Финиш

Кейт Стюарт, 2021

Всю жизнь я лгал ради единственной цели – отомстить. На протяжении многих лет был скорее загадкой, нежели человеком. И так долго отрицал, что у меня тоже есть сердце. До нее. Пока она не заставила меня понять, что я уязвим и могу страдать, как любой другой человек. Мы поплатились за это. До сих пор платим. Но она все еще посягает на никчемное сердце безжалостного вора и циничного ублюдка, в которого когда-то влюбилась. Вот только я больше не тот человек. День ото дня я пожинаю плоды за ложь, которую произносил, и за ошибки, которые совершал. Знаю: это мой последний шанс. Я не хочу потерять ее снова, но темное прошлое вот-вот настигнет меня и уничтожит нас обоих. Возможно, мне стоит вновь стать тем парнем из прошлого. Ради нашего спасения. А может быть, уже слишком поздно.

Глава 3

Тобиас

Одиннадцать лет

Когда хлопает входная дверь, смотрю на часы, и через мгновение Дельфина выключает музыку. Раздающийся на кухне звон стеклянной бутылки подсказывает, что она не повезет нас через несколько часов в школу. Выходит, задача успеть на учебу ложится на мои плечи. За прогулом последует проверка, а наш дом в таком состоянии, что лучше не привлекать лишнее внимание социальной службы. Как и раньше, убирать придется мне. Прошло всего несколько месяцев со смерти родителей — худшее время в моей жизни. Дому не становится лучше. Счастливый ребенок, которым он всегда был, исчез из-за равнодушия и жестокости нашей тети. У Дельфины нет материнского инстинкта, и она каждый день четко и ясно дает понять, что мы — обуза. Вот только если посторонние заподозрят, что она непутевый опекун — а так и есть, — то нас заберут, а я этого не вынесу. Не хочу, чтобы меня разлучили с братом.

Решив прикорнуть, завожу дешевый будильник в надежде, что батарейки не сели, и ложусь, как вдруг слышу с другого конца коридора безошибочно узнаваемые сдавленные рыдания брата. Скинув тонкую колючую простыню, иду в комнату Доминика и вижу, что он лежит на животе, уткнувшись лицом в подушку, чтобы заглушить плач, а его плечи трясутся. Включив пластмассовую лампу, сажусь на край кровати, и брат от страха замирает, пока не замечает меня.

— Дом, все в порядке. Они ушли. Вечеринка закончилась. Засыпай. — Кладу ладонь ему на плечо и через тонкую пижаму чувствую, какая горячая у него кожа. Перевернув брата, задираю рубашку и понимаю, что он весь в ветряночной сыпи.

Доминик испуганно смотрит на грудь и живот.

— Оно само появилось.

— Все в порядке. У тебя ветрянка.

— Я умру, как папа и мама?

От боли в груди сжимаю зубы.

— Нет. Будет чесаться, но ею болеют только один раз.

— Ты тоже болел?

— Да, и стал сильнее. Я принесу тебе лекарство, чтобы к утру перестало чесаться.

Внезапно распахивается дверь, и на пороге появляется Дельфина.

— Почему вы не спите?

Закатываю глаза.

— Как можно уснуть при таком шуме?

— Не лезь в дела взрослых. Возвращайся в постель.

— У него температура и сыпь.

Дельфина настороженно смотрит на Доминика, когда я задираю на нем рубашку и показываю ей.

— Ему нельзя в школу. Все равно домой отправят.

— Ну а я не могу отпрашиваться с работы, — фыркает она. — Нам это не по карману.

— Тогда я остаюсь дома, — возражаю я. — Он не останется один.

— Тебе нельзя пропускать школу.

— Я его одного не оставлю. И точка. — Так обычно говорил папа, когда был серьезен. Надеюсь, мои слова прозвучали так же убедительно.

Она злобно зыркает на нас, после чего поворачивается и хлопает дверью.

— Ненавижу ее, — шепчет Доминик, боясь, что Дельфина его услышит.

— Когда-нибудь мы отсюда уедем.

— Она выкинула мои машинки, потому что наступила на одну из них.

— Я же говорил их убирать. Принесу тебе другие.

— Но у тебя же нет денег.

— Это уже моя забота. — Вытащу у нее из сумки еще одну двадцатку. Дельфина частенько понятия не имеет, что лежит у нее в кошельке, и слишком пьяна, чтобы заметить, куда пропадают деньги. Снова прижимаю ладонь к его шее и встаю. У Доминика лихорадка.

