Мертвые кости, живая душа

Ирина Ростова (2024)

После похорон первого парня на деревне Мойра пошла на кладбище и выкопала его труп — потому что он сам об этом ее попросил. Только вот делать этого было нельзя, и теперь ей придется искупить свой грех, которым она обрекла на проклятье их обоих. В поисках прощения она отправляется в путь по родной стране, где мертвые правят живыми, а земля хранит память надёжнее, чем люди. И с теми, кто умер, здесь может оказаться договориться проще, чем с теми, кто ещё жив.

Глава 13

Второй допрос понравился Мойре еще меньше, чем первый.

В первом хоть и не было ничего хорошего, но все понятно: важный дяденька из Стражи на нее кричал, стучал по столу кулаками, наклонялся вперед, брызгая слюной и без конца спрашивал — каким таким образом она заставила помощника посланника Даэризеша прикончить себя одним махом. Мойра в ответ плакала, сжималась, втягивала голову в плечи и твердила раз за разом, что ничего она не делала, что они просто говорили об обычаях его родины, и где можно здесь испросить прощения за ее грехи?..

Это было, по крайней мере, хоть немного понятно, хоть и страшновато.

А второй допрос и допросом нельзя было назвать, потому что ее никто ни о чем не спрашивал. Четыре крепкие немолодые женщины под предводительством Святого в подземном неуютном зале ни о чем ее не спрашивали, нет. Они раздели ее донага, осмотрели придирчиво все тело, от и до, залезли и заглянули даже в неназываемые места, что-то проверяя, а потом тут и там иглой в нее потыкали — больно, до крови. А дальше и вовсе незнамо что началось.

Держа ее за руки и за ноги, женщины привязали ее к жесткому столу, и стали греть жаровню.

— Что вы делаете? Зачем? Что вам от меня надо? — раз за разом продолжала спрашивать их Мойра, но они только переглядывались и кивали друг другу.

— Я ничего не делала.

Жаровня раскалилась добела, и разогревавшееся на ней тавро, похожее на тавро для скота — тоже. И от того, что Мойра хорошо знала, зачем нужно тавро, она боялась еще пуще.

— Что вы собираетесь делать?

Впрочем, это понятно было даже ей, и внутри у нее все холодело от страха.

— Святушки мои, Небо Святое, Земля Святая, помилуйте! Ничего я не делала против посланника, не злоумышляла, нет!..

Одна из женщин надела плотные варежки и взяла в руки тавро, и остальные вцепилась с разных сторон в Мойру, чтобы она не дергалась.

— Святушки мои, невиновна я!! — взвыла девушка, и раскаленное тавро коснулось ее кожи в первый раз.

Сначала боли как будто и не было, но потом она враз стала обжигающей и острой, и пронзающей так, словно ничего уже нельзя было исправить. Горько и сладко запахло паленым, и хуже всего было осознавать, что это был запах от ее собственной плоти.

Мойра завыла.

Тавро отнялось, оставив больной след, и вжалось в нее снова.

— Невиновна! Вот те свят! — закричала девушка. Ничто в ее жизни не готовило ее к тому, что сейчас происходило, ничто не могло подготовить — такого никто не ждет, никогда.

Мойра дергалась и кричала, и над ней плыли бесстрастные лица ее мучительниц, и иногда за ними возникал спокойный лик Святого. Одна из женщин зевнула от скуки, пока девушка, обливаясь слезами, кричала и молила о помощи и снисхождении, и тогда девушка поняла с ужасом, что язык ее отрезан — во рту болтался только жалкий обрубок. Что это? Обет? Наказание?.. Они и с ней это сделают?..

Тавро отправилось обратно на жаровню, оставив больные, тянущие, неостывающие следы на ее теле. Они горели огнем в холоде подземелья, которое никак не могло даже немного остудить эти раны, но Мойра перевела дух зря.

Стол, к которому она была привязана, дернулся с лязгом и начал опускаться с одной стороны.

— Что вы делаете?! Пощадите!.. Святые мои, помилуйте! Святой Томо, помоги мне! Святой Гаало защити меня!..

Голова ее опустилась вниз, почти вертикально, и только от этого уже стало дурно и начало мутить, но одна из женщин еще и принесла откуда-то полное ведро воды и начала погружать голову Мойры в него. Пленница забилась в своих путах с такой силой, какая не думала, что у нее есть и может быть — но это, конечно, ничем не помогло, только хуже сделало, потому что она растеряла весь воздух, и продолжала кричать и биться, когда ее голова полностью скрылась под водой.

Ледяная жидкость хлынула в ее рот и нос, и Мойра попыталась вдохнуть, не думая и не соображая, и вода поднялась дальше, заполняя все, что можно, перебивая дыхание. Долгие мгновения, пока она в истерике билась и боролась, пока в груди невыносимо жгло, она думала, что сейчас умрет. И когда темнота и боль стали отступать, подергиваясь пеленой, она приняла это за благословенное наступление смерти-избавления. Но в этот момент что-то поменялось — и Мойра, зверски кашляя, задыхаясь — оказалась еще жива.

Но не успела она толком продышаться, как потопление повторилось снова, и снова, и снова — пока не раскалилось снова тавро достаточно для того, чтобы повторить его жалящие прикосновения.

Мойра молила о пощаде, пока могла молить, потом кричала, пока оставались силы, а затем уже только стонала и плакала горящими от боли глазами, толком не понимая и не в силах сосчитать, сколько уже длятся ее мучения.

Лик Святого иногда появлялся снова позади бесстрастных личин молчаливых мучительниц, и потом снова исчезал. Словно бы он должен был сказать — покайся. Покайся и прощена будешь, но ни слова на его табличке Мойра прочитать не могла. То ли их не было, то ли не было сил увидеть.

А потом пришла тишина. Мучительницы, окатив ее всю целиком холодной водой, оставили ее в покое, отошли и сели одним рядом на скамью, неподвижные, как четыре статуи, а Мойра осталась висеть вниз головой посреди подземелья, в его холоде.

Измученное, исколотое, в ожогах и синяках снаружи и изнутри тело болело, и постепенно остывало, замерзая. Холод подползал с конечностей, сводя судорогами сначала пальцы, потом стопы и ладони, потом голени и руки, спину — и боль, которую ее тело причиняло самому себе, была почти такой же изматывающей, как боль, пережитая раньше.

Это длилось, длилось и длилось, как бесконечный круг боли и отчаяния, и, когда Святой снова появился над ней, молча, вопрошающе, Мойра рванулась к нему, плача сухими глазами и пытаясь говорить.

–… Не убивала посланника! Выкопала… тело…. охотника в Пречистом, меня изгнали, я шла просить прощения!… Уронила… в реку уронила Святого..! Я не хотела!… Я не хотела этого делать!.. Каюсь я, каюсь, вверяю себя Святым, каюсь!..

Святой, ничего не говоря, наклонил голову в тяжелом уборе, и коснулся рукой в блестящей перчатке ее глаз, закрывая их.

И Мойра провалилась в безграничную пустоту.