Куда исчезают обычные люди?

Игорь Филатов (2024)

Молодая сотрудница полиции, занимается рутинным делом пропавшей без вести женщины, но сталкивается с такими вещами, о которых хотела бы никогда не знать. И теперь у неё нет выбора — только идти по «следу из хлебных крошек», в надежде найти выход из ловушки, которую приготовила для неё судьба. А готовы ли вы следовать за ней? Обратной дороги не будет…

День восьмой

Утро понедельника началось с сюрприза в виде Хромко, который неожиданно появился на пороге кабинета Сорокиной.

— Да сиди-сиди, — махнул он ей рукой, когда она попыталась встать, соблюдая субординацию. — Ничего, что я к тебе сам зашёл?

— Да я… заходите конечно, — растерялась девушка.

— Ты тут одна, что ли, сидишь? Козырно, — прокомментировал начальник, садясь на стул. — Какие новости по Борисовой?

Аня торопливо достала дело из ящика стола и положила перед собой.

— Вот только сейчас занесли ответ по билетам — последнее время не покупала, ни на самолет, ни на поезд. Из России выезжала полгода назад, в Турцию, и, соответственно, вернулась оттуда. Кстати, автомашины в собственности у неё нет, да и водительского удостоверения тоже.

— Понятно. А что там с сыном? Опросила?

— Не совсем… Я попробовала — не получилось. У него проблемы с общением из-за аутизма. Я готовлюсь — надеюсь, в следующий раз будет удачней.

— А он нам прям так нужен? Ты же говорила, он дома сидит, никуда не выходит. Да ещё и не разговаривает — может, ну его на фиг?

— Борисова пропала после разговора с ним, — насупилась Сорокина и зачем-то стала убирать папку обратно в стол. — Я считаю, опросить его нужно обязательно.

— В общем, ты давай в него сильно не упирайся — Борисову ищи. Ты же запрос на собственность отправила вроде?

— Отправила.

— Если она здесь не жила, и нам повезёт, и найдётся какая-нибудь квартирка в Москве или в области, но в другом районе, тогда будет шанс это дело вообще отфутболить. Все эти губернаторы и их друзья лезут не в своё дело. Мне этот геморрой на фиг не нужен. А ты ориентируйся лучше на реальные вещи, а не на беседы со всякими психами.

— Но Семён Семёнович! — попыталась протестовать девушка.

— Короче, притащишь нам своей активностью сто пятую^[14] — переведу на неопознанные трупы, навсегда! Скинешь дело куда-нибудь на Марс — решим вопрос с поощрением. Увижу, что ты не в ту сторону копаешь, — поставлю Васильеву исполнять обязанности начальника отделения. Поглядим, какой из неё получится руководитель — думаю, попонятливей.

— Буду копать в ту, товарищ подполковник… — ответила Аня, опустив глаза, чтобы скрыть бушующий в них огонь.

— Вот и славно, — Хромко встал, не заметив двусмысленности в ответе девушки. — А сегодня чем будешь заниматься?

— Планировала съездить в Москву, в Лефортово — они оттуда относительно недавно переехали сюда в Красногорск. Хочу поговорить с соседями — вдруг кто знает… где Борисова фактически жила, — соврала Сорокина, озвучив начальнику только то, что он хочет услышать.

— Ну добро, езжай.

Он окинул её каким-то странным взглядом, как будто хотел ещё что-то сказать, но молча вышел и закрыл за собой дверь, оставив девушку в полном недоумении.

— Не знаю, кто это был, но точно не Хромко, — прошептала она сама себе, отказываясь верить в то, что только что услышала.

За всё время её работы здесь — пусть и не очень большое — начальника никогда не заносило в эту сторону. Он был настоящий мент, в хорошем смысле этого слова, и любую возможность докопаться до истины всегда ставил выше каких-то служебных или личных выгод. Подставлялся сам, защищая и выгораживая своих сотрудников, если считал, что они правы, пусть где-то что-то слегка и нарушили в интересах дела. Она считала их отношения если не дружескими, то хотя бы нормальными — да просто человеческими. Было ли сейчас в нём что-то человеческое? Да ни капли! Аня была готова разрыдаться от ощущения, что её предали. И не только её — он предал самого себя! Зачем?

От угнетающих мыслей её оторвала Васильева, вломившаяся в кабинет. По её испуганному выражению лица стало понятно, что сейчас будет сюрприз номер два.

