И это тоже. — Улыбка бродяги погасла.

— Тогда хоть скажи, кого благодарить, ты ведь не назвался. Как твое имя?

— Да кому как нравится, так и кличут, — пожал он плечами.

— Но ведь как-то тебя родители назвали?

— Как-то назвали, да это давно было, я позабыл. — Он криво ухмыльнулся. — А с тех пор немало воды утекло.

— Позабыл, надо же… Будто ты намного старше меня, — покачала я головой. — Ну ладно! Как тебя называют люди?

— Рыжим, неужто догадаться трудно? — Бродяга улыбнулся шире и встрепал свои космы. — Матушка, пока маленьким был, Искоркой звала, потом Огоньком. Но ты лучше называй Рыжим, хозяйка, не промахнешься! Такую масть, как у меня, поди поищи…

— Но это все прозвища, — вздохнула я. — Ну… как знаешь. Рыжий — так Рыжий. Спасибо тебе. Заявишь, поди, что в такие ночи именами не бросаются?

— А как же. Ими и вовсе не разбрасываются, и ты это не хуже моего знаешь, — серьезно ответил он. — Или, скажешь, не принято у благородных такого: одно имя для людей, другое — для семьи? Тебя ведь взаправду не Жанной зовут, верно?

— Верно, — кивнула я, удивившись. — Обычай такой, вот и…

— Именно что обычай. Настоящее имя только родители знают, ну разве что еще самые близкие люди. Бывает, и мужу с женой не говорят… — Рыжий вздохнул. — У благородных особенно. Ну или просто, если брак по расчету: вдруг супруг злоумышлять начнет, а через имя многое сделать можно… И братья с сестрами тоже редко имена друг друга знают, а то как начнут наследство делить или, бери выше, трон — мало не покажется! Твоя сестра вот знает твое имя?

Я покачала головой.

— Его только мама знала. Даже отцу не говорила и мне запретила. А вот мне имя сестры назвала, когда поняла, что умирает… Сказала, теперь только я смогу присмотреть за Аделин… Хорошо же я выполнила ее волю!

— Да кто ж знал, что дело так обернется, — пробормотал он. — А еще кто-нибудь? Ты и отцу не открылась?

— Нет. Я же обещала маме. Вот Саннежи знал… — Я посмотрела в сторону. — И я его имя знала. Но он умер.

— А имя сестры ты кому-нибудь называла?

— Конечно же нет. А вот она могла сказать мужу…

— Да, верно, сходится… — Рыжий помолчал, потом сказал: — Я тебе дурные вести принес, хозяйка. То есть привез. С припасами вместе.

— Постой, так ты… — Я осеклась, потом догадалась, в чем тут дело. — А настоящий возчик где?

— Я его в надежном месте оставил, он сыт, пьян и всем доволен, — заверил тот. — На обратном пути на козлы посажу, авось лошадь его до дома довезет.

— А остальные? Сюда же не одну подводу присылают!

— Да уж, кучеряво живете… Народу всего ничего, а возы с верхом нагружены! Не заметили ничего остальные. Я бороду приклеил, рожу завязал — вроде как зубы болят, а сам всю дорогу байки травил.

— И подкову… тоже ты?

— Ну так, для верности. Камушек подсунул, лошадь и захромала. К утру в порядке будет. Но я и без того своими сказками запугал бедолаг так, что они на ночлег попросились. Экономка сказала, ты дозволила. Они на возах спят. Охрана твоя проверила — все путь-путем, чин-чинарем.

— Это не охрана, — выговорила я. — Это тюремщики. Похоже, ты был прав, Рыжий…

— Конечно, — охотно согласился он, — я частенько угадываю, что к чему. Но этот командир… Маррис, кажется? Он человек не вовсе дурной…

— Мне показалось, он еще помнит моего отца.

— Помнит, — заверил бродяга. — Потому и вызвался охранять твое поместье. Сюда мало кто рвется: места глухие, трактиров с красивыми девками и за три дня пути не сыщешь, а за лесными разбойниками охотиться, этих самых лесов не зная, — все равно что головастика в тине руками ловить.

— Быть может, он чем-то провинился, вот его сюда и сослали? — предположила я, видя, что Рыжему известно побольше, чем мне.

— Если Маррис чем и провинился, так только тем, что его отец короля Эмиля не забыл, — серьезно сказал Рыжий. — Уехал прочь в свою глушь, не пожелал служить королю Рикардо, да еще и обругал его всяко-разно на прощанье… А сын уже в гвардии был. Конечно, сын за отца не ответчик, но глядят на него теперь, сама понимаешь… Вот и загнали в эти края — дескать, отличишься, забудут обо всем, снова чистеньким станешь. Он и рад выслужиться!

