О чём рассказал архив. Документальная повесть

Игорь Топоров

Г. Топоров и И. Топоров систематизировали архив А. Топорова, изучили его фонды в архивах и музеях бывшего СССР, вели переписку, в т.ч. по неоконченным замыслам писателя. По этим материалам написана книга «О чём рассказал архив». Она состояла из легенд-былей, а историю коммуны «Майское утро» и работы в ней А. Топорова можно назвать главной её легендой. Ранее повесть публиковалась в журнале «Сибирские огни», 2007, №7—8, в Белгороде и Николаеве, 2011.Предназначена широкому кругу читателей.

Глава 2. ХОТЬ И БЫЛ ОЧЁР ДАЛЕКО

А. М. Топоров «Крестьяне о писателях», 1-е издание, Москва, 1930. Личный архив И. Г. Топорова.

В августе 1936 года Адриан Митрофанович Топоров, решив покинуть недружелюбную для него очёрскую «просветительскую» среду, по направлению Наркомпроса переехал вместе с семьей в подмосковный городок Раменское, где стал преподавать русский язык и литературу в средней школе №5. Очёрские дрязги, сам Очёр теперь действительно были далеко. Но наступил 1937 год, когда именно этот городишко сыграл зловещую роль в жизни А. М. Топорова.

Сам же Адриан Митрофанович решал в это время одну из самых насущных своих проблем. Подступился к ней он ещё в 1928 году, и связана она была пусть с косвенной, но неизменно благожелательной поддержкой со стороны Максима Горького.

В «пролеткультовско-рапповско-лефовской» атмосфере, может быть, и не состоялось бы первое рождение книги «Крестьяне о писателях», не придай гласности известный писатель В. Я. Зазубрин (тогда редактор журнала «Сибирские огни») обращённые к нему в письме слова А. М. Горького:

«Сорренто, 17 марта 1928 г.

Уважаемый Владимир Яковлевич!

…Затем я очень прошу Вас: пошлите мне Вашу книгу „Два мира“, интереснейшую беседу слушателей о ней я читал, захлебываясь от удовольствия. Первый номер „Сибирских огней“ очень интересен».

А немного позже, в том же году, А. М. Горький в предисловии к пятому изданию «Двух миров» напишет:

«Эта книга была прочитана в Сибири перед собраниями рабочих и крестьян. Суждения, собранные о ней, стенографически записаны и были опубликованы в журнале „Сибирские огни“. Это весьма ценные суждения, это подлинный „глас народа“».

Есть такой термин — «Поле тяготения». С тех двух отзывов А. М. Горького о крестьянской критике — где бы ни находился Алексей Максимович: в Москве, Сорренто, снова в Москве, — инициатор и организатор уникального опыта в «Майском утре» Адриан Топоров всегда был в его «поле тяготения».

Адриан Митрофанович не раз утверждал, что только благодаря одобрительным словам великого писателя, он дерзнул в 1929 году послать в Госиздат, в Москву, все три тома собранных им отзывов крестьян-коммунаров о произведениях литературы. И в 1930 году увидела свет книга «Крестьяне о писателях».

Была в ней явная странность. Книгу составили отзывы о произведениях советских писателей и поэтов того времени. Почему же крестьянская критика коммуны «Майское утро» умолчала о Максиме Горьком? Она не умолчала. Её не было только в первой изданной книге — всего лишь части трехтомной рукописи «Крестьян о писателях». В двух неизданных томах были отзывы крестьян о классиках русской и мировой литературы. К ним был отнесен и А. М. Горький. К сожалению, в том 1930 году эти два тома были законсервированы Госиздатом. Но разве не могли его работники извлечь из неизданных рукописей отзывы о произведениях А. М. Горького? Могли, но, видимо, не хотели: «неистовые ревнители» пролетарской литературы в те годы мало считались даже с авторитетом самого значительного её представителя.

Архивная переписка позволяет сделать вывод, что судьба первого опыта крестьянской критики оставалась и позже в поле зрения А. М. Горького. Вот серия выдержек из писем литераторов того времени:

Заведующий редакцией журнала «Литературная учеба» Ц. С. Вольпе — А. М. Топорову:

«28 января 1930 г.

…Редактор нашего журнала Максим Горький, заинтересовавшись Вашими статьями о том, как и что читает современная деревня, просит Вас принять участие в работе „Литературной учебы“».