— Ань, нам надо поговорить! — выпалила она и упала на стул. — Я в полной жопе! Что мне делать?!

— Ты хорошо начала и убедительно закончила, но пропустила середину. Что стряслось-то, расскажи сначала, — переключилась Сорокина со своих тараканов на Танькины, приготовившись выслушать душераздирающую историю про сожжённые кончики волос или неудавшийся маникюр.

— Я не знаю, что мне делать… — подруга поменяла возбуждение на апатию и растеклась на стуле, как тесто, которое ткнули вилкой.

— Твою дивизию! — Аня повысила голос. — Соберись! Фактуру давай!

— Да… Сейчас… Помнишь… Помнишь дело Ткаченко — пропал пару недель назад?

— Что пропал, помню, а так я не в курсе, что там — ты же занимаешься.

— Помнишь, я говорила, что на осмотре квартиры нашла расписку — он денег дал в долг некоему Сафронову — пять миллионов? Ты ещё советовала посмотреть должника повнимательней?

— Помню, конечно. И что там?

— Ну я его дёрнула… Он пришёл — весь такой галантный, вежливый. Объяснил, что они лучшие друзья, а расписка формальная и у него есть точно такая же от Ткаченко, на такую же сумму. У них был общий какой-то бизнес, и они договорились для взаимной страховки обменяться расписками. Вот как-то так заморочено — я толком ничего не поняла. Ну я его начала про всяких друзей и знакомых пропавшего расспрашивать, а он говорит, что всё про всех знает, но у него все записи дома. Ну и… позвал меня к себе домой с материалами, чтобы помочь…

— Угу… — Сорокина начала догадываться, куда эта история приведёт. — И ты, значит, пошла? Видимо, в пятницу, когда не хотела мне правду врать?

— Ну да… А там цветы, шампанское, икра… И утром кофе в постель…

— И?

— И я домой приезжаю в субботу, дело открыла — расписка пропала, вместе с протоколом осмотра квартиры и объяснением этого гада, в котором он подписался, что она вообще была. И телефон вырубил. Анька, мне же трындец теперь!

«Лучше бы ещё пять раз про маникюр…» — подумала про себя Сорокина, а вслух безжалостно подтвердила:

— Да, он самый.

— Что мне делать, Анечка?!

Первый раз за всё время их знакомства Аня заметила, как глаза подруги делают попытку выдавить из себя слёзы.

— Ну, во-первых, если он грохнул этого Ткаченко и потом такое с тобой провернул, то он конченый дебил.

— Почему?., — как-то с надеждой посмотрела Татьяна на Сорокину.

— Потому что для нас эта расписка не более чем указатель на то, в какую сторону смотреть. И он этот указатель плотно закрепил острым концом в свою задницу, даже если не при делах^[15]. Ты кому-нибудь ещё про расписку говорила?

— Да вроде нет… Только тебе. Заслушивания ещё не было по этому делу.

— Ну тогда рисуй заново «левый»^[16] протокол осмотра, вспоминай, что там ещё было изъято, и вноси всё, кроме расписки. Ну и копай на этого «казанову»^[17] целенаправленно. Заодно отомстишь. Ой, я хотела сказать, справедливость должна восторжествовать. Но объективно вполне возможно, что он просто воспользовался… скажем так, ситуацией, чтобы деньги не возвращать наследникам, если этот «потеряшка» насовсем потерялся. Пять лямов^[18] стоят того, чтобы потратиться на пузырь шампанского и банку икры.

— А как я его в дело-то заведу теперь?

— Ну, блин, как — пиши рапорт, что в ходе отработки жилого сектора на конфиденциальной основе получила информацию о том, что некий Сафронов был должен пропавшему крупную сумму. Число, подпись. Ты чего как маленькая?

— Ну я не такая продвинутая как ты… Спасибо тебе. Ань, правда! — Танька посмотрела на подругу преданными глазами. — Ты меня прям спасла.

— Не за что, — сухо ответила девушка, опять вспомнив утренний визит шефа. — И голову-то на место верни свою, чтоб тебя так больше не разводили^[19].

Васильева молча кивнула и ушла. Аня, чтобы посмотреть время, протянула руку за смартфоном, лежащим справа, в полуоткрытом ящике стола, и на несколько секунд зависла^[20], глядя на работающий в аппарате диктофон, который она незаметно включила в середине разговора с Хромко и не успела выключить из-за Танькиного вторжения.