— Не лги, — сказала я. — Он не такой. Я с ним говорила всего раз или два, но мне показалось, будто это задание для Марриса — тяжелая повинность, которую он вовсе не хочет выполнять, но должен, иначе случится что-то скверное.

— И снова ты права, хозяйка, — кивнул бродяга. — Тебя не проведешь. Паренек в самом деле думал, будто его за разбойниками посылают, да только к нему помощник приставлен, немолодой уже, опытный, он и проговорился как-то: на самом деле на разбойников всем чихать, а вот поместье надо охранять… И не за тем следить, чтобы злодеи принцессу Жанну не зарезали в постели, а наоборот — чтобы сама принцесса не скрылась ночною порой. Маррис, — добавил он, — тебя хорошо помнит. Умницу Жанну. Он твой ровесник. Он в тебя влюблен был.

— Если так, мог бы помочь, — обронила я.

— Я же сказал: его отец с королем Рикардо не в ладах, — с нажимом повторил Рыжий. — Парнишка за него боится. Да что там! Бедолаге прямо сказано: будешь фордыбачить, отца живо на плаху отправят, как изменника!

— А ты откуда знаешь? — прищурилась я.

— Я же бродяга, — усмехнулся он. — Там услышал, тут расспросил, кое-что ветром принесло, вот и…

Он умолк, я тоже молчала.

— Ты не голодный? — спросила я, наконец.

— Да что ты! Нас уж накормили — пустой кашей с черствой горбушкой, и это после того, как мы всю дорогу окорока, сыры да колбасы нюхали и слушали, как пиво в бочонках булькает… Но я на кухне побывал, так что сыт, — ухмыльнулся он.

— Ну, от меня не убудет… Довольно о колбасе! Что за новости ты привез? — припомнила я. Вот так человек безо всякого колдовства может зубы заговорить!

Бродяга помолчал, потом сказал неожиданно серьезно:

— Твоя сестра родила до срока. Двойню. Мальчик на свет появился уже мертвым, а девочка два дня прожила и тоже скончалась. Сама Аделин… — Он почесал в затылке и добавил: — Плоха она, одним словом. Сперва в горячке лежала, но выкарабкалась, только слаба очень. И лекари говорят, еще одного раза она может не пережить.

— Лекарей ты тоже в кабаке напоил?

— Зачем самих-то? У них слуги имеются, вот их… Потом поспрашивал в городе у бабок-повитух, они тоже мигом все узнают. Да и когда в первый раз Аделин разродиться никак не могла, а ученые доктора руками только разводили, позвали одну такую старуху, она мигом все поправила, секреты какие-то знает. Она тогда уж сказала, что у сестры твоей нутро сильно порченное, и больше ей не родить. Но пришлось ей и во второй раз к королеве идти…

— Это в каком же смысле — порченое? — не поняла я. — Аделин больна? Я об этом ничего не знаю, мне только сообщили, что родилась Эмилия, сестра жива-здорова, а как все было на самом деле… ни слова!

— Не в болезни дело, — помотал он головой, и отросшие патлы сверкнули тусклой медью в неярком свете. — Был я у той бабки, и так улещивал, и этак, денег предлагал… Нет, молчит, только мычит, мол, сильная порча, больше она и близко не подойдет, хоть режьте, хоть ешьте! Ее в этот-то раз чуть не на руках несли, своими ногами идти не желала, а за шиворот потащить побоялись: этак проклянет еще, бездетными сделает…

— Ничего не понимаю.

— А я так и тем более. Только, думаю, король жену не пожалеет. Третьего раза, говорю, она не переживет. Она. Ребенок — как повезет. Ну а если и тогда не выйдет…

— Настанет мой черед? — негромко спросила я, и бродяга кивнул. — Послушай-ка, что расскажу!

Я только что думала об этом, вот и поведала о семье моей матери, о том, почему угас ее некогда многочисленный род. С Аделин было то же самое, что с мамой, возможно, так дело пойдет и со мной…

— Я слыхал от одного старого сказителя по ту сторону моря, — произнес бродяга, выслушав меня, — что прежде умели проклинать на славу: не одного человека, а весь его род до двадцатого колена. Хотя бы и вот таким: «Не видать тебе сыновей-наследников!» Или вовсе — детей… Только и оставалось, что плодить бастардов и принимать их в род или вовсе брать приемышей. Видно, и здесь то же самое. Не может же быть, чтобы за столько поколений не родилось ни единого здорового мальчишки!