— Ты куда?

— Поищу лекарство, чтобы сбить температуру.

— Ты вернешься?

— Я быстро.

Иду по коридору к комнате Дельфины и замираю в дверях, услышав знакомые всхлипы. Заглянув в комнату, вижу, как она с красными глазами разглядывает разложенные на кровати фотографии, на которых изображены она и ее муж, бросивший Дельфину за несколько месяцев до смерти мамы и папы. Дельфина водит по ним пальцами, а потом, почувствовав мое появление, угрюмо на меня смотрит.

— Я не хочу быть матерью.

— И не нужно. Я буду его кормить. Купать. Водить в школу. Не прикасайся к нему и не ори на него. Я все сделаю сам.

Она фыркает.

— Ты всего лишь ребенок.

— Plus adulte que toi^[13].

— Surveille ton langage, petit con^[14].

Решив не начинать очередной бессмысленный спор, меняю тему:

— Ему нужно сбить температуру.

Дельфина открывает ящик прикроватной тумбочки и вытаскивает пакетик с порошком, который кладет на язык каждое утро с похмелья, и я встревоженно смотрю на него.

— Что это?

— То же самое, что «Тайленол». Только действует быстрее. Разведи его в соке.

— У нас нет сока.

Она вздыхает и, собрав с кровати фотографии, с любовью кладет их в старую коробку из-под сигар, что стоит на тумбе. Иду к комоду, выуживаю из ее сумки кошелек и достаю двадцатку.

— Какого хрена ты делаешь?

— Иду за нужным Дому лекарством и новой машинкой, с которой он будет играть, пока болеет. — Своим тоном подзадориваю ее. К этой стычке я готов.

Она открывает было рот, чтобы возразить, но опускается на кровать.

— Ладно, как хочешь.

— Мы тоже не хотим такую мать. — Сминаю купюру и закидываю кошелек обратно в сумку. — Просто держись от него подальше. Я сам о нем позабочусь.

— Ну и ладно, мальчишка. Закрой дверь. — Дельфина закатывает глаза и выключает лампу. Комната погружается в кромешную темноту. Через пару секунд тетка отрубится. Пробираясь на ощупь из ее спальни, в тусклом свете от лампы, горящей в комнате Доминика, иду на кухню за водой. Высыпаю в чашку полпакетика, который дала Дельфина, и размешиваю, смотря в окно на луну, пока по стеклу проползает таракан. Приношу лекарство Доминику, который разделся до белья и яростно чешет руки.

— Оденься, чтобы не чесаться.

— Но очень сильно чешется!

— Нельзя. Будет хуже и останутся шрамы.

Доминик перестает чесаться и, тяжело вздохнув, надевает пижаму. Пижаму, из которой уже вырос. До сих пор помню тот день, когда мы с мамой привезли ее домой. Пижаму выбрал я. Да и родители еще не так давно были живы.

Доминик хмуро косится на стакан.

— От этого я стану сильнее?

— Да. Когда заболеваешь, тело само понимает, как тебе стать сильнее, чтобы в следующий раз ты не заболел. Оно борется с возбудителем инфекции и вырабатывает к ней антитела.

— Что такое инфекция?

— Это причина, почему ты заболел.

— Что такое антидела?

— Антитела. Они в тебе живут. Создают войско, которое помогает победить болезнь.

— Откуда ты это знаешь? — спрашивает брат и наклоняет голову, как наш папа.

— Читаю книги. Книги делают умнее.

— Тогда я буду читать книги, — говорит он. — Много книг. Стану сильным и умным, тогда больше никто не посмеет меня обидеть.

— Хорошо. А теперь пей.

Доминик отпивает из стакана и морщится.

— Не хочу.

— Там лекарство. Тебе оно нужно.

— Гадость.

— Пей, Дом. А завтра я куплю тебе лекарство вкуснее.

Вскоре он допивает лекарство и засыпает, а я, проверив, спала ли у него температура, ложусь рядом и отключаюсь.

Когда через несколько часов хлопает входная дверь, приподнимаюсь и осторожно трясу Дома, чтобы его разбудить.

— Я иду в магазин. Лежи в постели, пока я не вернусь.

— Я сплю, — хныкает он.

— Если проснешься, то до туалета и снова в кровать. Не выходи из комнаты, пока я не вернусь, и никому не открывай.

— Я же сплю.

— Пообещай мне.

— Ох, обещаю, — пыхтит Доминик и накрывается с головой простыней.

