Тайна архивариуса сыскной полиции

Ирина Зволинская, 2022

Что общего у Марии Шуваловой, нищей дочери лишённого титула графа, и сиятельного князя Милевского? Он блестящий политик и вхож к государю. У неё – лишь гордость, работа в пыльном архиве и старый шрам на ладони. Казалось бы – ничего общего. Но почему же князь так ею одержим? И как быть, когда в Петербурге происходят загадочные убийства? Все жертвы похожи на Марию – те же имя, внешность и возраст… и порез на руке, повторяющий её шрам. Кого подозревать? Того, кто увлечен до болезненности? Того, кто дорог? Или того, кому немного осталось на этой земле?

Глава 2

Я окинула взглядом большое желтое четырехэтажное здание с каланчой. Оно лишено всяческих украшений, но каждый житель города знает это расположенное неподалеку от Театральной площади учреждение.

— Мария Михайловна, — Иван Петрович открыл мою дверь и подал мне руку.

Пронизывающий ветер ударил в лицо. Холодно.

— Благодарю, — вежливо улыбнулась я и ступила на землю.

Мы вошли в подъезд. Длинная широкая лестница, голубой узор на белых напольных плитках, деревянные перила, кованая оградка. Высокие окна, а за ними темный, всё еще зимний город.

Нам на второй этаж. На первом квартирует Андрей Аркадьевич и его помощник. Длинный коридор, в самом конце которого две арестантские — мужская и женская.

— Иван Петрович, — я остановилась у неприметной двери, — мне в антропометрическое.

— До встречи, — адвокат раскланялся, я задумчиво смотрела ему в спину.

Как изменчива жизнь… В той, будто чужой действительности, могла ли я подумать, где сведет нас судьба? Служба в полиции — более чем странное занятие для дочери знатного рода. «Когда-то знатного», — одернула себя. К чему ворошить прошлое?

Тридцать семь рублей, внетабельный канцелярист. «Архивариус», — поправила я себя и улыбнулась.

Мне с трудом хватало на жизнь. В этом месяце я купила новые калоши. Почти три рубля, удар по бюджету. Теперь не хватало не только на шоколад (на шоколад не хватало всегда), но и на сахар…

«Эйнемъ», — сглотнула слюну. Когда я в последний раз ела любимые конфеты?

— Сладкоежка, — ласковый шепот обжигает ухо, — это тебе, — Алексей и шкатулка с конфетами.

— Я не ем шоколад, — упрямо отворачиваюсь.

— Мари, — он укоризненно качает головой, — ты обманываешь будущего мужа.

Сдерживаюсь, мне шестнадцать, но я давно не ребенок.

— Музыка, — мой сухой ответ, Алексей поднимает бровь, и я поясняю: — Мне нужно продолжать игру на фортепиано. Иначе я рискую разочаровать будущего мужа отсутствием столь необходимых для хорошей жены навыков.

— Я подожду, — он гладит меня по щеке, — что такое год?

«Год — это целая жизнь», — ухожу в свою комнату и бездумно стучу по черно-белым клавишам.

Девочка без детства. Девушка без юности. Нищета. Одиночество. Алексей.

Хватит о нём!

Я зло мотнула головой и схватилась за дверную ручку.

Справлюсь. Что-нибудь придумаю. Найду деньги на высшие курсы, стану юристом и смогу обеспечить себе достойное существование.

Суфражистка Шувалова. Смешно. Но лучше уж так, чем…

Во всяком случае, мне не приходится тратиться на жилплощадь. Вряд ли бы я смогла ютиться в тесной каморке стоимостью двенадцать рублей, а квартира, подобная моей, стоит не меньше двадцати пяти. Деньги. Почему все упирается в них?

— Маша! — кто-то окрикнул меня.

— Да? — я повернула голову, губы улыбнулись сами. Петя одним своим присутствием рядом повышал мне настроение.

Невысокий и чуть полноватый неунывающий балагур. Таким был господин Чернышов. Он не стал ходить вокруг да около, сразу заявив:

— У меня к тебе два дела! — он лихо закрутил ус, и я хохотнула. Мне так нравилась эта его привычка! Словно гусар из прошлого века.

— Каких? — мы вошли в большой кабинет.

Я взяла маленький табурет, подошла к одному из стеллажей, встала на свою подставку и безошибочно нашла то, что искала.

— Аро, — Арс, — Арсентьев! — вытянула из папки нужный мне лист. — Святые угодники! — поморщилась. — Петя, ты только посмотри на это лицо!