— Но так и вышло, — сказала я. — Ты прав, принимали в семью племянников, двоюродных, вовсе уж дальнюю родню, но как только это случалось — их будто злой рок преследовал. Раз или два сложилось удачно: нарекли родовое имя уже женатым мужчинам, с детьми, но проклятие — если это было оно — все едино настигло их сыновей, а у самих этих людей мальчики больше не рождались.

— Вон оно что… — Бродяга потер заросший подбородок. — Ох и наперепутано же заклятий с проклятиями!

— О чем ты?

— Да о том, что на Рикардо, похоже, тоже что-то такое висит… — пробормотал он. — Тебе, наверно, опять не сказали. Принцесса Эмилия — хромая и слепая на один глаз.

— Что?! — вскрикнула я.

— Та бабка сказала, что ее приняла. Говорит, у девочки одна нога короче другой, и сильно, вдобавок кривая и вывернута как-то хитро. Но ногу под юбкой не видно, может, каблук спасет. А что она одним глазом ничегошеньки не видит, скрывают как могут, но это тоже заметят рано или поздно.

— Создатель, что же это такое… — пробормотала я. — Может, это лекари так постарались? Или повитуха со своими секретами? Говорили же, что Рикардо уронили, потому у него и горб вырос!

— О нем ничего не знаю, а Эмилию та повитуха приняла уже такой. Хуже того, когда я бабку напоил, она проговорилась: вот мальчонку едва удержала, как увидела. Ему, правда, уже не повредило бы, говорю же, мертвым родился, но…

— А с ним что было?

— Да что-то вовсе уж скверное, — покачал головой бродяга. — Бабка выла что-то вроде «костей нет, костей нет, мешок из кожи!», — но она уж пьяная была. А девочка вроде родилась нормальной, но очень слабенькой, потому и не выжила. Слишком долго своей очереди дожидалась, королева-то выбилась из сил, вот и… — Он развел руками.

— Бедная Аделин… — прошептала я. — Не знаю, проклятие это или злое колдовство… я уже во все готова поверить! У нашей матери выжили только мы с сестрой, но мы обе здоровы, а братья, хоть и умерли во младенчестве, тоже были без внешних изъянов, это точно… Создатель, какая разница! Кровь ли Рикардо виновата в этих… уродствах, наша ли, что-то другое, не важно! Он ведь все равно что убивает мою сестру!

— Ты сказала, она завидовала тебе, — негромко произнес бродяга. — Нехорошее чувство — зависть…

— О чем ты? — Мне стало не по себе.

— О том, что нужно быть осторожнее со своими желаниями, — сказал он без улыбки, а тени на его лице обозначились резче. — Аделин завидовала тебе, старшей дочери, любимице отца, наследнице престола… И любви князя к тебе она завидовала тоже, уверен, пусть и была еще сопливой девчонкой. Не важно, что ему в невесты прочили ее… будто она не понимала, что вы с нею похожи только лицом!

— У меня нет больше того лица… — прошептала я.

— Вот именно. Нет лица, нет отца, нет короны. И князя тоже нет.

— Я тебя не понимаю. — Кажется, голос у меня дрожал, но именно потому, что я начала догадываться. — Не говори загадками, прошу!

— В такие ночи говорить напрямую нельзя, — ответил он, — мало ли кто услышит. Я сказал уже довольно, ты и сама можешь сложить эту мозаику.

Я помолчала, потом сказала шепотом:

— Аделин не глупее меня, только воспитана иначе. Я ведь говорила: отец обучал меня так, словно я была мальчишкой, а Аделин осталась маминой любимой девочкой… А ей, верно, тоже хотелось носиться верхом и драться на палках. А даже если не хотелось, то… меня отец брал на охоту и позволял загонять дичь и стрелять, и я как-то обставила Саннежи, хотя, думаю, он просто поддался. Аделин же с другими дамами могли только наблюдать со стороны: далеко ли ускачешь по лесу в треклятой юбке! Меня отец взял с собой за море, а не ее…

— Ты говорила, — кивнул Рыжий, глядя на меня со странной грустью.

— Потом умерла мама, которая не делала между нами особенных различий, — продолжила я. — Затем я лишилась своего лица. Если бы не Саннежи и отец, я полезла бы в петлю, но оба они сделали все, чтобы я выжила… Кажется, князь чуть ли не год жил у нас, не все время, но наезжал часто и надолго, я помню… Помню, чуть что — звали его, а он как-то ухитрялся меня успокоить. У отца не получалось. А Саннежи понемногу заново научил меня улыбаться…

— Князь в самом деле тебя любил, — едва слышно сказал бродяга.

