Глава 2
Связанные одной паутиной
Баба Яга качнула крюк с висящим на нём Кузьмой и вытерла пот с лица цветастым дырявым платком:
— Ох ты ж ёлочки-моталочки! Не в том бабушка возрасте, Кузьма, чтоб за тобой каждую неделю по лесу летать. Теперь никуда не убежишь, пока своё не получу!
— А не надо за мной летать. Отпусти меня, карга старая, — дёрнулся Кузя.
Но не зря Яга всё лето ходила к лесным паукам перенимать искусство макраме домовым на погибель. И корзина у неё теперь что надо, и Кузе не отцепиться, как ни крутись под чёрным потолком.
— Отпущу-отпущу. Вот отдашь волшебный сундучок — и отпущу.
— Не дождёшься! — взвизгнул Кузя.
— Тогда повиси пока туточки. Пока я воду кипячу, — подмигнула бабуля и грохнула на печь глубокий чугунный котёл.
— Ты чего это удумала?
— Не отдашь сундук — я тебя съем. — Яга пожала плечами и подпихнула в печь берёзовое полено и немного бересты.
— Не съешь, — с сомнением отозвался Кузя. — Мы родня. Родня невкусная, это все знают. И ещё тебя все наши проклянут — наши родственники.
— Слушай, родственник, ты мне сундук должен — это раз. Два: домовые мне — седьмая вода на киселе. Вот с киселём я тебя и сня́маю!
— Фу! — поморщился Кузя. — С киселём я особенно невкусный.
— Фу так о бабушкиной стряпне отзываться! — обиделась Яга и выволокла мешок с мукой.
Мышь подскочила и юркнула в щель в полу. Изба хохотнула и подпрыгнула, а на стол шмякнулась еловая скалка — то что надо!
— Эх ты ж ёлки-моталки! — Яга почесала платок, вспоминая заклинание. — Скалки-скакалки, туда-сюда раскаталки!
Еловая скалка послушно принялась замешивать тесто, проворно прыгая по столу, подпихивая и закидывая в чан гусино-лебединые яйца вместе со скорлупой, тростниковый сахар, подливая конопляное масло и лосиное молоко. А Баба Яга потянулась было за сушёными грибами, но вспомнила, что умеет колдовать, и просто дунула на связку.
Грибы друг за другом съехали по верёвочке, разлетелись по тесту и лихо в него закатались.
— Пирожок с грибами будешь? — покосилась Яга на Кузю.
— Сама ешь. С киселём.
— Не хочешь — как хочешь. Виси голодным.
Яга стянула с головы платок и поковыляла к огромному старинному зеркалу с резными створками. Раскрыла их, задумалась. Улыбнулась ласково:
— Отдай сундук и иди, а? Домой, к людям своим. Дом скоро развалится без тебя! Как ты не понимаешь!
— Я-то понимаю. Да нет у меня сундука, как тебе ещё объяснить? А был бы — не отдал бы, карга ты непонятливая, престарелая.
— Значит, развалится дом, да и Кузеньке конец. — Яга захлопнула зеркало и накинула на него свой рваный платок. — Какой домовой без дома, скажи ты мне, мелкий мухомор? Саранча попрыгучая! Клещ лохматый!
— Сама как клещ прицепилась! Как клоп домашний! Как пыль к тапке! Как лизун к потолку в детской комнате! И не надо меня пугать! Домовые никого не боятся, потому что они самые страшные! Ну, после некоторых, у которых красота — очень страшная сила. Не видать тебе волшебного сундучка!
Яга, как услышала эти обидные слова, так и села на раскалённую лопату с пирогами. И как заорёт!
А потом подскочила, дотянулась до волшебного веретена, которое ей пауки подарили давеча на уроке лесного макраме, а им — диковинный тутовый шелкопряд из тёплых и сладких шелковичных краёв. Пауки, конечно, веретено дарить не хотели, но разве ж откажешь Бабе Яге? Раскрутила она его — словно вихрем подхватила. И затянуло веретено Кузю шёлковыми неразрывными путами — прочными, как злодейские чары. Замотало домовёнку рот, оплело с головы до ног липкой белой нитью. Повис он, маленький и лохматый, на крюке под закопчённым потолком — беспомощно, но не безвольно.
Потому что как угодно умела колдовать Баба Яга. Каждого могла связать, превратить в кокон, заставить завернуться в тесто и полезть в печь — даже прожить с ней тридцать лет в одной пыльной избе. Ничего не стоило колдунье напугать, извести, поработить весь лесной народ. Только ум и волю маленьких и храбрых она поработить не могла. Просто у неё самой ни того ни другого никогда не было. Так откуда же ей знать, что это такое?
