Предатель

Ирина Булгакова, 2015

Худший кошмар в жизни – проснуться в незнакомом месте с осознанием того, что ты даже отдаленно не можешь себе представить, как сюда попал. И хуже всего то, что на запрос "кто я?", память впечатывает тебе в мозг огромный и циничный кукиш. Жизнь твоя подвешена на волоске, и каждый стремится тебя пристрелить, вцепиться в горло, сожрать… Когда на тебя объявил охоту весь мир, отвечать на вопросы приходится не просто быстро – но еще быстрее. Или просто забить на ответы и подчиняться единственному правилу, которое диктует тебе разум. Выжить. Любой ценой.

Глава 3

«Европа в Средние века отличалась жестокостью нравов. За мошенничество и обман человека приговаривали к наказанию слепотой, которое и приводили в исполнение на редкость изощренно: раскаленным добела железным прутом водили у преступника перед глазами до тех пор, пока они не сварятся».

У нее непременно бы все получилось! Если бы не…

Если бы не что? Если бы ей не пришлось возвращаться за талисманом — единственной вещью, оставшейся от Чегевары?

Не все так просто. В конце концов, плевать на медальон — жизнь дороже. Но именно забота о собственном выживании и заставила девушку вернуться!

Веревка нестерпимо резала запястья. Кисти связанных за спиной рук давно потеряли чувствительность. Поначалу кляп, щедро пропитанный слюной, можно было терпеть, но потом во рту пересохло и тряпка, вбитая в горло, норовила проникнуть еще глубже. Девушка с трудом сдерживала приступы тошноты. Если ей станет плохо — все закончится смертью от удушья. Рвотные массы перекроют ей дыхание. Предсмертных хрипов, доносящихся отсюда, из подвала, не услышит никто.

И тогда через пару часов Мирон найдет ее холодный грязный труп.

Последняя мысль несколько успокоила Киру. Мстительно переведя дух, она заставила тошноту ненадолго отступить. Сидеть на земляном полу, наспех устланном соломой, было также неудобно, как и лежать. Спину холодила стена, а боль в перетянутых запястьях, которые брат Мирона — Тимур — связал со знанием дела, отдавалась при каждом движении.

Но более всего — более темноты, духоты и боли бесил кляп. Какой в нем прок? Кто услышит ее вопли из подземелья, даже случись ей вытолкнуть тряпку? Кто поспешит ей на помощь?

Никто. Теперь во всем мире не отыщется человека, желающего ее спасти.

Горло у Киры сжал болезненный спазм: впереди ее ждала непрерывная цепь издевательств, которые будут становиться изощренней день ото дня. Мирон — мастер на подобные штуки и границ его фантазия не признает.

Сказать себе, невинно хлопая глазами, что не догадывалась, чем в конечном итоге все обернется? Вранье. Подозревала. Еще тогда, два года назад, когда ее четырнадцатилетней девчонкой, вздрагивающей от каждого шороха, привезли на лодке на богом забытый остров.

Подумать только! Она так радовалась, что отныне одиночество, подступающее комом к горлу, стоило только вспомнить Чегевару, ей не грозит. Кругом люди — разные и не всегда доброжелательные, но это люди, а не твари всех мастей!

И радовалась девушка ровно до того момента, пока Мирон — местный царек — не стал подбивать к ней клинья. Глупо утверждать, что она не знала об отношениях между мужчиной и женщиной. Знала. Но Чегевара (светлая ему память) всегда говорил о взаимности.

Обсуждая вопросы интимной близости, Че заканчивал пространные монологи фразой… Он вообще все поучения заканчивал этой фразой. Да, что там скрывать? И начинал, как правило, с нее.

— Доверие — это лезвие обоюдоострого ножа без рукоятки. Нельзя передать его другому, не порезавшись. Раны на руках зарастают быстро, раны в сердце — никогда. Будь осторожна, моя девочка. Человек — крайне лживое существо. Если ему что-то от тебя понадобится, даже голый, не имеющий ничего — он будет предлагать тебе одежду. В лучшем случае, предательство лишит тебя Веры, в худшем — жизни.