— Угу… Итак, оказывается, у меня теперь есть запись двух утренних сюрпризов… — привычно услышали железные шкафы бормотание девушки и привычно ничего ей не ответили. — Ну пусть будет… — добавила она, обращаясь к чайнику, и начала собираться. В Лефортово путь не близкий, а день не бесконечный.

Очередная поездка в бесчисленной череде перемещений закончилась на станции «Авиамоторная». Сорокина вышла из метро и сразу упёрлась взглядом в нужный угловой дом, стоящий на шумном перекрёстке не только автомобильных дорог, но ещё и трамвайных путей.

Девушка зашла во двор и стала поочерёдно звонить в домофон первых попавшихся квартир нужного подъезда. Раза с третьего послышался какой-то неразборчивый голос, и она, представившись уборщицей из ТСЖ^[21], попросила открыть дверь. Характерный писк известил о том, что шалость удалась, и оперативница оказалась внутри. Она поднялась пешком на третий этаж и обнаружила всего две двери. В бывшую квартиру Борисовой идти смысла не было, и девушка позвонила в ту, что напротив. Звонок было слышно, но дверь никто не открыл. Сорокина выдержала паузу, прислушиваясь, и позвонила снова — опять безрезультатно, и никакой возни за невзрачной деревянной дверью. Позвонила на всякий случай ещё раз и немного отошла.

Аня решила подождать, понимая, что и выше, и ниже шансов получить значимую информацию будет меньше, и наконец замки действительно щёлкнули и она услышала недружелюбный пожилой женский голос:

— Чего тебе?

— Здравствуйте, а я из уголовного розыска, — мило улыбнулась Сорокина открывшей дверь бабульке, показывая удостоверение.

— Врёшь поди? — выдала старушка максимально недоверчивое выражение лица.

— Да ни в коем случае — правда.

— Не разберу я, что ты мне тут тычешь, а на вид не похожа.

— А на кого же я похожа? — поинтересовалась Аня.

— На гадину одну, которая мне какие-то газовые сигнализаторы впарила, по десять тысяч за штуку.

— Газоанализаторы?

— Вот именно! Не нужны мне твои анализаторы! Уходи, пока милицию не вызвала!

— Бабуль, да я правда-правда из полиции. Сходите за очками, пожалуйста, и посмотрите удостоверение, а я здесь подожду.

— Вот чертовка — ходи теперь из-за неё туда-сюда, — старушка, ругаясь, захлопнула дверь, и Сорокина осталась одна на лестничной площадке. Особо не рассчитывая на продолжение, Аня потопталась ещё несколько минут, но вдруг дверь опять открылась и ворчливая бабуля, уже водрузившая на нос очки с толстенными плюсовыми линзами, снова появилась в дверном проёме.

— Давай, показывай, что у тебя там! — скомандовала она.

Сорокина ещё раз показала ей документ.

— Ну, вроде в форме… — с сомнением разглядывала она фотографию. — А от меня-то что тебе надо?

— А я про соседку вашу, бывшую, спросить хотела — Юлю Борисову. Помните такую?

— Конечно, помню — как и ты, все нервы мне истрепала.

— Расскажете?

Старушка несколько секунд с сомнением водила глазами по девушке, но согласилась:

— Ну заходи, расскажу, что знаю. С властью надо дружить… Ты же власть?

— Представитель, — улыбнулась Аня.

— На фотографии вроде похожа на власть, а так — девка девкой. И как вас таких в милицию берут? Чего, некого, что ль больше?

Старушка, продолжая ворчать, проводила девушку на кухню, и они сели за столом.

— Ешь конфетки, — указала хозяйка на хрустальную вазочку. — Для внуков держу, сама-то не ем.

— Спасибо большое, — Сорокина взяла конфетку из вежливости и положила рядом. — А вас как зовут?

— Вера Николаевна.

— А меня Аня.

— Анюта, значит? Хорошо. У меня подругу так звали, царствие ей небесное. Так чего ты про Юльку-то хотела узнать?

— А вы, значит, ссорились с ней?

— С чего ты взяла? Не ссорились мы никогда!

Бабуля прищурила глаза, одаривая Аню очередным мимическим шедевром, указывающим на бестолковость молодой собеседницы.

— Так вы же сказали…

— Я говорю, все нервы мне измотала.

— Я, наверное, неправильно вас поняла.

— Даже не сомневайся — неправильно. Наоборот, помогала я ей — то с Антошкой посидеть, то посылку принять, то пятое, то десятое. То Марта заболеет, то ей в магазин — а за ним же присмотр нужен. И тревожно всё время на сердце-то — и за неё, и за него: маются оба всю жизнь. Вот и измотались нервы — что у меня, что у неё.