С дурным предчувствием запираю за собой дверь. Иду по дороге, но возвращаюсь и, поднявшись на крыльцо, поворачиваю в замке ключ. Один раз, второй, третий.

Успокоившись после подсчета, бегу сломя голову по проезжей части к аптеке. Не успев далеко отойти от дома, замечаю, что припаркованный напротив седан медленно едет за мной. Останавливаюсь и поворачиваюсь к машине, и она тут же замирает. Готовый высказать недовольство, с удивлением замечаю сидящую за рулем женщину. Она пристально на меня смотрит, а потом опускает окно, и я вижу ее красные и припухшие глаза.

— Привет. Извини, если напугала. Хотела узнать, могу ли я тебя подвезти?

— Нет. — Я отворачиваюсь и снова бегу.

Некоторое время она молча едет за мной, но снова заговаривает:

— Я тебя не обижу.

— Меня не нужно подвозить, спасибо. — Упрямо смотрю вперед, пот капает в глаза. В ночь смерти родителей я нашел одно интересное место и развил выносливость благодаря ночным пробежкам туда, но сегодня офигеть как жарко, и футболка уже насквозь мокрая.

— Я еду в город, если ты тоже туда направляешься, мне бы не помешала компания.

Недовольно останавливаюсь и смотрю на женщину. Она красивая и кажется ненамного старше меня. Приблизившись наконец к машине, замечаю выпирающий из-за руля большой живот. Женщина беременна — очень беременна, — и чутье подсказывает, что совершенно безобидна.

— Ты еще маловат, чтобы бегать по округе одному, тебе так не кажется?

— Через несколько месяцев мне исполнится двенадцать. А вот вы почему преследуете детей и предлагаете подвезти?

Она вымученно улыбается.

— Да, я здорово тебя напугала, но не хотела, чтобы так вышло. Проезжала мимо, когда увидела тебя и подумала, что могу подвезти. Здесь очень жарко.

— Вы знаете Перкинсов?

— Перкинсов?

— Дом, возле которого вы припарковались. — Я скрещиваю на груди руки.

— О, нет. Я свернула не в ту сторону. А куда ты шел?

— У меня брат заболел. Ему нужно лекарство.

Когда она говорит, у нее дрожит подбородок:

— Серьезно заболел?

— Нет. Обычная ветрянка.

— Залезай. Я тебя отвезу. И обещаю, что не представляю для тебя угрозы.

Стиснув ручку машины, нерешительно мнусь и смотрю на простирающуюся впереди дорогу, а потом обратно на дом. Я провернул ключ три раза. Доминик уснул, но долго ли проспит? Несколько дней назад, пройдя ночью половину дороги до тайного места, я не мог вспомнить, запер ли дверь. Побежал домой, и сердце гулко стучало в груди не от бега, а от страха и неуверенности. Три щелчка замка, три поворота ручки. Три раза проверял его перед тем, как уйти. Только так могу быть уверенным.

— Я должен к нему вернуться.

— Мы по-быстрому, — заверяет она.

Снова смотрю на дом, а по виску стекает пот. Сложно представить, что эта женщина попытается причинить мне вред.

Да к черту все.

Залезаю и пристегиваюсь. Машина у нее старая, немножко побитая, но кондиционер работает, и я этому рад. Женщина поворачивает ко мне клапан вентиляции, и пот на коже начинает высыхать.

— Вы не могли бы подбросить меня до аптеки?

— Конечно.

По дороге немного успокаиваюсь. У женщины огромный живот, и она с трудом помещается за рулем.

— Так ты живешь в том доме?

— Это дом моей тети. Мы поживем у нее какое-то время.

— И тебе там нравится?

Пожимаю плечами, чтобы женщина решила, что все хорошо, но, по правде, чертовски ненавижу этот дом и уже почти ненавижу Дельфину.

— Она, ты… — Голос у женщины дрожит, и мне становится не по себе. Поглядываю в зеркало заднего вида.

Три раза. Ты провернул замок три раза.

— Так твой брат…

— Доминик.

— Доминик, — с трудом произносит она. — Ему очень б-больно?

Поворачиваюсь в ее сторону, а она — в мою, словно боится меня, боится моего ответа.

— Он поправится. У меня в его возрасте тоже была ветрянка. Все ей болеют, ведь так?

— Нет, вообще-то я не болела. Так что точно заболею вместе с ребенком. Но лучше переболеть в детстве. Я читала об этом в одной из книг про детей.