Я кивнула, стараясь не вспоминать скуластое лицо — хоть сейчас чекань на монетах! — раскосые темные глаза и точно такую же, как у Рыжего, белоснежную улыбку.

— Любил. Сопливую девчонку… Если б я не была так горда, то, может, согласилась бы выйти за него, а не предложила вместо себя Аделин. Дескать, лицо то же самое, как у меня прежде, а поговорить ты можешь и со мной…

Я закрыла глаза ладонями.

— Вместо себя… Аделин снова оказалась… второго сорта! Меня Саннежи готов был взять даже такой, с этим вот… вместо лица, а она оставалась всего лишь моей сестрой! А потом… потом…

— Появился Рикардо.

— Да. И я лишилась отца. И сразу же — короны. Спасибо, жизнь пока еще при мне, хотя что это за жизнь?

— А вот так говорить не нужно, — серьезно сказал Рыжий. — Особенно сегодня. Этой ночью ты получаешь жизнь заново, забыла? Ты же родилась…

— Я помню, — кивнула я. — Как ты сказал? Дважды семь, третий срок на исходе? Я не сразу поняла, о чем ты.

— Но догадалась все-таки?

— Возможно. Мама умерла, и это… — я коснулась лица, — произошло в мой четырнадцатый год. Сегодня мне исполняется двадцать один. Только не говори, что ты дух, и не вздумай болтать о наказании за мою гордыню, искуплении и прочей дряни! Я в это не верю.

— Я и не собирался, — сказал Рыжий. — И я вовсе не дух, можешь меня потрогать.

— Я тебя обоняю, а духи-посланники не должны вонять костром и… не знаю, даже, чем еще! — фыркнула я. — Ну что ж, надо закончить? Появился Рикардо, и желание сестры исполнилось окончательно, так? Она получила мужа, умного и обаятельного, сама стала блистать в свете не только красотой, если я верно поняла, но и умом. А старшая злюка-сестра, уродина Жанна, сгинула с глаз долой. Но только, — я подняла взгляд на бродягу, — за желания ведь нужно расплачиваться, верно я понимаю?

Он молча кивнул.

— Кто-то исполнил мечты Аделин?

— Да. И я знаю, как это случилось.

— Как же? — Я не стала спрашивать, откуда ему это известно. Если сегодня особенная ночь, то…

Рыжий помолчал, потом медленно произнес:

— Я скажу, но сперва припомни, хозяйка, не случилось ли чего-нибудь на твой седьмой год жизни?

Я глубоко задумалась, потом покачала головой:

— Право, не помню…

— А если подумать хорошенько? — Он сощурил темные глаза. — Вспоминай. Ведь наверняка твой день рожденья отмечали, дарили тебе подарки, как положено? Может, кто-нибудь вручил тебе необычный дар? Или пообещал что-то? Я понимаю, ты была еще совсем мала, но дети обычно помнят такие праздники и подарки! Даже я вот помню, как на мой пятый год дед вырезал мне особенную свистульку: она звучит как трель жаворонка, ни у кого из ребятни такой не было… — Рыжий похлопал себя по груди (в вырезе рубахи виднелся грубый шнурок) и добавил: — Она и теперь со мной.

Я молча уставилась в пол.

— Не помню…

— Хочешь, помогу? — негромко произнес он. — Не бойся я тебе вреда не учиню…

— А ты не колдун, часом? — спросила я. — Хотя ты не сознаешься, даже если и так!

— Не колдун, — улыбнулся Рыжий. — Так, знаю кое-какие фокусы… Ну что, попробуешь припомнить?

— Почему бы и нет, — вздохнула я, а он вдруг поднес к самому моему лицу горящую свечу. — Ты что…

Он дунул на огонь, язык пламени полетел мне в лицо, и я, вскрикнув, отшатнулась и закрылась руками…

…Огонь полетел мне в лицо, я вскрикнула и вскинула руки, закрываясь от ревущего пламени, но оно не достигло меня, рассыпалось искрами, а огнедышащий человек отвернулся и снова поднес факел ко рту.

— Чего ты так испугалась, принцесса? — ласково спросил незнакомый юноша, склонившись ко мне. — Это просто фокусник. И уж будь уверена, если хотя бы искра попадет на тебя и испортит твой наряд… я уж умолчу об одеяниях твоих уважаемых родителей, ему не поздоровится. Впрочем, он напугал тебя, а потому ему не миновать плетей… Эй!..