— Да, — Петр Николаевич бросил острый взгляд на портрет. — Из этих?

— Ага, — согласилась я, — всё угомониться не могут, революционеры, — зло поджала губы.

— А куда ты его? — он подал мне руку, помогая спуститься с табурета.

— В розыскную ведомость.

Мой помощник понятливо кивнул, и я продолжила:

— В воскресенье Пасха, потом гуляния. Отдам сегодня, чтобы точно не пропустить. Так что у тебя за дело?

Я снова посмотрела на фото преступника. Неухоженные волосы, глубоко посаженные глаза. Огромный нос. Да уж, кого только не встретишь в моей картотеке. Это еще не самый жуткий экземпляр.

— А, — Петя почесал голову, — точно, дело. Ну, первое дело — тебя звал Андрей Аркадьевич.

— Срочно? — не хотелось идти к начальнику с тяжелой папкой в руках, но что делать.

— Да нет, не очень, — он замялся.

— А второе какое? — терпеливо уточнила я.

Он долго собирался с мыслями, а потом как бы между прочим спросил:

— Ты куда на Службу пойдешь?

— В Никольский, — недоуменно ответила я, — а что случилось-то?

— Ничего, давай мне папку и иди к начальству, — решил он наконец и, когда мы вышли из кабинета, забрал мою ношу: — Я тебе на стол положу.

— Спасибо, — я кивнула и пошла по коридору направо, в святая святых восьмого делопроизводства.

Андрей Аркадьевич сидел за столом. Новоявленный начальник сыскной полиции что-то писал, вернее, подписывал.

Изящное перо опускалось в чернильницу. Быстрый росчерк ручки, и размашистая подпись на очередном приказе.

— Мария Михайловна, — он поднял на меня глаза, — проходите, садитесь.

Красный ковер на вишневом паркете. Я подошла к любимому начальству. Села рядом и внимательно посмотрела на мужчину.

Андрей Аркадьевич Белянин — пятидесятилетний глава столичного сыска. Не наградой было его назначение, скорее, наоборот. Не был он рад новой должности, но и выбора у него тоже не было. Его предшественник ушел со службы как-то очень тихо, но люди знающие — шептались. Не стоило писать донесение о тайных увлечениях аристократии государю.

Мужские клубы. Однополая любовь.

И теперь господин Белянин возглавляет осиротевший Департамент. Ведь он, конечно же, не станет сообщать государю заведомо ложные сведения. Не станет, разумеется. У Белянина сын и три дочери на выданье.

— Андрей Аркадьевич, — я расправила юбку, — что-то случилось?

Он отложил документы и серьезно посмотрел на меня:

— Отныне домой вас будут провожать.

Что за странные заявления? Или, может быть, шутка?

— Зачем?

Андрей Аркадьевич поднялся из-за стола.

«Как же мужчинам идет мундир», — в очередной раз подумала я. Черный цвет, строгий покрой, галунные петлицы и эмблема ведомства. Серебро слегка коснулось висков, только это и выдавало реальный возраст Белянина. Нет, пожалуй, глаза. Юность не может смотреть с таким пониманием.

Он встал напротив моего стула и, тяжело вздохнув, потер подбородок. В желтом свете тусклой электрической лампы ярко сверкнул перстень с черным камнем внутри. Я занервничала, он всегда прикасался к лицу, когда ему предстояло сообщить собеседнику что-то неприятное.

— Глупо, конечно, было пытаться уберечь вас от этого знания. Рано или поздно вы всё равно столкнетесь с этим по долгу службы, — устало сказал он.

— Андрей Аркадьевич, не томите, — взмолилась я.

— Второе убийство.

Я недоуменно на него посмотрела. Вот уж чем меня теперь не удивить.

— Жертвы — молодые женщины, — сухо продолжил Белянин, — двадцать два и двадцать три года, русые волосы, среднего роста.

И вновь ничего необычного. В мрачном городе случались мрачные истории. Вся история его на крови и костях. Нет солнца, нет света, желтые стены съемных квартир, дворы — колодцы, черные закопченные потолки… Ледяная вода из ржавой колонки. Люди здесь часто сходят с ума. Чему удивляться?

— Студентки? — предположила я.

Он отрицательно помотал головой.

— Учителя, служащие, медики?

— Нет, — ответил Андрей Аркадьевич, — проститутки.

— Из зарегистрированных?

