Баянаул – Чимкент. История откочевщика

Кайрат Есжанов

Семейная история уроженцев Баянаула Павлодарской области, которые в начале 70-х годов прошлого века совершили «откочевку» и переехали на ПМЖ из Западно-Сибирского региона на юг Казахстана, в город Чимкент (Шымкент). Перемена места жительства из родного Севера на неизведанный Юг нашей страны явилась для них чрезвычайным событием, как бегство казахов в 20-е и 30-е годы прошлого века от большевистской коллективизации-конфискации в Китай и Афганистан.В те годы их называли «откочевщиками».

Мама вспоминает

Суровые военные годы

Дома у отца была ручная каменная мельница — қолдиірмен. Этот архаичный бытовой прибор свидетельствовал о крайней убогости жизни того времени. Ведь на дворе был двадцатый век, когда в странах Европы и Америке торжествовал научно-технический прогресс. А наши баянаульцы крутили тяжеленные каменные жернова, пытаясь намолоть грубую муку для хлеба насущного. В поселке была большая мельница прямо рядом с озером Сабындыколь, чей остов стоит на старом месте по сию пору. Но там было не протолкнуться из-за большой очереди, ведь она, во-первых, молола муку для государства. Кроме того, у дядюшки Сарсекея, знаменитого мастера-балташы, имелась собственная современная механическая мельница, куда и ходили со своим зерном аульчане. За услуги по помолу пшеницы Сарсекей ага брал натурой свой определенный процент (наверное, в пределах десятой части).

Дома у нашей мамы имелся, кроме қолдиірмена, еще и ручной сепаратор для получения сливок из свежего молока. Это тоже была большая редкость в тогдашнем нищем ауле. Соседи приносили свое молоко для переработки на сепараторе. За это мама наша Салима апа брала свои десять процентов за услугу.

Матушка сама ткала коврики, то есть паласы — алаша, потому что надо было что-то стелить на пол. Слава богу, что тогда женщины знали и умели валять кошмы — киіз из овечьей шерсти. Стригли овечью шерсть и катали кошмы. Я видела, как две-три женщины-соседки, собравшись в одном доме, занимались этим интересным и трудоемким процессом.

Также мама пряла пряжу из той же овечьей шерсти, для чего у нее было ручное веретено. А я вязала из этой пряжи носки, чулки, шарфы и рукавицы для фронта и для самих себя. Также по государственному плану все семьи, как и наша, шили полушубки-тон для воинов из обработанных кустарным способом шкур. Еще я вязала крючком беретки из козьего пуха для себя и сестер. Все девушки Баянаула тогда щеголяли в таких беретках. В школьные годы у меня и остальных четырех сестер — Тендик, Еркин, Розы и Зои была на всех одна зимняя меховая куртка. Мы ее умудрялись носить поочередно, по какому-то немыслимому графику.

Так, в каждом доме была своеобразная мини-мастерская по кустарному производству одежды и обуви. Полуголодный, нищий народ сам себя кормил, обшивал-одевал и, главное, денно-нощно трудился, выполняя план по снабжению фронта продуктами сельскохозяйственного производства. Из казахского аула власть выжимала все ресурсы до капли, не оставляя почти ничего, лишь бы не протянули ноги. Как сказал Калмукан Исабаев в книге «Карабала»: «В Баянауле не было никакой колесной техники, ни тракторов — все ушло на фронт». Универсальным транспортом служила телега-арба на конной тяге, которые вручную делали мастеровые-балташы Баянаульского промкомбината. Это в середине ХХ века, когда в Европе и Америке простые труженики передвигались на личных автомобилях. Даже вилы в Баянауле производили из березовых ветвей!

Таким образом, народ одевался во все самодельное из домотканых материалов. Сапожек женских никаких и в помине не было, и мы все зимой ходили в валенках. Эти валенки катали в пимокатном цехе местного промкомбината, который и обувал всех сельчан. А жены и дочери местной элиты носили так называемые «чесанки», более плотные и красивые валенки на каблучках. Я очень им завидовала.

Мои дядья — братья отца Ныгмет и Рахмет — жили в колхозе Кызыл аскер. Колхозники были вовсе бесправными людьми, как крепостные рабы при царизме. Им не выдавали паспорт, и они не могли покинуть колхоз. Мой папа вызволил их из неволи и перевез в райцентр Баянаул.