Вот те бы слова ей и взять за основу! А она развесила уши. Глупая девчонка! Че никогда не позволил бы ей страдать…

Кира до боли зажмурилась, сдерживая слезы. Воспоминания об ушедшем в небытие друге вряд ли придадут ей мужества и сил. Девушка мысленно назвала Чегевару другом. Но он был для нее всем. Отцом, старшим братом.

Спасителем.

Кира хорошо помнила тот день, почти десять лет назад, который забрал у нее всех: мать, отца, брата. Когда теплый — пахнувший мамиными пирогами с корицей, и шумный — наводненный звуками из многочисленных компьютерных стрелялок брата — мир, вдруг в одночасье поглотила бездна.

В тот день в школу Кира не пошла. Точнее, мама ее не пустила.

— Посиди-ка, девочка моя, денек дома, — обеспокоенно сказала мама, прикоснувшись губами к ее лбу. — Ты ночью покашливала. Зря, все-таки, мы вчера взяли тебя на шашлыки. Осталась бы с бабушкой. Я отпрошусь с работы и к обеду приду.

Кира возражать не стала. Тем более что чувствовала себя хорошо, а дома можно найти столько неотложных дел! В комнате брата уже призывно охотилось на нее темное окно монитора.

Позже, девушка так и не смогла ответить себе на вопрос: что же пришло первым? Странный гул, от которого задрожали окна на двадцатом, последнем этаже, или внезапная темнота, словно раньше времени наступил вечер.

Кира оторвала голову от монитора и взглянула в окно. То, что она там увидела, заставило ее подняться и выйти на застекленную лоджию, откуда вид открывался не в пример лучше. Зрелище сплошной стены, надвигающейся с горизонта на город, заворожило маленькую девочку. Кира не видела, где кончалась стена, и начиналось небо. Черная бездна росла, глотая город. Кажется, запоздало выли сирены, может быть, кричали люди. Наверное, в последние минуты перед гибелью город стал шумным, но память Киры сохранила только гул, от которого закладывало уши. И гигантскую волну, что постепенно закрывала видимое пространство. Рушились казавшиеся незыблемыми здания. Темная мгла накрывала вздувшуюся ленту объездной эстакады, гасила золото на куполах многочисленных соборов. Раздался оглушительный взрыв. Потом еще один. Огненные смерчи рванулись в небеса, чтобы в следующее мгновенье потухнуть навсегда.

Оглохшая, с распахнутыми от ужаса глазами, в которых отражалась приближающаяся смерть, маленькая девочка застыла на балконе. Она так и не сошла с места, наблюдая за тем, как умирает город. Потом здание тряхнуло так, что Кира не устояла на ногах. Ее бросило на пол. Окна разбились, накрывая ее стеклянным дождем…

Кира очнулась ночью, на крыше. Непонятным осталось, каким макаром ее туда занесло? Рядом никого. Маленькая девочка лежала звездным небом, на котором таял бледный диск луны. Она дрожала в своей легкой пижаме, обнимая себя руками, и плакала. До тех пор, пока в глазах оставались слезы.

Вокруг была тьма. Ветер и смерть.

Утром выяснилось, что выход с крыши закрыт. По крайней мере, для нее: отодвинуть стальную дверь ей оказалось не под силу. Шестилетняя девочка умерла бы от голода и жажды, если бы через два дня не появился Чегевара. Он пришел, чтобы на следующие восемь лет заменить ей все, помочь принять и заново отстроить новый Мир.

Чегевара нашел девочку на крыше. Как рассказывал спаситель позже, он разглядел дрожащее от холода дитя в бинокль с крыши соседнего дома. Плавал он хорошо, поэтому для него не составило труда одолеть расстояние в несколько десятков метров. Че был невысоким, подвижным, с небольшой бородкой и усами, о которых продолжал заботиться до последнего дня. Пожизненный оптимист, он принял мир после катастрофы легко, как нечто, к чему следует только приложить руки и все станет приемлемым. Нерушимое правило «счастье — то, что ты создаешь» он соблюдал неукоснительно. В прошлой жизни у него остались бывшая жена и сын, с которым видеться после развода ему не позволяли. Что с ними сталось, доподлинно Че не знал. Его насмешливое отношение к жизни не сломила катастрофа, хотя старалась — бог знает как. Мать он похоронил давно, отца никогда не знал. К тому времени, как рухнул знакомый мир, все родственные связи оказались разрушенными — многочисленные цунами лишь довершили начатое. Че вспоминал о сыне с грустью, но без трагизма.