— А кто у вас? — Такого странного разговора у меня еще не бывало. Я знать не знаю, кто эта женщина и почему везет меня в аптеку, но меня это мало волнует, потому что у нее в машине есть кондиционер.

— Девочка. Я подумывала назвать ее Лиэнн.

Морщу нос, и женщина замечает, а потом заливисто смеется.

— Не нравится, да? А ведь так звали мою мать.

— Извините. — Оглядываюсь в сторону дома, молясь, чтобы Доминик все еще спал.

— Да ничего. У меня все равно к этому имени сердце не лежит. Может, это будет ее второе имя.

Когда через несколько минут женщина подъезжает к аптеке, поворачиваюсь к ней, положив ладонь на дверную ручку.

— Спасибо, что подвезли.

— Не против, если я пойду с тобой? Помогу найти, что тебе нужно.

Я хмурюсь.

— Мешать не буду, — тихо говорит она.

— Я… хорошо, если хотите.

Женщина кивает и вылезает из машины, а я иду вразвалочку к двери и открываю перед ней.

— Спасибо, — рассеянно говорит она. Лицо у нее все в пятнах — совсем как у Дельфины после одной из ее ночных истерик. Мы бредем по проходам и находим нужное лекарство. Женщина берет бутылочку лосьона от зуда, который стоит восемь долларов, и тут я понимаю, что влип.

— Спасибо, — благодарю я, когда женщина достает коробку детского «Парацетамола», и вижу цену на полке.

Одиннадцать долларов.

После оплаты у меня останется совсем мало денег.

— Что еще тебе нужно?

— Ничего. — Кусаю губу и, увидев «Парацетамол» аптечного бренда, хватаю его с полки. — Лучше этот.

С красным от смущения лицом она берет другую упаковку «Парацетамола» и кидает в корзину.

— Давай я его тебе куплю.

— Что? — Мы почти одного роста. Может, я даже на пару сантиметров ее выше. — Зачем это вам?

— Просто хочу, чтобы твой брат поправился.

— Но я… я не…

— Это будет нашим секретом. — Она едва заметно улыбается мне.

Киваю, потому что выбора у меня нет. Если бы она не предложила, то денег бы мне не хватило и лекарства пришлось бы украсть. В последнее время мне частенько это сходит с рук, и ничего приятного в этом нет. Но я начал воровать, только когда деваться уже было некуда. Поскольку денежной компенсации за смерть родителей придется ждать до шестнадцати лет, то приходится красть, пока не смогу заработать. А до наступления этого момента нужно ухищряться, и есть неприятное чувство, что подворовывать буду частенько. Но я хожу по тонкой грани. Если меня поймают, я привлеку внимание к Дельфине и Дому. Нужно быть осторожнее, в два раза быстрее и умнее обычного вора. От этого зависят моя жизнь и жизнь Дома. На меня снова давит знакомое чувство стыда, и я мысленно даю клятву, что однажды заработаю столько денег, что больше никогда не испытаю подобных ощущений.

Словно услышав мои мысли, женщина спрашивает:

— Подумай, может, ему еще что-нибудь нужно?

— Я хотел найти ему машинку и книгу.

— Да? — оживляется она. — Я помогу.

— Вы правда не…

— Позволь мне, — просит женщина. Ее голос снова дрожит, и в нем слышно волнение. — У меня д-день не задался, — говорит она. — У тебя бывает такое?

— Постоянно.

Мои слова ее, похоже, расстраивают, и женщина отворачивается, вытирая лицо рукой.

— Извините. Не огорчайтесь. Да, вы можете помочь. — Я лишь хочу уйти от этой странной дамы и вернуться к брату, но когда она так на меня смотрит, у меня щемит в груди.

— Не извиняйся передо мной, не нужно. Прости. В последнее время из-за беременности я чересчур эмоциональна. Не хочу тебя смущать.

— Это избыток гормонов, — повторяю слова мистера Белина, сказанные на одном из уроков естествознания. — Вы растите в себе другого человека. Все в порядке.

Женщина улыбается.

— А ты умный, да? — Она толкает тележку, и я иду за ней.

— У меня очень хорошая память.

— Это здорово. Хотела бы, чтобы у меня была похуже, — посмеиваясь, говорит она.

Мы идем в отдел игрушек, и я сопоставляю в уме цену за несколько машинок с деньгами, что лежат в кармане, но женщина вдруг берет с полки набор.

— Это набор. У твоего брата будут все машинки.

— Я не могу… — С красным от стыда лицом отворачиваюсь. — У меня нет денег на набор.