Однажды я спросила маму: «А где твое богатое приданое?». Вопрос резонный, так как она была из состоятельной семьи известного Хабиболла ходжы. А в военные годы дома на полу лежал единственный сырмак — белый войлочный ковер с красочными узорами. И тогда мама поведала мне, что в страшный Голодомор тридцатых годов она собрала все свои фамильные драгоценности: золотые и серебряные ювелирные украшения (кольца, серьги и браслеты), и все это отдала Кани ага — папиному младшему брату. Кани ага отправился в Павлодар и там на базаре обменял их на дойную корову. И эта корова, рассказала мне мама, спасла, выкормила вас всех, моих детей, в голодные годы.

Когда наш папа Сайпи ага заболел рожистым воспалением лица, к нам приходили и лечили его на дому доктор Сулейменов Аргын Арынович, и фельдшер Лиза, этническая немка, интернированная из Поволжья. Бабушка угощала ее айраном, который она выпивала с огромным удовольствием. Для нее эта чашка айрана была, наверное, как пища богов.

Позже Аргын Арынович встретился мне в Алматинском медицинском институте в качестве преподавателя хирургии. Он работал на кафедре хирургии, которую возглавлял знаменитый доктор Сызганов — корифей казахской хирургии, который читал лекции. На лекции Сызганова сбегались студенты со всего института и я приходила на лекцию пораньше, чтобы занять место в аудитории.

В школе нам преподавал физику еще один фольксдойч Оскар Павлович Бидлингмайер. Интернированные поволжские немцы вначале были расселены по домам местных баянаульцев. Был немец Готман, который жил тем, что изготавливал и продавал березовые веники-метлы. Я помню своего одноклассника по имени Ганс, который проживал в доме у сапожника-етікші Акбергена. Супруга Акбергена называла Ганса Кяаном. Ганс был отличником по физике и математике. Если я не могла решить домашнее задание по физике, то вместе с подружками — Катей Ержановой и Риммой Салбакировой шла к нему, и он помогал с решением. Если же и Ганс не мог решить задачу, то мы всей гурьбой шли к самому преподавателю Оскару Павловичу домой. Он радостно встречал своих настырных учеников и разъяснял решение. В результате я так усвоила физику, что сдала вступительный экзамен в медицинский институт на отлично.

После института я приехала на работу в Баянаульскую поликлинику врачом. Однажды на прием пришел этот самый Ганс и обратился ко мне по имени-отчеству: Вера Сайпиевна. Я удивленно спросила его: «Ганс, почему ты обращаешься ко мне так официально? Как тебе не стыдно! Ведь мы с тобой одноклассники. Коля Гостищев при встрече кричит мне через улицу: «Эй, Вера! Здорово!». На что Ганс ответил: «Ведь Вы — врач… а я — кто?..» Оказывается, этих немцев советская власть не допускала учиться в институте. Я была шокирована такой информацией, так как пребывала в наивном неведении о положении «неблагонадежных» ссыльных немцев. Вот так товарищ Сталин поломал судьбы людей!.. Молодец Хрущев Никита: когда он встал у власти, первым делом расстрелял Берию и разоблачил культ личности Сталина. За это ему огромное спасибо!

Однако баянаульские немцы развивали подсобное домашнее хозяйство и своим упорным трудом достигли экономического благосостояния. Моя мама говаривала, глядя на горделивую походку бывшей полуголодной фельдшерицы Лизы: «Ты погляди-ка на нее — какая она важная стала!».

Супруга Аргына Арыновича работала фельдшером. Я всегда любовалась ею, такая она была красавица. Брат Аргына Сулейменова по имени Коныр учился в школе с нашим отцом. После окончания школы я встретила его в Алма-ате. Он стал ухаживать за мной. Однако, приехавший из Баянаула учиться в Алма-Ату дядя Уахит, родич моего будущего мужа Сабита, отвадил Коныра, сказав ему, что у меня есть жених — его брат, который служил в армии. Таким образом, бдительный родственник отца отваживал от меня ухажеров.

Конец ознакомительного фрагмента.