— Вы про Борисову?

— Ну а про кого? Она даже к врачу начала ходить, к этому… Как его… Психическому…

— Психиатру?

— Нет. К психиатру Антошку возили. А этот… Да как же его, ирода?! Как Кашпировский^[22] который.

— Психотерапевту? — сама себе удивилась Аня, вытащив из памяти эту неоднозначную персону.

— Точно — к нему! — закивала головой старушка, энергично хлопнув себя ладонью по лбу.

— А куда? Как фамилия врача, знаете? — продолжила допытываться девушка, уже начинавшая привыкать к экспрессии хозяйки квартиры.

— Да понятия не имею. Юлька мне не говорила. Она и про врача-то этого скрывала.

— Так может, и не ходила?

— Ходила! Но откуда знаю — секрет! Скажи спасибо — а то могла и промолчать вообще.

— Спасибо, Вера Николаевна, — снова улыбнулась Сорокина собеседнице. — А что-то, может, особенное случилось, что ей помощь психотерапевта понадобилась?

— Не знаю… — как-то погрустнела бабулька. — Лет тринадцать, может, четырнадцать было Антоше, и понадобилась… Как будто подменили Юлю… Как будто всё материнское из неё забрали и кусок льда положили вместо сердца…

Вера Николаевна вытерла появившуюся слезинку уголком фартука и, глубоко вздохнув, продолжила:

— Сдалась она… Может, силы кончились. Не знаю я… Придёт, бывало, сядет вот здесь, голову обхватит руками и сидит молча.

Неожиданно старушка заговорщицки обернулась и перешла на шёпот:

— А как-то раз она всё же открылась мне, что сын голоса начал слышать какие-то и рассказывать что-то несусветно странное — только я не поняла ничего из этого. А потом Антон часам начал стрелки подкручивать. То в одну сторону, то в другую, и никак не успокаивался, пока она ему не накупила этих часов несколько коробок, и он их на каждый день стал разные выставлять. Только тогда и угомонился более-менее. Может, от этого и пошла она ко врачу этому… У меня и у самой тогда словно бесёнок какой-то в голове завёлся. И своего-то делать ничего не хотелось, а уж соседям помогать и тем более. И какая-то злоба злючая на всех. Вроде встанешь с утра, и вроде хочется — тянешься к ним, и тут же не хочется. Ну и врала, что давление, что сама еле хожу… Потом они уехали, и бесёнок с ними вместе исчез. А сегодня, аккурат перед твоим приходом, вернулся он…

По телу Ани неожиданно пробежали противные холодные мурашки. Она смотрела на напуганное лицо Веры Николаевны, пытаясь понять, в здравом ли она уме, а та продолжала:

— Сижу я, вяжу. И тут вдруг лень какая-то нахлынула, спицы из рук валятся, и аж трясёт от злости. На вязание своё разозлилась, представляешь?! Плюнула, закинула его в угол, и тут в дверь звонок. Думаю: «Кого ещё там нечистая сила принесла? Не буду открывать!» А ты опять звонишь. И опять. Ну я уж пошла, на всякий случай, вдруг про пенсию чего важное, а сама-то что твоя акула — всех сожрать готова.

— Как же вы с ним справились-то, с бесёнком?

— Да как… Смотрю на тебя — худющая, замёрзшая, глазёнки круглые, волосёнки пушатся — ну как такую выгнать? Ну и… власть как-никак. Я за порядок.

— Спасибо, что не выгнали, — в очередной раз улыбнулась Сорокина старушке, поддерживая контакт. — А вы сказали, что Борисова сдалась — всё-таки в чём это проявилось?

— Ну… Она сначала-то его учила, физкультурой с ним занималась, гулять водила, ну и так далее. Книги ему часто вслух читала, да и мы с Мартой тоже — он сидит, вроде слушает, что-то бормочет, повторяет. А потом просто стала сама под него подстраиваться, все его капризы выполнять. Дома он засел, как в берлоге. Окна все закрыты, зашторены — ни света, ни воздуха. Читать ему вслух запретила — мол, пусть сам читает. Компьютер ему этот купила — он из него не вылезал. Врачам поддалась — стали его в больницу класть постоянно. А он оттуда возвращался как эти… Ну, по телевизору их показывают постоянно — зомби, вспомнила. Ну и сама ходит — ледышка ледышкой…

— А когда вы её видели последний раз?

