Куда исчезают обычные люди?

Игорь Филатов (2024)

Молодая сотрудница полиции, занимается рутинным делом пропавшей без вести женщины, но сталкивается с такими вещами, о которых хотела бы никогда не знать. И теперь у неё нет выбора — только идти по «следу из хлебных крошек», в надежде найти выход из ловушки, которую приготовила для неё судьба. А готовы ли вы следовать за ней? Обратной дороги не будет…

День девятый

Второй раз встретиться с Евой оказалось непросто. Сорокина написала ей сразу же в пятницу и скинула список по питанию Антона, который сделала Марта, но сообщение осталось непрочитанным. Вчерашний день выдался тяжёлым, и Ане было не до Евы, а вот во вторник утром оперативница решила её снова побеспокоить. Набрала сообщение с просьбой о встрече — получено, но не прочитано. Позвонила — в ответ тишина.

— Ева-то куда, блин, пропала… — ломала голову девушка.

Однако просто сидеть и ждать у моря погоды было для Сорокиной непозволительной роскошью, и она занялась другими делами. А главное — на выходных ей привезли заказанные книги, и теперь каждую свободную минуту она стала проводить за чтением. Поначалу шло туговато, но она быстро освоилась. Разыскивала незнакомые термины в интернете и делала пометки, когда попадалось то, что, по её мнению, могло пригодиться в этом конкретном деле. Невыполнимую задачу стать экспертом в психологии, психиатрии, биохимии или диетологии она перед собой не ставила. Она проводила расследование — просто теперь улики выглядят и называются по-другому — что с того? Главное — умение искать и находить, складывать нужное и отметать ненужное.

В обед смартфон сигнализировал о поступившем сообщении. Аня посмотрела в мессенджер и увидела ответ от Евы: «Это кошмар!»

— Действительно, — согласилась Сорокина, не дождавшись продолжения, — интересно, про что она…

Минут через двадцать плинькнуло снова: «Я в Дубае — вечером вернусь в Москву. Жду вас завтра, там же, в двенадцать».

— Вот это уже лучше. Надо сочинить что-нибудь опять про завтрашний выезд…

Аня отложила книгу, перебирая в голове варианты отмазок, когда на пороге кабинета появилась Васильева и положила на стол большой конверт.

— Привет. Тут ответ на тот запрос, который я возила в пятницу.

И по выражению лица, и по голосу было понятно, что она чем-то недовольна.

— Привет, Тань. Спасибо, что забрала, — Сорокина сделала вид, что не заметила неприятных интонаций.

— Я вот тут подумала, — Васильева не стала, как обычно, садиться на стул, а встала в позу, скрестив руки на груди, — надоело мне по твоим делам бумажки таскать. Я курьером не нанималась.

— А кем нанималась? — не глядя на подругу, невозмутимо спросила Сорокина, взяла конверт, распечатала и стала перебирать бумаги.

— Ты чего из себя начальника-то строишь? — начала та заводиться.

— Я, Тань, никого из себя не строю. А конкретно эти бумажки, напомню, были в нагрузку за то, что я, в сто первый раз, твой зад прикрывала, пока ты, как оказалось, развлекалась и улики подозреваемым раздавала. Склероз? — всё так же спокойно ответила Аня и подняла наконец глаза на покрасневшую от возмущения Таньку.

— Один раз тебя попросила, как подругу, и будешь теперь меня всю жизнь этим попрекать?! — взвизгнула она.

— Значит, склероз… Маникюры, педикюры, магазины, парикмахеры, пьянки-гулянки — Анечка, прикрой, Анечка, помоги. То ли память у тебя короткая, то ли таракан опять в башку заселился и вещает всякий бред. Может, тебе к экзорцисту сходить?

Сорокина и на этот раз умудрилась сохранить спокойствие, хотя внутри у неё уже начинало клокотать.

— Это всё твои фантазии, — неожиданно внаглую заявила Васильева. — Никуда я не уходила и никому ничего не раздавала.

— Странно мне всё это… — вздохнула Аня и отвернулась в сторону окна. — Мы с тобой вроде дружили, друг другу помогали, какими-то секретами делились… Дружеские подколы? Так они на то и дружеские — иначе на этой работе с ума сойдёшь, — она вернула расстроенный взгляд на собеседницу. — Что случилось-то?

— Просто ты эгоистичная сука, которая думает только о себе, — как-то неестественно усмехнулась в ответ Танька.

— Не пойму, что происходит, но чую, что-то происходит… — снова вздохнула Сорокина. — А пока я с этой хренью разбираюсь, чтобы тебе было не так сладко и весело, ознакомься, пожалуйста, вот с этим.

Она нашла в смартфоне файл их разговора про пропавшую расписку, который заранее вырезала из общей записи, и отправила его Васильевой.

— Если твой таракан опять начнёт чудить, я найду кому это ещё отправить — усекла?

Татьяна нажала на воспроизведение и покраснела ещё сильней. Она набрала в грудь воздуха, готовясь выплеснуть наружу разрывающий её изнутри поток заковыристого мата, но Аня прижала указательный палец к своим губам и спокойно добавила:

— Не надо, не усугубляй.

