День Благодарения

Илья Горячев (2023)

«Новая нормальность» перемолола коллективный Запад без российских ракет: неспособный противостоять «беженцам» со всех концов густонаселенной планеты, зачищенный «золотой миллиард» пресмыкается на помойках, обеспечивая процветание бездельного бантустана, заполонившего Европу и Северную Америку. Рушатся некогда могучие Штаты: циники в Вашингтоне обсуждают вопрос о предоставлении избирательных прав домашним животным посредством внедренных коммуникаторов, позволяющих тем «голосовать»… Оставшиеся немногочисленные «стопроцентные» американцы собирают последние силы в подконтрольных им частях страны, чтобы предотвратить общенациональный крах. Прочитав этот увлекательный роман, читатель обретет понимание сложности современного бытия, в котором возрождённая Россия вступила в последний бой за жизнь на этой крошечной Земле.

Глава 5

Paddy wagon^[16]

Мистер Бёрнс дышал, как паровоз, его лицо было пунцовым. Гнев, слегка приправленный щепотью страха, буквально оглушил его. Давненько он не сталкивался с такими бесцеремонными персонажами, а эти ещё к тому же были облечены властью. Это, конечно, была не та старая добрая респектабельная власть, вызывавшая уважение поневоле своей основательностью, укоренённостью, достоинством, власть, подчинение которой не вызывало никакого внутреннего протеста и отторжения из-за её естественности, а власть новая, напоминавшая, скорее, развязного, агрессивного грабителя из подворотни, мелочного и злопамятного — власть меньшинств, низов и прочих, когда-то отверженных, а теперь бравших реванш за своё ничтожество и былое унижение — Власть Этих.

Эти… Он так много говорил о них — обличал, поносил, предостерегал, а вот теперь впервые столкнулся и растерялся. Нужные слова будто вылетели из головы фермера, когда его затолкали в фургон с надписью UPS^[17] на борту, потому практически все едкие, туповатые, по большей части вербальные, уколы черноглазых во время поездки остались без ответа. Мистер Бёрнс был очень зол на себя за это. К тому же в комнате, куда его втолкнули, стоял резкий запах химических моющих средств, и не было окон. А его самого унизительно приковали к петле в поверхности блестящего стального стола и оставили в одиночестве. В довершение всего шнурок на его потёртом ботинке готов был совсем уже развязаться, а наклониться и подтянуть шнуровку он не мог — мешала слишком короткая цепь наручников. Это раздражало больше всего. На всякий случай, он подёргал цепь, проверяя прочность петли в столе.

— Успокойтесь, Бёрнс, успокойтесь, — в кабинет вошёл маленький сморщенный человечек с густыми бровями на абсолютно голом черепе, — вот, выпейте воды, — он поставил пластиковый чуть смятый у донышка стакан на стол перед фермером, — я профессор Райдер и мне любезно разрешили с вами пообщаться. — Он устроился напротив и бесстыдно уставился прямо в глаза. — Что, подзаработать решили, да? — он выдержал выразительную паузу и, наклонив голову, принялся разглядывать фермера так, будто тот был пойманной чупакаброй в лаборатории. — Плотоядность, забой и торговля умервщлённой плотью животных является серьёзным федеральным преступлением. Неужели вы ничего не знали об этом? Или думаете, в вашей глуши законы не действуют? — говорил он очень быстро, выплёвывая слова очередями, как это делали некоторые особо мерзкие дикторы на ТВ, одновременно пуча глаза и по-змеиному выбрасывая голову вперёд.

Мистер Бёрнс неспешно отхлебнул воды, немного успокоился и собрался. «Ну уж этому-то типу я обязан дать отпор», — подумал он. И, тщательно подбирая слова, размеренно произнёс:

— Я — фермер во втором поколении, и я занимаюсь сельским хозяйством не из-за денег, хотя производить продукты — мой бизнес. Что касается забоя скота и торговли мясом, скрывать не буду, для меня это вопрос принципа.