— Да, — он кивнул, — зарегистрированы, документы в порядке, и даже в бани и к медикам ходили регулярно. Предупреждая вопросы — обе Марии, и обе квартировали на Гороховой.

— Совпадение, — уверенно заявила я, — вряд ли это охота за мной.

Кому я нужна?

— Вряд ли, — согласился Белянин, — но я не хочу рисковать.

— Андрей Аркадьевич, это глупо. Как эту новость воспримут служащие? Обо мне и так ходят сплетни.

Еще бы, единственная женщина на весь Петербургский сыск.

— Ерунда, — он махнул рукой, — за честь быть вашим провожатым была целая борьба.

Я вопросительно выгнула бровь.

— Да-да, наши доблестные полицейские тянули жребий. Выиграл Пётр Николаевич.

На душе стало тепло. Петя… наверняка ведь сжульничал! Только у него и без меня полно забот. Я с улыбкой покачала головой.

— Не обсуждается, — отрезал мой начальник.

Я понятливо закрыла рот. Спорить бесполезно — этот тон всему управлению известен. Как же мне не хотелось причинять Петру лишние неудобства! Но, очевидно, придется.

— Безопасность — важнее домыслов, — веско заметил Белянин.

Безопасность важнее домыслов?

Нет, это было не так. Впрочем, вряд ли мою репутацию могут испортить прогулки с полицейскими. От моей репутации давно ничего не осталось.

Серые стены спальни Смольного института для благородных девиц.

— Что станет с твоей репутацией?! — Настя, любимая подруга, кричит.

– А что может статься с моей репутацией? – я закрываю шею платком. — У меня больше нет репутации, Настя, – горькая усмешка. — Тебе ли не знать этого?

Она прячет глаза. Родители запретили ей общаться с нищей сиротой.

– Выходи замуж за Алексея! – она хватает меня за руку, с силой сжимая пальцы. — Прошу тебя, не упрямься! – слезы стоят в карих глазах.

– Нет, – шелковый платок слетает с шеи и обнажает небольшое красное пятно. Морщусь.

Алексей. Будто метка, она сойдет с кожи и останется на душе.

– Дура! — злится Настя. — Ты делаешь хуже только себе! – громко хлопает дверь.

Я остаюсь в нашей спальне одна.

Одна… больше Анастасия Денских ни разу не заговорила со мной.

— И, Мария, — голос господина Белянина вернул меня в реальность, — зайдите к Ежову. Тело Петренко у медиков, вы ведь хотели посмотреть?

Я очнулась, кивнула. Оставила Андрея Аркадьевича в кабинете одного и закрыла за собой дверь.

То-то медики обрадуются. Девица в морге. Не девица — полицейский. «Будущий юрист», — напомнила я себе о светлом будущем. В конце концов, кто мешает мне пойти на курсы вольным слушателем? Да, я не получу свидетельство об окончании, но получу знания… Решено, в понедельник отправлюсь в Университет и всё разузнаю! Я накинула пальто и сбежала вниз по лестнице.

Двор. Маленькая неприметная дверь.

— Николай Иванович! — отворив её, крикнула я в темноту.

— Кто там такой громкий? — недовольно буркнули над ухом.

— Уф, — я не сдержала нервный смешок, — Николай Иванович, кто же так пугает бедную девушку? — притворно схватилась за сердце. — Тем более, в таком заведении!

— Это да, — довольно согласился штатный медик, — любо-дорого смотреть! — и он ударил себя по колену. — Я, конечно, супротив того, чтоб показывать покойников юным девам.

Я развела руками.

— Да-с, приказ, есть приказ, — заключил он.

Мужчина помог мне раздеться и подал белый медицинский халат. Мы прошли в маленькое помещение. В нос ударил сладковатый запах разложения.

— Стойкая, — хмыкнул мужчина.

Николай Иванович, крякнув, подал мне нашатырь. Я открыла бутылек и поднесла его к носу. В голове прояснилось, и я, сделав быстрый вдох, прошла к накрытому простыней телу следом за медиком.

— Смотри, — он откинул с лица покойника ткань, — след видишь? — показал глазами на синий кровоподтек на шее умершего, — от чего, как думаешь?

— Веревка, — озвучила я свою мысль.

— Правильно, — довольно ухмыльнулся мужчина, — мы и нашли рядом с телом веревку.

— И записку, — поддакнула я.