— Что же, — первое время он повторял слова особенно часто, — сына бог взял, зато дочку дал. Кем бы я был без тебя?

«А я, Че? А я?» — мысленно кричала маленькая девочка, прижимаясь к небритому мужчине.

Кира приняла его сразу, всем сердцем и душой. Че отвечал ей тем же. В мертвом городе, поначалу заполненным трупами, которых постепенно течение унесло куда-то на запад, спаситель нашел пристанище. В торговом центре на верхних этажах. Там, в залы с уцелевшими стеклами заглядывало солнце, каждый день пересчитывая оставшихся в живых. Над широкими, кожаными диванами висела плазменная панель — мертвый осколок цивилизации.

Еды оказалось вдоволь. Первое время Чегевара как проклятый сутками напролет нырял в затонувшие складские помещения, выуживая все, что могло пригодиться. Консервы, пластиковые упаковки, баллоны с водой, инструменты, холодное оружие, одежду всех размеров и так далее. Он работал на износ и успокоился только тогда, когда решил, что все остальное переживет зиму. Че раздобыл десятки надувных лодок, насосов, многочисленных удочек… Да всего и не перечислишь. Он своими руками сложил печь из подручных материалов. Она поначалу дымила, но в конечном итоге сдалась под недюжинным напором экспериментатора.

Когда температура воздуха не поднималась выше плюс десяти градусов, они жарили на решетке рыбу. О том, каким спаситель оказался рыбаком, говорило то, что Кира вскоре смотреть на нее не могла. В одной из комнат он оборудовал нечто вроде садика, собрав на импровизированных грядках многочисленные уцелевшие на верхних этажах жилых домов растения. В другой красовалась гордость Че — библиотека, пополняемая всякий раз, когда названный отец затевал глубокие рейды в город, теперь состоявший из островов высоток. Вечерами, сидя перед камином, он просил девочку почитать. Начиналось, как правило, с классики, перемежаемой щедрыми комментариями Че. Но часто дело доходило до беллетристики — любимого чтива Киры — любовных романов и боевиков. Единственное, чего не принимала душа Че — фантастики на тему апокалипсиса.

— Какая ж это фантастика? — пожимал он плечами. — Это реальность. А о реальности я знаю больше, чем они.

Идиллия рухнула в одночасье. Уцелевшие в городе люди отчего-то сокрушительно быстро теряли человеческий облик. И «богатства», которыми обладал Че, будили зависть. Они были другие, те люди. Всегда шли на контакт, держа нож за пазухой. Так говорил Че.

— Для иных людей цивилизация — только ширма, скрывающая истинную суть. Но вот случилась катастрофа, всю шелуху с них как ветром сдуло. И оказалось, что к этой шелухе прилипли все моральные ценности, которыми так гордилось человечество. И на поверку осталось только голое, бесчеловечное нутро.

Чегевара всегда пускал особо настойчивых на свою территорию, именно туда, где все было предусмотрено для встречи непрошеных гостей. Но… Че никогда не выпускал их живыми. Кира узнала об этом не сразу. Однажды…

Ах, о чем она думает сейчас, сидя в грязном подвале, со связанными руками и кляпом во рту! В конечном итоге он предал ее! Предатель!

Девушка всегда будет помнить тяжесть безжизненного тела, широко открытыми стеклянными глазами наблюдающее за ее бессмысленными усилиями. Она прижимала к себе мертвого Че. Трясла до изнеможения, словно бесконечные движения способны были вернуть ему жизнь. Она разжала объятия после того, как руки свела болезненная судорога. Осторожно положила мертвеца на бетонный пол, залитый кровью, и обессилено отодвинулась к стене. И до нее, наконец, дошло, что теперь между ней и одиночеством, сравнимым со смертью, никто не стоит.

Он…

Он называл ее «мое солнце», не признавая уменьшительно-ласкательных прозвищ. Он был чудом, ее Че, вечно небритый Ангел-хранитель…

А потом приплыли они, люди с острова. Пришли с дарами, поманив ее давно забытым вкусом хлеба. И ей, в буквальном смысле сходящей с ума от одиночества, показались не такими уж опасными чужие улыбки на лицах женщин, неуловимо пахнущих мамиными пирогами.

