Мертвые кости, живая душа

Ирина Ростова (2024)

После похорон первого парня на деревне Мойра пошла на кладбище и выкопала его труп — потому что он сам об этом ее попросил. Только вот делать этого было нельзя, и теперь ей придется искупить свой грех, которым она обрекла на проклятье их обоих. В поисках прощения она отправляется в путь по родной стране, где мертвые правят живыми, а земля хранит память надёжнее, чем люди. И с теми, кто умер, здесь может оказаться договориться проще, чем с теми, кто ещё жив.

Глава 21

“Мойра, доченька… Путь ты живешь счастливо, пусть обойдет тебя беда, пусть твоя жизнь будет доброй, будет счастливой, не как моя. Мойра, доченька…”

— Там моя мама. Там где-то моя мама, — с ужасом сказала девушка вслух и остановилась. Лиисо остановился с ней, тоже, взял ее за рукав поворачивая к себе, и покачал головой — мол, нельзя, не надо.

— Как могла моя мать тут оказаться? Ее похоронили в Пречистом! В Пречистом похоронили! — в истерике закричала на него Мойра и ринулась вперед, пытаясь идти на голос. — Мама! Мамка! Мамочка!..

“Мойра, доченька… Мойра моя!”

Мойра ковыляла, подскальзываясь на костях, вперед, забыв про своих спутников, забыв про свою цель.

Дед любил ее, отец, наверное, тоже, и мачеха не была так уж зла к ней, понимая, что, случись что, это Мойре бы пришлось доращивать ее детей, но мама, мамочка!.. Мойра плохо помнила ее, та умерла, когда она была еще очень мала — рожала долгожданного сына мужу-отцу, но не справилась.

Мойра долго не понимала, почему мамочка холодная и не отвечает ей, и почему ее омывают другие женщины, зачем надевают на голову венок из белых цветов, почему ее, голую, заворачивают в серую ткань, оставив только лицо. И зачем куда-то несут потом.

Только когда мать, закутанную в саван уже целиком, стали опускать в могилу и засыпать землей, Мойра вырвалась из рук держащей ее тетки и ринулась к мамочке — туда, в провал общей ямы.

Так и сейчас — не разбирая дороги, Мойра бежала к ней, к той, кто ее родила, к той, кто одна из немногих любила ее.

— Мамочка! Мамка!..

“Мойра, доченька?”

Дозвалась. Мать ее услышала.

“Мойра, доченька! Ты как же, умерла? Так рано. Доченька!”

— Разойдитесь, — закричала Мойра, оказавшись там, где голос матери слышался ей сильнее. — Разойдитесь, я сказала! Прочь! Прочь, пустите меня к матери!

“Вы слышали? Там ее мать. Посторонитесь.

“Эй, проснись, увалень, проснись. Подвинься.”

“Что? Пора на суд? На бой пора? Я сейчас всем кааак….”

“Подвинься и дальше спи. Пропусти мать к дочери, дурень.”

— Мамочка!

Скелет ничуть не отличался от других — кроме того, что Мойра знала — это была ее мать. Ей даже не надо было видеть оставшийся на ней крохотный кулон — подарок мужа на рождение первенца, Мойра знала, без тени сомнения была уверена, это ее мать. Тонкие костяные руки поднялись и обняли ее, прижимая к неживой груди.

“Мойра, доченька”.

— Мамочка.

“Как же рано ты умерла, дитя мое. Успела ли хоть одного внука после меня оставить на земле?”

— Нет, мама, прости.

“Горе нам, грешным, не осталось нашего следа на земле. Горе мне, умерла моя дочь так рано! Болезнь тебя сгубила, или злой рок? Или злая рука какая? Дай поглядеть на тебя.”

— Мама, мама, я, — начала было Мойра, но тут Олух, догнавший ее, тряхнул ее за плечо и почти под нос сунул свою табличку.

“Не вздумай говорить, что ты жива!”

И что-то встало на место у нее в голове.

Диона предупреждала же через Олуха — что никак нельзя позволить мертвым узнать, что живая пришла в их край. Значит, даже и матери нельзя сказать правду — тем более, кроме матери кругом все слышат. Да, они спят — но вон, как чутко.

— Мама, меня осудили за то, что я достала из могилы тело человека из нашего Пречистого. Сына Ормо, Альдо. Он пришел ко мне призраком и просил его выкопать, а я, дура, и послушалась.

“Чужой они крови, дочка. Не надо бы тебе вмешиваться. Но что уж теперь? Ложись со мной, и станем ждать суда и последней битвы. Вместе, рядом, ждать будет и легче.”

— Я не могу, мама, — Мойра начала говорить, но мать уверенно потянула ее к себе, в расступающуюся массу скелетов под ними.

“Ложись, доченька. Нам долго ждать. Вместе наш сон будет сладок.”

Олух, не долго думая, отцепил руки матери Мойры от девушки, а Лиисо, только-только подоспевший, потянул ее назад.

“Доченька, куда же ты? Что вы делаете, охальники!”

Олух что-то сказал ей. Мойра не услышала его, но почувствовала это как тень, проскользнувшую между ними, белого тонкого призрака, и мать, внезапно ослабнув, провалилась прочь, в яму мертвецов. Только слова Олуха, светлые и прозрачные, выскользнули обратно из ее желтых зубов и вернулись к нему.

“Идем быстрее”, — поторопил он Мойру, воздевая ее на ноги. Та, всхлипнув и запрещая себе плакать, подхватила Лиисо с одной стороны, Олух — с другой, и они вместе поспешили прочь, следуя указаниям Святого, которые он давал, показывая направление своим костяным пальцем.

“Нельзя искать тут свою родню”, — укорил ее Олух.

— А ты меня предупредил?

“А ты меня слушала? Ты на меня хоть посмотрела, как услышала свою мать? Оставила меня с этим мешком с костями, и была такова!”

Мойре было совестно — в самом деле, она даже ни полмысли не подумала о своих спутниках, об их цели, о судьбе целого настоящего Святого — только о том, что может поговорить со своей давно почившей матерью, увидеть ее, почувствовать тепло ее любви, если не тепло рук.

— Прости меня. Я очень скучаю по матери, — тихо сказала Мойра. — Я была маленькой, когда она умерла, и с тех пор… только дед меня и любил.

“Я сочувствую”, — ответил Олух, и девушка не могла для себя сама понять, верить ли она ему, и может ли он вообще хоть как-то чувствовать эмоции.

— Спасибо тебе, что помог. Сейчас. И раньше. И.. вообще.

“Без тебя нет меня”, — коротко сказал он.

Это было, на деле, правдой — но отозвалось как-то так, как Мойра, может, хотела бы услышать от кого-то другого. Кого-то… живого.