— Какого же? — Теперь профессор был слегка насмешлив, — бросать вызов обществу, эпатировать публику, привлекать к себе внимание? Объясните же, что это за принцип такой, краеугольный, что вы ради него всю свою жизнь под откос пускаете. Ну?

— Еда должна оставаться едой, а не претендовать на руководство моей фермой, — мистер Бёрнс говорил медленно, с трудом подбирая слова для объяснения чего-то столь же естественного, как дыхание, — кто мог подумать двадцать лет тому назад, что эти циники в Вашингтоне всерьёз будут обсуждать вопрос о предоставлении избирательных прав домашним животным? Да, я понимаю, есть эти коммуникаторы, позволяющие псам как бы говорить, а теперь и эти китайские нейро-импланты в собачьи мозги, но… — Он запнулся и паузой тут же воспользовался профессор:

— Вас это смущает? Ваше чувство собственной исключительности ущемлено? — использование старого названия столицы профессор Райдер также отметил, но не стал заострять внимания на этом — вербальное диссидентство — черта абсолютно всех людей устаревших моделей, как вот этот вот замшелый фермер.

— Я не верю в мудрость большинства, да и в выборы я тоже не верю, особенно когда выбирать собственно и не из кого, — а большей части современных людей я бы не доверил даже заказать кусок яблочного пирога… А тут псы, — фермер хмыкнул, — выбор — это ответственность, а всем этим и отвечать-то не за что… У них ничего нет, им нечего терять, а они хотят, чтобы и другие стали бы им ровней. А тут орудия труда вместе с едой обретают голос, да и к тому же я ещё и в долгу у них, оказывается. Если городских умников послушать, то так получается… Если так дальше пойдёт, то скоро меня заставят перед старым трактором извиняться за то, что я на нём поле пахал, не спросив его мнения. Так ведь выходит, по-вашему.

— Вы всё сказали? — профессор что-то черкнул в записной книжке и тут же захлопнул её. — Что же, мистер Бёрнс, ваша позиция становится мне всё более ясной. Из-за таких как вы, я был вынужден покинуть кафедру в университете и посвятить всё своё время отстаиванию идеалов демократии, хотя преподавательская деятельность мне куда ближе. Ну, а если говорить о вас, то на подобных вам я насмотрелся уже вдоволь. Ваше мировосприятие банально и предельно упрощённо. Типичный ретроградский взгляд на мир так называемого белого консерватора, конспирология, теория заговора и всё такое или вы больше причисляете себя к числу религиозных фундаменталистов? Нет? Ну вам виднее, конечно же, — он тяжело вздохнул. Получилось наигранно. — А вы думаете, нам легко? Для вас мы какие-то радикальные реформаторы, разрушители привычного вам мироустройства? Но это сугубо субъективный взгляд. Ваш и таких, как вы. Поверьте, людей вашего типа я повидал немало и хорошо представляю такой взгляд на вещи. Но в объективной реальности мы — центристы и, как бы это удивительно для вас ни звучало, даже можно сказать, что мы в некотором смысле консерваторы. Для текущего момента. В разумном смысле, разумеется, — поспешил он добавить, опасаясь неверных ассоциаций, — просто вы и вам подобные меряете жизнь мерками, устаревшими пятьдесят, а то и сто лет назад. А знаете, с кем нам сегодня приходится иметь дело и считаться? Вот, к примеру, радикальные трансгендеры, которые стремятся к бесполому обществу. Их, кстати, значительно больше, чем таких, как вы. С их точки зрения, пол это всего лишь социальный конструкт. Лично я так не считаю, но это между нами, а вот уважать и защищать этих граждан и их мнение — мой долг и святая обязанность! Знаете, сколько сил уходит, чтобы гасить их стычки с такими организациями как «Чёрные пантеры» или «Фарраханс Дивижн»? Да и с «Сынами Ацтлана» у них есть противоречия серьёзные… И заметьте, я сейчас говорю лишь о тех, кто остался в офлайне. Диджитал-веяния отнимают у нас сил даже больше, несмотря на то, что не выходят за пределы Сети. Вы слыхали о виртуалах? Физически они мертвы, но их сознание вместе с памятью перемещены на искусственные носители информации, а потому мы не можем их игнорировать, а их мнение, мягко говоря, весьма специфическое, ведь они живут исключительно в цифровой реальности. А католическая церковь? Вы и представить себе не можете, сколько усилий мы прикладываем в Сенате и Конгрессе, чтобы не допустить их полного запрета. Причём, с нашей стороны, это чистая благотворительность. Дань исторической памяти, так сказать. Католики — анахронизм. Объединённая Реформированная Христианская Церковь авторитетнее и весомее, а техно-вуду куда прогрессивнее и популярнее, но мы тем не менее защищаем устаревшую по всем параметрам католическую иерархию, даже вопреки собственным убеждениям, несмотря на их лукавство, — уж мы-то знаем, масштабы их куда как сомнительной — не хочу говорить подрывной, хотя мог бы — деятельности и контакты с корпорациями, засевшими в так называемых анклавах. Мы, я говорю мы потому, что достаточно хорошо представляю убеждения и ценности моих коллег, так вот, мы — просвещённые либералы…