— И записку, — подтвердил медик. — Только записку писал правша, а наш субъект — левша. Видишь, мозоль на среднем пальце левой руки.

Я кивнула.

— И душили его сзади, борозда вон как пошла, — Николай Иванович ткнул пальцем туда, где, по его мнению, я должна была увидеть разницу между повешением и удушением.

— Вижу, — согласилась я вовсе не потому, что поняла эту разницу. Я поняла, что зря настаивала на осмотре — вполне можно было обойтись заключением Ежова. Лицезрение трупа воочию не делает из меня следователя.

— Ну, коли так, свободна! — отпустил меня Николай Иванович.

Я быстро попрощалась с мужчиной, схватила пальто и уже в дверях услышала громкий каркающий смех:

— Приходи еще!

На улице было темнее обычного. Рабочий день в управлении подошел к концу, в кабинетах погасили лампы, и лишь тусклые оконца арестантских давали немного света.

«Главное, чтобы своими ногами», — подумала я и врезалась в чью-то шинель.

— Простите! — я отскочила, поскользнулась и наверняка бы упала, если бы не крепкие мужские руки.

— Что же это вы, барышня? — хмыкнул городовой — оранжевый кант на погонах указывал на должность полицейского.

— Задумалась, — виновато улыбнулась я.

— Пойдемте, — он подал мне локоть, — провожу вас. Фонарь перегорел.

— С радостью воспользуюсь вашим предложением, — я кивнула и взяла мужчину под руку, мы направились к черному входу в Департамент.

По дороге я еще несколько раз подумала о том, что городовой встретился мне как нельзя кстати. При свете дня мне легко удавалось обходить снежную наледь, а теперь новые калоши, словно лыжи, скользили по земле.

— Всыпать бы дворнику, что не насыпал песку! — покачал головой мой провожатый, когда в особенно скользком месте я снова повисла на его руке.

Я не успела ответить. Мы вошли и в дверях столкнулись с господином Бортниковым. Городовой коротко поклонился нам обоим и, заприметив Петю, твердой походкой направился к Чернышову.

— Иван Петрович, вы еще не ушли? — удивилась я.

— Не ушел, — он отчего-то нахмурился и добавил: — я был у Белянина. Думал, сопроводить вас до квартиры, но вы, я вижу, уже нашли провожатого?

Я раздраженно стянула с шеи пуховый платок. Нет, не жарко — душит. Забота начальства это прекрасно, но зачем нужно было привлекать к этому еще и Бортникова? Он и без того уделяет мне слишком много времени. Вовек не расплатиться.

— Нашла, — согласилась я. — Это Петр Чернышов.

Адвокат резко повернулся и безошибочно нашел Петра взглядом.

— Будет конвоировать меня всю эту неделю, — нарочито весело сообщила я. — Андрей Аркадьевич распорядился.

— Вот как? — Бортников повернулся ко мне и, всматриваясь в моё лицо, попрощался: — В таком случае, до встречи на Службе?

— До воскресенья, — я выдавила улыбку и подала мужчине руку для поцелуя. Заметила недоуменные взгляды коллег и, быстро отдернув ладонь, вцепилась в пуговицы своего пальто.

Что, Мари, забылась? Ручку тебе поцеловать, на танец ангажировать? Очнись! Оглянись вокруг. Не ты ли уверяла Бортникова, что давно уже привыкла жить просто, а потому прекрасно будешь смотреться в архиве петербургского сыска!

Меня бросило в жар. Я отступила от мужчины, опустила глаза и, оправдываясь срочной необходимостью пройти в архив, покинула коридор.

Некрасиво. Невежливо. Мучительно стыдно. И пусть. Так даже лучше.

Руки бездумно выполняли знакомую работу. Карточки, фотографии, серые папки. Номер дела, фамилия, когда, почему привлекался, рост, вес, объем головы, особенности. За сухими цифрами сотни судеб, сотни трагедий.

Воры, проститутки, убийцы и революционеры. Страшное слово и еще более страшная суть. Террор, смерть, кровь. Сколько жизней унес тот страшный день и сколько бы унес еще, если бы недовольным удалось захватить Зимний?

— Не будет больше нищеты! — горящие глаза отца. — Мы покажем Европе, что такое равенство! Всякому по способностям!

Всякому по труду…

Я позволила себе рассмеяться в голос. Чтобы мечта сбылась, не обязательно было играть в революцию. Я и без перемены строя… тружусь.

— Маша? — Петя вошел в архив.