— Я оплачу. Пожалуйста, мне будет только в радость.

Когда я опускаю взгляд на ее выпирающий живот, мне кажется неправильным соглашаться. У нее и самой не очень много денег, судя по машине, на которой она ездит, и одежде. Оттягиваю воротник футболки, почувствовав, как горит шея.

— Вы не обязаны.

— Но я хочу. Позволь мне, пожалуйста.

— Ладно. — Соглашаюсь, потому что иного не остается. Я должен вернуться к брату. В животе снова бурлит, и я постукиваю пальцами по бедру.

Ты провернул замок три раза. Три.

Женщина проводит пальцами по упаковке, словно в ней таится ответ, и добавляет в стремительно заполняющуюся тележку небольшое одеяло с рисунком в виде машин.

— Ему понравится. Он очень любит машины.

Похоже, мои слова доставляют ей радость.

— Что ему еще нужно?

Все. Новая одежда и обувь. Родители. Отвожу взгляд, чувствуя, как горит в горле.

— Только книга. Чтение поднимает ему настроение. — Не знаю, почему чувствую потребность сообщить ей об этом, но, кажется, ей интересно, а я хочу, чтобы кто-нибудь — да кто угодно, кроме меня, — желал об этом знать. С собраний почти никто больше не приходит. Я понял, что через несколько месяцев после смерти родителей их знакомых перестало интересовать наше благополучие.

— Хорошо, книга, — улыбается женщина, хотя глаза у нее снова слезятся, и я откашливаюсь, из-за ее впечатлительности чувствуя себя не в своей тарелке. Эта дама мучается из-за гормонов. Я потакаю ей, не зная, почему она помогает, и задаюсь вопросом, сможет ли она оплатить все, что накидала в тележку. Мы идем в книжный отдел, и я выбираю две книги. Она выхватывает их из моих рук и добавляет еще семь. А когда мы оказываемся в продуктовом отделе, женщина сметает с полки суп, положив его в корзинку вместе с соком, сладостями и шоколадом.

— Он не ест шоколад, — сообщаю я.

— А ты?

— Да, я люблю шоколад.

— Тогда он для тебя.

— Вы действительно не должны столько всего покупать, — говорю я, настороженно пробегая взглядом по переполненной тележке.

— Должна.

— Вы живете в Трипл-Фоллс? — Мне нужно отвлечься. Он проснулся. Я чувствую.

Три раза. Дверь заперта, заперта.

Не удержавшись, смотрю на пластмассовые часы, висящие над аптекой. Половина восьмого. Шон уже, наверное, идет в школу. Если Доминик спит, то Шон его скоро разбудит. У меня осталось несколько минут.

— Нет, я жила тут раньше, но недавно переехала. Вернулась сегодня, чтобы повидаться с одним человеком… но я… — Она качает головой. — Неважно.

Снова смотрю на часы, почти не слушая ее, потому что сердце начинает колотиться в груди. Если Доминик проголодался, то может сотворить какую-нибудь глупость — например, попытаться приготовить яичницу.

Вот только чертовых яиц-то у нас дома и нет. Ладошки начинают зудеть, и я поворачиваюсь к женщине.

— Мне пора возвращаться к брату. Мне нужно идти. Сейчас.

Она округляет глаза.

— Он один?

Киваю.

Похоже, она снова расстраивается.

— Когда я уходил, он спал. Не хотел тащить его с собой по такой жаре. А тетя не могла отпроситься с работы. Я сижу с ним дома. Я ведь уже взрослый. — В моем голосе слышна злость, да и ляпнул я уже слишком много лишнего.

— Я никому не скажу, если ты так думаешь. Ты не виноват, — заверяет она. — Ты хороший брат.

Женщина торопится пробить покупки, а я смотрю на кучу пакетов и гадаю, как поволоку их домой, но радуюсь при мысли, как воодушевится Дом, увидев, что лежит внутри.

— Пойдем отнесем покупки в машину, и я отвезу тебя домой.

С облегчением смотрю на нее.

— Уверены?

— Конечно. Ты же не думал, что я заставлю тебя идти почти пять километров с этими сумками?

Кассир называет общую сумму, и я, вытаращив глаза, смотрю на экран. Двести двенадцать долларов. Женщина, не моргнув глазом, протягивает триста долларов и кидает сдачу в один из пакетов. Смотрю на нее круглыми глазами.

— Если ему будут нужны еще лекарства, — говорит она, но я понимаю, что это жалость. И меня это бесит.