Писатель В. Я. Зазубрин — А. М. Топорову:

«21 ноября 1933 г.

…Кое-что я сделал. А именно: доложил о Вас Алексею Максимовичу. Он считает, что Вас надо издать. Он вернётся из Крыма в январе, и тогда я вручу ему книгу, мною подобранную».

«Москва, 27 января 1934 г.

…О вашей книге я разговаривал с Алексеем Максимовичем дважды. В первый раз он одобрил идею её издания вообще, во второй раз подошёл к делу более конкретно. Он требует, чтобы книга давала не только диактологический материал, но и говорила о широте кругозора коммунаров. Он говорит, что 2-я книга будет им поддержана, если в неё Вы включите материалы по разбору Толстого Льва, Гёте, Гейне, Ибсена и русских классиков, надо, конечно, и самого его включить. Присылайте мне эти материалы, и книга пойдёт».

Всё складывалось прекрасно. В то же время А. М. Топоров понимал, что требования А. М. Горького предопределяют новый, весьма трудоёмкий цикл работы. Теперь уже нельзя было уповать на издание находящихся в Госиздате второго и третьего томов крестьянской критики, состоящих только из отзывов о произведениях русской и иностранной литературы. По существу, основное требование А. М. Горького сводилось к дополнению книги глубокой и кропотливой исследовательской работой в области духовного мира крестьян-коммунаров до и после создания коммуны «Майское утро», влияния на это лучших образцов классической литературы, наконец, к систематизации в соответствии со сказанным всех неизданных отзывов. Так, во всяком случае, воспринял все Адриан Митрофанович.

Два с половиной года шла изнурительная работа. И в каких условиях! Враждебное окружение очёрской действительности, два раза выгоняли и восстанавливали на работе, выбрасывали из квартиры. Да ещё и учился заочно в Пермском педагогическом институте. О том, как учился, рассказывают некоторые архивные изыскания:

«Пермский государственный пединститут, заочный сектор.

ОТЗЫВ

Заочник Топоров А. М. обладает глубоким и основательным знанием по диалектическому материализму. Сдал отлично этот предмет. Может быть использован в качестве преподавателя диалектического материализма в техникумах.

6 января 1935 года.

Профессор — Тительман».

Из «Зачётной книжки» (1936 г.) студента исторического факультета заочного сектора Пермского государственного пединститута:

«Фамилия — Топоров, имя — Адриан, отчество — Митрофанович».

И далее:

«Отметки первого курса — семь „отлично“ и „очень хорошо“, других нет.

Отметки второго курса — шесть „отлично“, других нет.

Отметки третьего курса — одно „отлично“, других нет.».

Но других на этот раз нет ещё и потому, что учёбу в институте пришлось бросить: под угрозой была подготовка к изданию второй книги «Крестьяне о писателях», теперь уже почти готовой, заново скомпонованной, дополненной авторскими исследованиями и перепечатанной в четырёх экземплярах, — по весу не меньше пуда! К тому же вынашивалось в последние месяцы и созрело решение расстаться с недружелюбным Очёром, перебраться в Москву или её окрестности. И это было важно, было правильно.

Но последовал первый непредвиденный удар.

Адриан Митрофанович вознамерился доложить о готовой по существу к изданию второй книге «Крестьян» лично А. М. Горькому и попутно хлопотать перед Наркомпросом о переводе на московские земли.

В середине июня 1936 года А. М. Топоров разочарованным вернулся из Москвы и рассказал семье:

— Покончив со своими учительскими делами, всё же решился я — чем чёрт не шутит! — прорваться к Алексею Максимовичу, рассказать о второй книге. Зазубрина в Москве не было. К сожалению! Созвонился с другим моим мудрым наставником — Викентием Викентьевичем Вересаевым, спросил совета. Тот своим устрашающим, рокочущим басом (даже в трубке затрещало) грохнул мне в ухо: «А что-о! Дело-о! Ждите: я позвоню Петру Петровичу Крючкову»… Где-то через час опять грохочет: «Договорился. Горький согласен. Завтра, в первой половине дня. Я тоже подъеду».