— Стой! — Я схватила его за руку. — За что это ты хочешь наказать его? Я сама виновата, что испугалась… В другой раз не буду бояться! Прикажи ему еще раз сделать так!

Отец засмеялся, а Саннежи — ну конечно же, это был Саннежи, я впервые увидела его на празднике в честь своего дня рождения! — хлопнул в ладоши, и огнедышащий человек подбежал к помосту, где были установлены пышно украшенные родительские троны и сиденья гостей.

Огонь снова полетел мне в лицо, я почувствовала его жар, но на этот раз не двинулась с места и не зажмурилась. Отец всегда учил меня: если упала с коня или в воду, да хоть с забора — повтори, что собиралась сделать, иначе никогда не переборешь страх!

— И вовсе не страшно! — сказала я, вздернув нос, хотя сердце у меня билось как птица в клетке, а отец расхохотался.

Ему вторил рослый седобородый мужчина в богатых одеждах — отец Саннежи, старый князь, наш гость.

— У тебя растет достойная наследница, мой друг! — сказал он. — Пожалуй, такой будет по силам объездить дикого жеребца, когда она немного подрастет!

— Однако не всякому наезднику окажется по силам обуздать такую норовистую кобылицу, — в тон ему отозвался отец, и они переглянулись со значением, а Саннежи смущенно улыбнулся и подал мне руку, отводя от края помоста.

Я же повернулась и исподтишка показала язык Аделин, так прижавшейся к матушке, что ее почти не было видно в пышных складках праздничного королевского платья.

Только спустя годы я узнала, что это были настоящие смотрины: на родине Саннежи девочек сговаривают очень рано, но забирают в дом мужа, только когда его родители удостоверятся: выросла в самом деле достойная девушка. А то ведь и в уважаемом семействе может уродиться никчемная белоручка, которой лишь бы ворон считать!

— Ты очень смелая, — сказал он, сев подле меня. — И красивая. Счастлив будет тот, кто назовет тебя своей невестой!

— Аделин тоже красивая, — ответила я, кивнув на сестру, притаившуюся возле мамы. — А я вовсе не желаю замуж!

— Почему же?

— Мальчишки все грубияны, — ответила я, хотя из мальчиков своего возраста знала тогда только слуг, а они и впрямь не всегда могли похвастаться хорошими манерами.

— А как же я? — весело спросил Саннежи, и в его темных глазах заплясали огненные искры. — Разве я грубиян?

— Но какой же ты мальчишка? — удивилась я. — Ты взрослый!

— Принцесса видит суть вещей, — подал голос старый князь, — Саннежи в самом деле уже назван мужчиной.

— Я рад буду принять его в своем доме, — ответил отец. — Жанна? Что нужно сказать?

— А ты умеешь стрелять из лука? — жадно спросила я.

— Конечно, — ответил Саннежи и улыбнулся еще шире.

— А метать ножи?

— Несомненно. А еще я умею ловить диких лошадей арканом и объезжать их. И своего ловчего ястреба я взял птенцом из гнезда и выучил сам. Хочу еще добыть детеныша дикого лесного кота и натаскать на охоту…

— Тогда оставайся, — милостиво разрешила я, и взрослые опять рассмеялись, — но только если возьмешь меня на охоту, а то папа говорит, что еще рано!

— Уже нет, — улыбнулся отец. — С днем рождения, дочка!

Аделин смотрела на меня из складок маминого платья блестящими от слез глазами. Ее день рожденья — сестре исполнилось пять — справляли недавно, ей надарили множество чудесных фарфоровых кукол и тонкой работы домиков для них, где даже золотая утварь была с ноготок размером, гору прелестных платьев, прекрасных книг с цветными гравюрами, уйму сладостей, комнатную собачку, котенка и канарейку в клетке…

Отец подарил мне старинный кинжал, тогда сходивший для меня за меч (он и теперь был при мне), пару подрощенных охотничьих псов, а от Саннежи я получила в подарок лошадь, маленькую кобылку, совсем молоденькую, двухлетку, очень норовистую. Ну да мне было не занимать упрямства, и как ни ахала мама, увидев мои синяки и ссадины (рыжая лошадка отменно брыкалась и пребольно кусалась), я не сдалась до тех пор, пока не приучила Тви к себе. Тви — так на родине Саннежи называют лошадей: позови правильно — никто и не догадается, что это человеческий голос, а не ветер посвистывает в траве и не птица кричит…

Тви уже не было со мной. Лошадиный век короче человеческого, и, хоть некоторые кони доживают и до тридцати лет, и даже до полусотни, моя рыжая кобылка уже ушла к самому первому своему хозяину, к тому, кто принял ее когда-то у матери, к Саннежи. У меня остался только ее последний сын — красавец Тван. Он был иной масти и изрядного роста, но того же нрава, и, хоть конюхов худо-бедно терпел, сесть на себя никому, кроме меня, не позволял…

— Хозяйка, — негромко окликнул Рыжий, и я увидела огненные искры в его глазах. Заснула я, что ли? — Ты что-то вспомнила?