Сглотнув ком в горле, киваю, потому как говорить трудно. Собираю пакеты и тащусь к машине, пока женщина поворачивает ключ зажигания и включает кондиционер. Домой мы едем молча, и я поглядываю то на заваленное пакетами заднее сиденье, то на женщину, которая побелевшими костяшками сжимает руль. Чувствую жалость к ней, к этой печальной беременной женщине, которая настолько одинока, что ей приходится шататься со мной по магазину, чтобы поднять себе настроение.

Когда она подъезжает к дому, отказываюсь от ее помощи. Какой бы милой она ни была, в дом ее приглашать не стану. Я редко подпускаю к Доминику взрослых. Не доверяю им. Никому здесь не доверяю. Дотащив пакеты до крыльца, возвращаюсь к машине и захлопываю заднюю дверь, а женщина опускает окно со стороны пассажирского сиденья.

— Спасибо вам.

— О, прошу, не нужно благодарностей, мне было в удовольствие. — Она качает головой и снова выглядит так, будто вот-вот заплачет.

— Меня зовут Тобиас, — сообщаю ей, словно это имеет значение.

— Спасибо, что составил компанию, Тобиас.

— Надеюсь, день у вас станет лучше.

Женщина кусает нижнюю губу, словно она на грани нервного срыва, и говорит:

— Ты сделал его гораздо лучше. Спасибо, что доставил такое удовольствие. — Она качает головой. — Ты наверняка считаешь меня сумасшедшей.

— Вы сказали, что у вас был плохой день. У меня тоже. Мой вы точно сделали лучше.

— Ты хороший ребенок. Ты заслуживаешь… — Она переводит взгляд на дом. — Ты заслуживаешь гораздо большего, чем плохие дни.

— У всех они бывают, — пожимаю плечами.

— Спасибо, Тобиас.

В шоке от событий последних тридцати минут, прощаюсь и взбегаю по ступенькам, затаскиваю пакеты в дом, захлопываю дверь и поворачиваю замок три раза.

Выглядываю через отогнутые жалюзи и вижу, что ее машина еще стоит у дома, а женщина склонилась над рулем и дрожит всем телом.

Она плачет. Часть меня хочет подойти к ней. Мама всегда говорила не оставлять плачущую женщину одной и никогда не становиться причиной ее слез, но я все равно не знаю, что сказать. Потому только наблюдаю за ней несколько минут, пока она не вытирает лицо и не уезжает. Пока разбираю покупки, в груди остается щемящее чувство. Дом еще спит, когда заглядываю к нему в спальню. Расставив банки в пустой узкой кладовке, чувствую облегчение, смотря на количество еды. Больше не придется голодать и ждать, когда Дельфина решит, что пришло время ужина. Ест она редко, поэтому эти припасы прокормят нас несколько недель. И тут я слышу, как Доминик подает голос за моей спиной, и его слова доставляют мне радость.

— Это все мне?!

Через несколько минут пакеты валяются на полу его спальни, а я пытаюсь нанести ему на кожу розовый лосьон, пока Доминик въезжает новыми машинками мне в бедро. Набив живот, думаю о женщине, которая мне помогла, и жалею, что не поблагодарил ее как следует. Справившись с Домиником и намазав его лосьоном, тащу брата в постель и переношу свой небольшой телевизор в его комнату. Дом уже почти засыпает, когда окно внезапно распахивается и появляются растрепанные светлые волосы. Шон поднимает голову и улыбается, увидев, что мы расположились на кровати Доминика. Он залезает через окно, одетый в свою любимую футболку с Бэтменом и джинсы. После лазанья по деревьям его одежда покрыта грязью.

— Вы не идете в школу? — спрашивает он.

— Нет. Доминик заболел.

— Не похож он на больного. — Шон смотрит на нас и чешет руки, и в тот миг я подмечаю на его руках, лице и шее пузырьки. Открываю было рот, когда Дом вскакивает с кровати и показывает на него пальцем.

— Шон! Переносчик инфекции — это ты!

* * *

— Сэр? — доносится до меня незнакомый голос. — У вас семь пакетов. — Звук пробивающегося товара медленно возвращает в реальность, и я забираю у протягивающей руку женщины сдачу и чек. С ноющим ощущением в груди беру пакеты за ручки и выхожу из магазина к «Камаро» Дома.

Примечания

13

Да я взрослее тебя буду (фр.)

14

Следи за языком, маленький засранец (фр.)