— Вы уничтожили нашу страну, — мистер Бёрнс тяжело дышал и смотрел куда-то в сторону, а на его лице застыла презрительная гримаса.

— Нет, нет и ещё раз нет! Её уничтожаете как раз вы! Своей безответственностью, упёртостью, ограниченностью, — в голосе профессора Райдера послышались убеждённость и жар, исключающие всякое притворство. — Веганство — одна из непреложных ценностей современного общества, это результат эволюции общественных взглядов. Тут ничего не зависит от меня или от вас. Мы просто должны считаться с веяниями времени и мнением большинства. В былые времена я бы никогда не отказался от хорошо прожаренного стейка или четвертьфунтового бургера, но теперь я понимаю аморальность подобных желаний в современных условиях, знаю, как это выглядит в глазах десятков миллионов моих соотечественников, а потому пе-ре-стра-и-ва-юсь, — это слово он произнёс по слогам для большей убедительности, — а вы вместо этого работаете на разрыв социального поля, причём делаете это сознательно! Поддерживает веганство более семидесяти процентов населения и это по закрытым опросам, а по открытым так и все девяносто восемь процентов! Вы же своей позицией, поощрением контрабанды провоцируете радикалов на удар по вам же. Вы понимаете хотя бы, что мы вас защищаем? Если бы информация о вас попала бы в паблик, ваша ферма сгорела бы в течение суток… Да что с вами говорить… — профессор Райдер прервался, вновь что-то помечая карандашом в записной книжке.

— Вы утомили меня, профессор, — медленно произнёс мистер Бёрнс, — от ваших речей болит голова, и поднимается давление. Везите меня уже в суд.

— Суд? Какой суд? — Райдер заметно оживился, — там занимаются уголовными преступлениями, а изменения в уголовный кодекс ещё не вступили в силу. Волокита, знаете ли. Действующее пока ещё законодательство вы формально не нарушали, но, что гораздо важнее любых бюрократических условностей, вы противопоставили себя обществу и всей нашей прогрессивной системе ценностей, а учитывая ваш возраст, это, скорее, относится к опеке и психиатрии. Потому ваш вопрос рассмотрен комиссией по гармонизации общественных отношений…

— Это когда же? — фермер ударил кулаком по столу и попытался вскочить на ноги, но цепь, пристёгивавшая наручники к столу, не дала ему этого сделать.

— Не надо шуметь, мистер Бёрнс. Не надо, — профессор поднял ладони в успокоительном жесте, — да вот прямо сейчас. Комиссия в моём лице решила отправить вас в коворкинг на терапевтическое перевоспитание сроком на один год. Это совсем немного, даже в вашем возрасте. Там вы получите возможность избавиться хотя бы частично от эгоцентризма, победить свой эгоизм и научиться учитывать и уважать интересы других членов общества, — он надавил клавишу интеркома, — уведите его.

Примечания

16

Разг., аналогично русскому «чёрный ворон».

17

UPS (United Parcel Service) — Служба доставки посылок.