Они поманили ее дарами, назвали забытым словом «сестра», всколыхнув со дна души горечь давно уснувшей памяти. Девушка поддалась на уговоры и поплыла с ними на остров. И, как муха, увязнув в липкой паутине собственной доверчивости, подспудно стала ждать приближения гадкого паука.

Пока не дождалась…

Кира сидела, запрокинув голову, затылком касаясь земляной стены, и не замечала, как горячие слезы катятся по щекам. Не нужно было возвращаться. И дело даже не в медальоне — вернее, образе богородицы на золотой цепи — единственной вещицы, оставшейся от Че. Там, в рюкзаке, спрятанном под половицей в бане, лежали нож, зажигалка, теплые вещи, лекарства — богатство, таким трудом добытое из посылок, которые Тимур привозил с архипелага. И забытая кем-то в стародавние времена лодка терпеливо дожидалась ее в Гиблой бухте, куда ходить не каждый отважится.

Тянула, все откладывала побег, вот и дооткладывалась. На свою голову.

Солнечным утром, когда настороженный лес впитывал влагу после ночного дождя, ничто не предвещало беды. Пели птицы, надрывались сверчки в траве — кто бы мог подумать, что этот день станет последним днем ее свободы.

Мирон перехватил Киру на мостике у ручья. Она несла обед для названных братьев на дальний выпас. Здоровенный темноволосый мужчина слегка за тридцать, сжал ей предплечье. И, играя бицепсами на обнаженной по плечо руке, проникновенно заглянул в глаза.

— Сегодня в мой дом переедешь, — тоном, не терпящим возражений, сказал он. В карих глазах тлела похоть. Неприятная усмешка кривила тронутое щетиной лицо. — С твоей, типа, родней я договорился. Много за тебя не попросят.

— Руку пусти, — сквозь зубы попросила она. — Больно.

— Вот это больно? — Мирон сжал ее предплечье до хруста. — Ты еще боли не знаешь. Но будешь характер показывать — узнаешь. Обещаю. Что было с Марицей помнишь?

Бывшая жена Мирона была старше Киры на пару лет. Поговаривали, что побои свели ее в могилу. Но Лерка, одна из названных сестер, в темноте вечерней бани рассказывала и вовсе страшные вещи. Будто однажды, на реке, она случайно увидела голую Марицу и обомлела. Да, синяков было много — и свежих, и отдающих желтизной. На щиколотках и запястьях виднелись застарелые рубцы. Однако более всего впечатляли следы от ожогов и длинные порезы, на которых коростами запеклась кровь.

Подобные разговоры велись тихо. Кто станет указывать главе клана Верховцевых? На острове царили патриархальные нравы, и тон задавал тот, кто сильнее.

— Хочешь и меня в могилу загнать? — тихо спросила Кира. — Как Марицу?

— Будешь хорошо себя вести — поживешь.

Кира промолчала. Чуть позже, когда Мирон скрылся в лесу, она закатала рукав футболки и разглядела отметины, оставленные железными пальцами.

И после такой «теплой» встречи, какой черт ее дернул вернуться? Обошлась бы как-нибудь без вещей и медальона — к чему носить напоминание о том, кто навеки поселился в сердце? Нужно было бежать прямиком в Гиблую бухту, отвязывать лодку и грести, грести до изнеможения! А потом, как известно, все течения ведут в затопленный город. Ищи ее, свищи среди многочисленных островов-небоскребов!

Вместо того чтобы следовать намеченному плану, девушка вернулась. Неслышной тенью (как ей показалось) скользнула в баню. Метнулась в угол, присела на корточки, отрывая доску от пола. И в то же мгновенье в перестук сердца, шумом отдающийся в ушах, вклинились негромкие голоса, прозвучавшие за спиной.

— Это ищешь, девушка?

— Да рюкзачок свой, заныканный. Чего еще ей там искать?

Кира обмерла. Не оглядываясь, она знала, что там, за спиной, вальяжно расставив ноги, стоит Тимур, держа в руках ее рюкзак, а рядом, выглядывая из-за его плеча, злорадно ухмыляется Лерка.

Та еще гадина.