Танька застыла с надутыми щеками и выпученными глазами, а затем выскочила из кабинета, изо всех сил впечатав дверь обратно в проём. Сорокина сморщилась от грохота захлопнувшейся двери, затем картинно изобразила у себя на лице удивлённое недоумение и вернулась к просмотру документов, привезённых, видимо, теперь уже бывшей подругой. Это был ответ о недвижимости, имеющейся в собственности у Борисовой, в котором обнаружились интересные факты. Во-первых, оказалось, что кроме известных двух квартир в этом же подъезде у неё есть ещё две. Судя по нумерации, одна была этажом выше той, в которой жил Антон, а вторая — этажом ниже.

— Любопытно, что там?., — почесала Аня лоб и продолжила чтение.

Во-вторых, вишенкой на торте красовалась квартира в Москве, причём в том же районе, что и почтовое отделение, индекс которого значился на открытках, отправленных Вере Николаевне в Лефортово.

— Это уже что-то… — довольно пробормотала Аня. — Есть шанс, что там Борисова и жила — надо бы туда съездить и разузнать. Вот как раз завтра после встречи с Евой и заскочу, а если что, навру начальнику, что именно туда и ездила.

Железные шкафы молчаливо согласились с её планом, и мысли девушки вновь вернулись к Таньке. В груди щемило от второго коварного удара за два дня. Совершенно непонятные и неожиданные развороты. Сначала Хромко, а теперь и Васильева — единственный человек, которого она могла назвать другом.

— Почему? — спросила девушка у окна, но оно ответило только очередной порцией холодного воздуха, исходящего от ледяного стекла. Сорокина вспомнила такие же стеклянные, пустые глаза Васильевой, когда та кипела от необъяснимой внутренней ярости, и эта пустота теперь мерзко заползала и к Ане в сердце, заполняя покинутое подругой место.

— Как будто всё человеческое из неё вынули… — пробубнила она снова, и крупные мурашки вдруг пробежали по её телу, когда она вспомнила и бесёнка лефортовской старушки, и её слова про Борисову: «Как будто всё материнское из неё забрали…» Девушку затрясло от нахлынувшей волны страха, с которой она отчаянно пыталась совладать, но никак не могла. Его безжалостная когтистая лапа словно вцепилась прямо в душу, вытягивая силы и этими украденными силами вновь оживляя сомнения, казалось бы, надёжно раскатанные колёсами электрички, а яд безвыходности, уныния и удручённости, вернувшихся из мусорной кучи, стал отравлять сознание, ослабляя сопротивление…

…Зачем мне это? Мне уже 26, а нет ничего, кроме этой работы… Зачем мне это всё? Сплошное разочарование. Снова и снова предательство… Жизнь пролетит и закончится, растраченная на проблемы чужих людей… Время утекает сквозь пальцы, и не остаётся ничего… Только одиночество… И если бы просто одиночество — память не отпускает людей, которые бросили — использовали и забыли. Они крепко держат за руку — тормозя мысли и спутывая ноги. Постоянно возвращаются и стоят перед глазами. Заставляют разговаривать с ними, снова и снова — как будто можно что-то изменить. Но они не слушают. Они не слышат. Им всё равно — они только воспоминания, занимающие место других людей, которые могли бы их заменить, но эта стена непреодолима… Потеряно больше, чем приобретено… Уж лучше бы одиночество… Оно было бы подарком и спасением… Тебя никто не любит, тебя все ненавидят…

— Что?..

Аню как будто выдернуло из липкого тумана угнетающих мыслей.

— Кто ты?., — её голос задрожал от накатывающей волны злости. — Какого хрена?! Кто бы ты ни был — пошёл на хрен из моей головы! Долбаный бесёнок!..

… Меня никто не любит, меня все ненавидят…

— А вот и ни хрена! Прокололся, тварь! Я тебе не Васильева! Я тебя сама сожру! И Таньку тоже я тебе не отдам! Да, я их помню! Всех, кто меня предал! Они дают мне силы! И мать — которая меня чуть не убила! И отца, которому на меня было насрать! И всех остальных! И… И его я тоже помню! И не хочу забывать! Каждое его лживое касание! Каждое его слово — всё, чему он меня научил! Я хочу помнить всё! И этой ненавистью я раскатаю тебя, тварь! И не лезь больше в мою башку!!!

Дрожь постепенно унималась вместе с эхом её крика, отражённого от металла шкафов. Аня покосилась на закрытую дверь, вытерла со лба холодный пот, налила из чайника чашку воды и выпила залпом. Ещё несколько минут она сидела, тяжело дыша, пытаясь восстановиться от этой борьбы с какой-то чужой волей, пытавшейся обмануть её разум. Она уже начинала подозревать, чувствовала что-то, но не понимала что. И вот удар нанесён — явный и грубый. Оно совершило ошибку. И если оно может ошибаться, значит, оно не всесильно. И оно как-то связано с этой семейкой Борисовых… Значит… Надо двигаться дальше. Сорокина достала из сумочки зеркальце, чтобы привести себя в порядок, посмотрела самой себе в глаза и уверенно сказала:

— Да, тебя никто не любит. Тебя все ненавидят. Но в итоге они окажутся в проигрыше!

Аня задумчиво убрала зеркало, пытаясь вспомнить, почему ей показалась знакомой эта фраза.

— По-моему, это из какого-то старого фильма с Брюсом Уиллисом… Видимо, эта хрень тоже его смотрела…