Глава 9
Ох уж этот Кузька!
Замотанный в мягкое банное полотенце домовой сидел на столе и с ужасом косился на кремовые розочки и мармеладные листики.
— Я не козёл, я такое не ем!
— Да ты только понюхай! — уговаривала Наташа.
— Баба Яга тоже так говорит, когда зелье всяким Иванам подмешивает. А потом поминай как звали. Тоже травница знатная, прямо как ты. Не люблю я траву и не буду!
— И не надо! — кивнула Наташа. — Понюхай, пожалуйста.
Домовой осторожно понюхал. И ещё раз понюхал. И сам не понял, как проглотил пирожное вместе с розочками, листиками и корзиночкой. Вот это вкуснота!
— Сама готовишь или помогает кто? — спросил он, утираясь рукавом и поглядывая на тарелку с печёным яством.
— Магазинные, — улыбнулась Наташа.
— Родич, значит, помогал. Хорошо получается, пусть ещё печёт! — облизнулся Кузя и слопал ещё две корзиночки. — Накормила девица добра молодца, благодарствую. И в баньке попарила. И напоила так, что страшно вспоминать.
— Тогда рассказывай!
— Ладно, слушай.
И рассказал Кузя Наташе всё-всё, как было на самом деле. То есть в сказке, но это одно и то же.
И про Бабу Ягу вероломную, и про волшебный сундук, который ей жить спокойно в чаще не даёт. И как она тридцать лет его искала да Кузьму на крюке пытала, паутиной шёлковой заматывала да над котлом подвешивала для устрашения, грымза лесная нехорошая. И она бы, может, тот сундук и нашла, кабы был он у Кузьмы в распоряжении. А сундук-то волшебный у Наташиного батюшки спрятан! То-то и оно.
— Нет у нас ничего волшебного, — мотнула головой Наташа. — И быть не может. Папа давно в чудеса не верит, он сам говорил. А мама — тем более.
— То-то он его с чердака забрал да в коробе схоронил!
— Это папин сундучок, что ли? Так давай я его заберу?
— Мели, Емеля, твоя неделя!
— Чего?
— Заливаешь. Брешешь. Врёшь, одним словом.
Вот это уже было совсем обидно и несправедливо. И Наташа вышла из столовой.
Пусть Кузя там один сидит, раз он считает, что Наташа брехунья. Заливака. Мельница. Нет, не мельница, наверное. Врунья, одним словом. Она в жизни никого не обманывала. И не придумывала.
Мама Наташей гордится. Наташа даже математику не списывает. Не знает — так контрольную и сдаёт: подписанный листочек. Ей классная за честность не раз оценки завышала. И на физкультуре тоже. Все девчонки за родителей записки написали, чтобы урок прогулять. А Наташа тоже прогуляла, но честно. И потом дома сразу призналась. А папа всё равно так расстроился, что Наташа больше вообще никогда не прогуливала. И на собраниях Наташу всегда хвалили. Говорили, что сказочная девочка. Очень честная. И это последним домовым нужно быть, чтобы в обмане её подозревать. Вот сейчас мама с сумками по коридору в столовую пошла — хоть у неё спросите, какая Наташа честная. Ох уж этот Кузька!
— Кузька! — Наташа схватила сундучок, вскочила и побежала в столовую.
Но Кузьки на столе уже не было. На столе валялись покусанные пирожные, а за столом, подперев подбородок руками, сидела мама:
— Ты же мне обещала, Наташа!
Мама взяла мокрое полотенце и понесла в ванную.
— Прости, мамочка. Сейчас уберу.
Наташа схватила тарелку с недоеденными пирожными, открыла холодильник и с облегчением выдохнула. На полке сидел Кузьма и жевал сосиску.
— Хорошо я схоронился, — похвалил он сам себя. — Уютно здесь. Не жарко. И кормят сносно.
Наташа вытащила домового из холодильника, хоть тот и считал, что укромнее места в доме не найти и хорониться там — одно удовольствие.
Не успела она подумать, что хорошо бы его и правда куда-нибудь спрятать, как Кузьма тут же спрятался сам. Пришлось снова искать его по всем ящикам и аукать.
— Да ау-ау, — выглянул домовой из духовки — весь чумазый, будто и не парился никогда в Наташиной мойке. — Тут буду жить. И не упрашивай, не вылезу.
— А так? — Наташа вытащила из-за спины золотой сундучок, покрутила им перед Кузиным курносым носом и спрятала снова. — Тоже не вылезешь? Ну ладно.
— Погоди, красна девица! Стой, кому говорю! — Кузя семенил за Наташей, стуча лапоточками. — Смотри, я уже слушаюсь! Да посмотри ты! Обернись! Замри немедля! Красавица ты моя, Наташенька! Я больше не буду! Никогдашеньки! Печью клянусь вашей закопчённой! Да чтоб я в мойке утоп, если хоть раз тебя не послушаюсь! Не видать мне магазинных корзиночек, если вру, волшебница ты моя! Да я даже не начинал озорничать-то, окстись! Ты что, домовых не знаешь?
Конец ознакомительного фрагмента.