— Да… — Я отвернулась. — Мой седьмой день рождения. Праздник… Там я впервые увидела Саннежи… Наверно, именно тогда Аделин начала завидовать мне по-настоящему. Это я была сорванцом, а она — настоящей принцессой, это ей должен был достаться прекрасный принц, а Саннежи…

— Он хотел тебя, — просто сказал бродяга. — Не принцессу. Тебя, хозяйка.

— Так не бывает, — улыбнулась я сжатыми губами. — Наш брак был выгоден, вот и все. Саннежи просто следовал приказу отца. Юноша в четырнадцать лет не мог влюбиться в девочку вдвое моложе себя. Позже, когда я подросла, дело другое, но…

— Не обманывай себя. В отблесках того праздничного огня он увидел, какой ты станешь всего через несколько лет, и все решил для себя. Думаешь, ему не предлагали других невест? — неожиданно серьезно произнес Рыжий. — Да еще каких! И родовитых, и умных, и красивых, и покорных… Никого он не пожелал. Знаешь, почему он почти все время проводил у вас?

— Почему же?

— Саннежи отрекся от права на престол, — помолчав, ответил бродяга. — Он сказал: не могу разорвать душу надвое, легче умереть. Не могу остаться дома и не думать каждый миг, что с моей нареченной. Не могу быть с ней и не беспокоиться, что делается сейчас на родине… Отец понял его и отпустил. Он знал, как Саннежи любил тебя… У князя есть еще трое младших сыновей, Деллерен правит теперь, род всяко не угаснет. А…

— Откуда ты это взял?! — вскричала я, вскочив на ноги. — Ты придумал это! Не могло такого быть, никогда бы он так не поступил… Ну скажи… скажи, что это неправда, иначе…

— Иначе — что? — спросил Рыжий, глядя на меня в упор. — Скажешь, что это ты убила его? Нет, хозяйка, не ты. Ты его ранила — гордостью своей и злостью, но он любил тебя по-настоящему и понимал, почему ты так поступаешь. Он сумел бы сладить с тобой, если бы ему хватило времени. Говорю тебе — Саннежи отказался от прав на престол. Он, при всей своей гордости, стал бы твоим консортом, если бы ты позволила. А ты бы позволила, ведь так? Ты бы передумала в последний момент, и он разорвал бы помолвку с Аделин…

— Я не знаю… — Я закрыла лицо руками. — Что толку теперь говорить об этом, если его уже нет? Никого больше нет…

Тяжелые руки легли мне на плечи, я повернулась и уткнулась лицом в грубую куртку. От бродяги пахло… бродягой. Дымом костра, осенней прелью, сухой и мерзлой травой, почему-то железом, конским потом, псиной и им самим, конечно.

Пусть так. Я не могла плакать, но не хотела, чтобы он видел, как у меня дрожат губы.

В последний раз меня так обнимал отец. Да, верно, это было на похоронах Саннежи, и там очень похоже пахло гарью и металлом, свистел холодный осенний ветер, а улетающие лебеди проводили моего князя, уходящего в небо вместе с дымом погребального костра, печальным криком. Помню, мне показалось, будто в белом клине прибавилось лебедей, но, должно быть, мне просто попали в глаза брызги морской пены и зрение замутилось…

— Ну, будет, хозяйка, — негромко сказал он и усадил меня в кресло. — Ты права, былого не воротишь. Твой князь ушел за горизонт, но он запомнил тебя сильной и смелой, вот и не подводи его, слышишь?

— О чем ты?

— Бежать надо, — серьезно ответил Рыжий. — Одевайся да поскачем прочь отсюда.

— Но… что потом?

— Видно будет. В прошлый раз я говорил: «ночные короли» недовольны происходящим. Так и есть. Они помогут чем смогут, когда доберемся до них. — Рыжий ухмыльнулся. — А еще я нашел несколько верных людей, они ждут нас в горах. Кое-кто тайные тропы знает, уведет подальше, а там уж и станем судить-рядить.