— Юлю-то? Давно не видела. Как они переехали, так и не видела. Но открытки она мне присылает на Новый год. Люблю я открытки красивые — все храню. Она мне их сначала сама дарила, а потом, как переехала, так присылать стала.

— Ух ты, — заинтересовалась Аня, — а можете показать?

— Конечно, у меня её открытки в отдельном альбоме.

Вера Николаевна, кряхтя, встала со стула, потёрла затёкшие ноги и пошла куда-то в комнату. Спустя несколько минут отдалённого шуршания она вернулась, держа в руках солидный, с обложкой под кожу, альбом, положила на стол перед оперативницей и снова села рядом.

— Вот. Они по порядку, по годам разложены.

Аня осторожно открыла его и увидела, что коллекция начинается с открытки «С Новым 1998 годом».

— Давно вы с ней общаетесь, — кивнула она, поджав нижнюю губу к верхней.

— Четверть века… — с грустью во взгляде согласилась бабулька.

Сорокина внимательно и с удовольствием просмотрела все открытки, особенно остановившись на последних трёх, имеющих признаки прохождения через почту. Причём все три были отправлены через одно и то же московское отделение. Она записала индекс и довольная откинулась на спинку стула, закрыв альбом и отодвинув его поближе к хозяйке.

— Пригодилось, смотрю? — заметила она блеск в глазах девушки.

— Пригодилось. И открытки очень понравились — интересное у вас увлечение.

— А тебе зачем Юлька-то понадобилась?

— Пропала она. Недели три-четыре никто её не видел. Вот и ищу.

— Ох ты ж, господи! — взмахнула руками Вера Николаевна. — Что ж с ней, родимой, стряслось-то?

— Не знаю пока, но разберусь, — уверенно ответила Сорокина.

— Ну ищи её получше. Ты небось обученная этому делу?

— Обученная. Я стараюсь.

— А с Антошей что? — озабоченный взгляд выдал сильное волнение собеседницы.

— Пока с ним всё в порядке. Живёт в отдельной квартире, а Марта за ним присматривает.

— Ну слава богу… Нет у меня, кроме них, ни одной родной души больше… Дочь и та не звонит, не пишет. Небось ждёт не дождётся, когда я квартиру освобожу…

— Ну что же вы так говорите?., — растерялась Аня, не зная, как реагировать на откровения старушки.

— Как есть, так и говорю, — вздохнула та и грустно посмотрела на вазочку. — И внуки не приходят за конфетами…

Девушка непроизвольно протянула руку, взяла конфету, развернула фантик и уверенно отправила её в рот.

— Очень вкусно, — улыбнулась она и увидела благодарный взгляд Веры Николаевны.

— Возьми с собой.

— Спасибо большое! — Аня взяла ещё горсть и положила в рюкзак. — Подругу угощу — она сладкое очень любит.

— Ну и на здоровье, — глаза старушки продолжали светиться от реализованной потребности о ком-нибудь заботиться. — Уходишь уже?

— Да, поеду. Мне ещё в Красногорск возвращаться, — ответила девушка, вставая из-за стола.

— Бахилы снять не забудь. И когда ты их нацепить успела…

— Опыт, Вера Николаевна, опыт, — рассмеялась Аня.

В дверях она не удержалась и обняла переминающуюся с ноги на ногу бабульку, исполнив её ещё одно простое человеческое желание — чувствовать тепло и заботу близкого человека. Сорокина перешагивала через порог, оставляя хозяйке этой квартиры частичку своей души, пока так и не научившись не пропускать через себя чужую боль.

«А ты сам-то умел? — стекаясь по лестнице, мысленно обратилась она к всплывшему в памяти человеку, которого очень хотела забыть — волей обстоятельств обучавшему её премудростям работы в угрозыске. — Сомневаюсь…»

Примечания

14

Сто пятая — статья 105 Уголовного кодекса РФ «Убийство».

15

«Не при делах» — непричастен, не виноват (сленг).

16

«Левый» — в данном случае — поддельный (сленг).

17

Казанова — в данном случае — обольститель (сленг).

18

Лям — миллион (сленг).

19

Развеете — обмануть (сленг).

20

Зависнуть — застыть, задуматься, засмотреться (сленг).

21

ТСЖ — Товарищество собственников жилья.

22

Анатолий Кашпировский — популярный в конце 80-х — начале 90-х психотерапевт.