От смеха у меня выступили слезы, я отерла ладонью глаза и случайно выронила на пол пожелтевший от времени листок.

— Да? — придерживая юбку, спрыгнула с нижней ступени приставной лестницы.

— Уже поздно, тебе пора домой, — заботливо напомнил он. — Одевайся, господин Бортников отвезет тебя.

— Бортников? — удивилась я. Мы, кажется, уже дважды с ним попрощались.

— Бортников, — устало подтвердил Чернышов. — Я вынужден остаться. Еще одно убийство.

Я понятливо вздохнула. Да, удивляться нечему — всего-то тёмная сторона столичной жизни. За парадным фасадом здесь мрачные, полные грязи дворы. Только привыкнуть к этому сложно. И страшно смотреть в глаза тем, кто уже привык.

— Еще одна Мария, — Петр посмотрел на меня исподлобья.

— Когда? — выдавила я. Во рту пересохло.

Нет, Белянин дул не на воду. Просто не всё рассказал.

— По всей вероятности, утром, — с готовностью ответил Петр. — Не представляю, кому она могла открыть дверь в это время. Такие дамы работают ночью.

Чернышов подошел ближе и, подобрав с пола упавший листок, подал мне.

— Держи.

— Вы очень любезны… — пробормотала я, отвернулась к высокому шкафу и принялась мысленно считать. Один, два, три… un, deux, trois… Несколько секунд, чтобы взять себя в руки. И столько же чтобы слышать собеседника, а не шум крови в ушах.

Dix. Снова по лесенке вверх.

— Свидетели? — я захлопнула ящичек, убрав на место листок, и повернулась к Чернышову.

— Никого, в том-то и дело. Соседский мальчишка за двадцать копеек вспомнил, что видел какого-то хорошо одетого мужчину у парадной.

Я спокойна.

— За рубль тебе любой мальчишка и внешность преступника бы описал, и мотив, и орудие убийства.

— Вот и этот — шельма! — усмехнулся помощник следователя. — Но денег всё равно ему дал. Больно тощий.

— Правильно, — спустилась на пол. — Ладно, не будем заставлять Ивана Петровича ждать, — я направилась к вешалке в углу комнаты.

Петя опередил, подал мне пальто и, пока я поправляла воротник, предложил:

— Оставь мне ключ, я сам запру архив.

— Хорошо, — я повернулась к нему и попрощалась: — До встречи.

Господи, какой он уставший.

— Иди, — улыбнулся Петр. — Тебя ждут. До воскресенья.

Бортников действительно ожидал в коридоре, задумчиво рассматривая черные перчатки в своих руках. Завидев меня, мужчина достал из-под мышки котелок и, сунув в него перчатки, шагнул ко мне.

— Вы и на Службу пойдете с полицейским? — адвокат подал мне локоть.

— Иван Петрович, не знай я вас, решила бы, что вы ревнуете, — пошутила я.

— Я всего лишь волнуюсь о вас.

Мы спустились по лестнице, Бортников открыл передо мной дверь. Ветер мелким снегом ударил в лицо.

— Вы — дочь моего друга, — Иван Петрович, надев котелок, поравнялся со мной. Полицейский низкого ранга — вам не пара, — добавил он, поправляя перчатки.

Я подняла воротник пальто и со смешком ответила:

— Полагаю, подобрать мне пару не представляется возможным. Не стоит беспокойства, Иван Петрович. Господин Чернышов не интересуется мной.

Бортников придержал шляпу, чтобы не слетела от нового порыва ветра.

— Как скажете, Машенька, — по-отечески улыбнулся он мне и помог усесться в своё авто.

Мы доехали до нужного адреса. По дороге обычно остроумный и словоохотливый адвокат молчал, я же думала о том, как проведу завтрашний день. В предпраздничных хлопотах. Всяко веселее, чем размышлять об убийствах.

— Всего доброго, Иван Петрович, — попрощалась я. Бортников настоял проводить меня до самых дверей.

— Всего доброго, — тихо повторил мужчина, поклонился и оставил меня одну.

Я вошла в квартиру и закрыла за собой дверь, отрезав звуки мужских шагов. Что, если я не одна? Что, если в темноте коридора меня поджидает убийца? Я ладонями обхватила горло. На кухне часы отбили девять. Здесь никого нет.

Нет, я не стану бояться и не стану включать свет. Я сцепила челюсти и в потемках дошла до спальни. Скинула пальто и без сил упала на жесткую кровать.