— А почему я должна тебе верить? — негромко спросила я. — Ты сказал — ты не подсыл, но чем ты это докажешь? Откуда мне знать, что ты говорил правду? Кто на самом деле вложил в твои уста эти речи, заставил нарассказать легенд затворнице, истосковавшейся по новостям? Я уеду из поместья… и где окажусь? Исчезну? Или…

Рыжий молчал.

— Откуда-то ты прознал обо мне и Саннежи, — продолжила я, — но это мог помнить и Арнольд, герольд: ты же сам сказал, что напоил и расспросил его. Уж об отречении Саннежи он должен был знать наверняка! А я… Что мне остается? Остаться здесь и ждать, пока сестра умрет очередными родами, а за мной пришлют? Бежать в никуда одной? Бежать с тобой, все время думая о том, что ты можешь оказаться врагом или слугой врага? Этак я и в самом деле сойду с ума!

— Клятве ты, должно быть, не поверишь? — негромко спросил он, и я покачала головой. — Страшно никому не доверять…

— Все, кому я верила, умерли, — ответила я. — Ты что делаешь?

Рыжий распахнул куртку, дернул завязки на воротнике рубахи, и я невольно вздрогнула: левое плечо его было покрыто замысловатыми рисунками, какие накалывают себе моряки. Но у тех они обычно черные от жженой пробки или синие от чернил, а у Рыжего сложная вязь светилась тусклым золотом. Мне показалось даже, словно под кожей у него продета золотая нить, которой вышито неведомое послание.

Он вынул нож и провел острием у самой ключицы, там, где начиналась загадочная вязь, и приложил руку к царапине.

— Смотри, — сказал он, протянув мне окровавленную ладонь. — Не бойся.

Я смотрела как зачарованная: узор под кожей шевельнулся, вспыхнул ярче и вдруг… начал расплетаться, и тонкие золотые нити побежали по пальцам Рыжего, словно следовали за током крови.

— Сейчас…

Он выдернул из так называемого букета стебелек осота, ветку крапивы, размял между пальцами, а потом как-то так ловко сплел с этими самыми нитями, что вышел тонкий жгутик, который Рыжий и свил у меня на запястье.

— Эту нитку можешь разорвать только ты, — сказал он, завязав узелок и оборвав концы.

— И что случится? Ты умрешь?

— Нет, не умру, — серьезно ответил Рыжий. — Это вовсе не для того. Это просто оберег — почувствуешь, если мужчина против тебя умышляет, ну…

— А если вдруг женщина? — прищурилась я, вспомнив придворных сплетниц.

— Тьфу ты… — Он мотнул огненной головой. — Тут я ничего поделать не могу. Чему научили, то сделал. Ну уж будто ты наглую бабу не огреешь топором ровно так же, как мужика?

— Так-то оно так, но речь у нас шла вовсе о другом, — напомнила я, разглядывая странный браслет, на удивление похожий на золотой. Помню, в детстве мы с Аделин плели венки, и такие вот жгутики из травы тоже плели… — Откуда мне знать, что ты сделал, что это за вещь? Почему я должна послушать тебя?

— Я не хотел этого делать… — покачал головой бродяга. — Да только иначе ты не поверишь. А ты и этак не поверишь!

— Ну, говори же!

— Князь Саннежи знал одну твою стыдную тайну. Ты сказала ему, не матери и не отцу, и это он объяснил тебе, что ты вовсе не умираешь, что это в порядке вещей, и велел все же пойти к матери. Помнишь?

— Откуда ты… — Я почувствовала, как заливаюсь краской.

— Огонь. — Рыжий протянул руку, и огонек с фитиля свечи перескочил ему на руку, затанцевал на костяшках пальцев, как монета у ловкого фокусника. Такого я еще никогда не видала, даже у того циркача с факелом! — Он помнит то же, что Саннежи, ушедший в небо с дымом. А я умею разговаривать с огнем. Я могу рассказать, когда и как он в первый раз поцеловал тебя…

— Замолчи! Я все равно тебе не поверю, — прошептала я. — Ты мог узнать об этом от кого-то из слуг, наших или княжеских. Мог подслушать… А мог вызнать иначе.

— Скверно жить, не веря никому, верно? — повторил он после паузы.

— Да. Но лишиться жизни, доверившись бродяге с большой дороги, еще хуже.

— Значит, не рискнешь? Останешься ждать гонцов от своего зятя?

— Нет. Что мне терять?.. Тебе незачем везти меня к каким-нибудь бандитам, рискуя собственной шкурой: выкуп за меня если и заплатят, то огнем и сталью, сам ведь говоришь, что Рикардо не церемонится с разбойным людом. «Ночные короли»… они всегда блюдут выгоду и не тронут меня. Лихим людям на поживу ты меня не отдашь: что проку? Будто мало кругом девиц красивее и доступнее… — Я перевела дыхание. — Если я нужна кому-то, кто умышляет против Рикардо, скажем, как знамя, как законная наследница престола, я рада буду помочь ему, а там уж сама разберусь… Ну а если ты посланник Рикардо и если он получит меня, я придумаю, как убить его, оказавшись рядом!

Показалось мне, или свечи вспыхнули ярче?

— Вот это другой разговор, — серьезно сказал Рыжий. — Ты сказала, у тебя есть мужское платье. Собирайся да возьми смену одежды, и поживее! Коней уж я оседлал… Твой — караковый жеребец с белой проточиной на лбу?

— Он самый. Как догадался? — обернулась я.

На кровати уже высилась гора тряпья, и я выхватывала самое необходимое.

— Нрав точь-в-точь как у хозяйки, — фыркнул бродяга. — Я его погладить хотел, а он меня за плечо цапнул. Ну, долго еще?

— Может, отвернешься?

Вместо ответа он поставил поперек комнаты ширму, о которой я совсем позабыла, и я принялась переодеваться. Хорошо еще, гардеробная за дверью, костюм для верховой езды хранился там, и его успели вычистить… Так, сапоги, плащ…

— Годится, — сказал Рыжий, увидев меня. — Только косу под куртку спрячь.

— Ее можно отрезать, чтобы не мешала.

— Нет. Это всегда успеется, а такими вещами… — Он осекся. — Верно. Укоротить придется. Позволишь мне?

Я кивнула и невольно поежилась, когда Рыжий снова вынул нож.

— Дай руку, — попросил он, а когда я протянула ее, несильно порезал мне палец. — Извини, хозяйка, так надо. А теперь волосы…

Отхватил он едва не половину, и голова сразу сделалась какой-то легкой. Воображаю, что будет, если срезать волосы под корень! Наверно, вовсе в небеса улечу…

— Идем, — негромко сказал Рыжий, подхватив мой небольшой, но туго набитый тючок.

Что мне было брать с собой, кроме пары смен одежды? Немногочисленные драгоценности, несколько памятных писем и мелочей, вот и все. Медальон с портретами родителей и так был при мне. Ну и верный топорик и кинжал, отцовский подарок, я не забыла.

— А припасы как же?

— Смеешься? Припрятаны где надо, с голоду не умрем.

— Меня искать станут! Еще и кони пропадут…

— Не беспокойся, — сказал он, бесшумно отворяя одну дверь за другой. — Садись на своего зверя. Себе я вон того серого выбрал, он вроде как посмирнее будет. А этих заводными возьмем… и навьючим как следует.

— Ты что делаешь? — прошептала я, когда он выпустил из конюшни остальных лошадей и настежь растворил ворота.

Вместо ответа Рыжий ловко вскочил в седло и погнал серого вскачь, а я последовала за ним. Заводные лошади поспешали позади на чембурах.

— Рыжий! — едва слышно окликнула я. Серый конь был едва виден в темноте, луна то и дело скрывалась за тучами.

— Тс-с-с… — отозвался он. — Стой. Теперь обернись и гляди.

— Но…

— Этой ночью положено жечь костры, — негромко произнес он. — Лето умерло, родилась зима, так что это — костер в твою честь.

Позади вдруг вспыхнул огонь, мигом охватил пустую конюшню, перепрыгнул на дом и весело затанцевал на крыше… Истошно залаяли проснувшиеся собаки, раздался топот копыт — это разбегались перепуганные лошади. Слышны были крики — видно, дом пытались тушить, но куда там…

— А как же люди? — прошептала я.

— Я ведь не палач, — серьезно ответил Рыжий. — Все успели выскочить. Все, кроме тебя. Это ты опрокинула свечу — все же знают, что ты не спишь ночами, читаешь. Ну и вот…

— Волосы и кровь, так? — медленно произнесла я. — Как в старых сказках: влюбленные убежали, но это заметили не сразу, потому что они оставили свою кровь, и та говорила с преследователями вместо них?..

— Именно. А теперь едем. Рассвет скоро, полночь давно позади, уже можно.

Я кивнула, ощущая странную пустоту внутри, а он добавил без тени иронии:

— Принцесса Жанна умерла. Да здравствует королева Жанна!

— Безобразная, — добавила я.

— Бешеная, — поправил он.

— Одно другому не мешает, — не сдалась я, Рыжий тихонько засмеялся и тронул серого каблуками.

— Нам туда, — махнул он рукой. — К перевалу. Правь на рассвет…