Не мог я ни есть, ни спать, ни найти себе места… Утром в приёмной встретились с В. В. Вересаевым. Просидели часа два. Потом появился П. П. Крючков и скороговоркой бросил: «Извините, уважаемые — Горькому что-то плохо, принять вас не сможет». И сразу же исчез за дверью.

Вересаев, помню, нахмурился, даже буркнул: «Не загордился ли? Не похоже».

Всё это рассказал семье Адриан Митрофанович где-то в середине дня. А вечером, когда включили за ужином радио, в комнату хлынула долго не прекращавшаяся траурная музыка. В перерыве диктор сообщил: «Страна понесла тяжёлую утрату — скончался Алексей Максимович Горький».

Это было 18 июня 1936 года.

Через два месяца семья А. М. Топорова временно поселилась в одной из комнат (предназначалась для учительской) только что построенной Раменской школы №5. Здесь же поселились трудные хлопоты, связанные с публикацией статьи «ТОЛСТОКОЖИЕ», и ещё более трудные думы о судьбе второй книги «Крестьяне о писателях»: нет А. М. Горького, куда-то бесследно исчез В. Я. Зазубрин…

Повеяло 1937-м годом, пахнуло злым ветром с Урала.

Не забыли о Топорове в Очёре «обиженные» им «отцы просвещения» и районные верха. В страстном рвении отомстить поспешили создать в духе времени чёрное досье на Адриана Митрофановича. Потрясли, как и где положено, давнего очёрского друга А. М. Топорова, по рекомендации которого в 1932 году и состоялось его переселение из «Майского утра». Многое писал в своё время этому «другу» Адриан Митрофанович о своих алтайских и сибирских злоключениях, связанных с селькоровской неуёмностью и обидами некоторых литераторов на нелицеприятную критику коммунарами их произведений.

Не отзывы А. М. Горького, В. Я. Зазубрина, В. В. Вересаева, Н. А. Рубакина брали на учёт очёрские изыскатели. Ко времени было другое. Вот это.

В письме очёрскому другу (тогда без кавычек) А. М. Топоров в 1932 году писал:

«Вот как расправились со мной районные профсоюзные деятели —

СЛУШАЛИ:

Об исключении Топорова из профсоюза. Докладчик Кокорин.

ПОСТАНОВИЛИ:

Топорова исключить из членов Союза, снять звание красного учителя за антисоветское отношение к школе, за идеологическое искривление в работе коммуны… Судить показательным судом. Всё это осветить в печати.

Председатель — Титов.

Секретарь — Сажина».

«Годится!» — радовались «изыскатели».

Газета «Советская Сибирь» от 21.03.1928. со статьей О. Бара, направленной против А. М. Топорова. Личный архив И. Г. Топорова

А вот ещё что нашлось у очёрского «друга», это тоже послал ему А. М. Топоров:

«Советская Сибирь», от 21 марта 1928 года, статья журналиста О. Бара «КАК УЧИТЕЛЬ ТОПОРОВ РАЗЪЯСНЯЕТ КРЕСТЬЯНАМ-КОММУНАРАМ КИТАЙСКУЮ РЕВОЛЮЦИЮ И СОВРЕМЕННУЮ ЛИТЕРАТУРУ»:

«В Коммуне „Майское утро“, — сказал мне секретарь райкома, — ты встретишь учителя Топорова. В прошлом он активно боролся против нас, был, говорят, эсером. Интересный тип!»

…На сцене появился Топоров с «Советской Сибирью» в руках:

— На острове Ханян установилась советская власть. Приехали два рыбака, построили шалаш и выкинули красный флаг… Ну, им солдаты и прописали советскую власть, по первое число! Ха-ха!

Сегодня Топоров читает „Гайавату“ Лонгфелло. Предшествует вступление:

— Перевёл эту поэму на русский язык знаменитый русский поэт Иван Бунин. Бунин много внёс своего хорошего в „Гайавату“…

Дело! Русский белогвардеец-помещик, ведущий и сейчас за границей травлю СССР, попал трудами Топорова в добрые люди…

Обратный путь далёк. Укутавшись в тулуп, думаешь:

— Вот человек. Семь лет, как он закопал себя в деревне. Активной, неутомимой работой создал себе авторитет на весь район. Авторитет этот — теперь ширма, непроницаемая броня для по существу, далеко не нашей агитации.. Перед нами хитрый классовый враг, умело окопавшийся и неустанно подтачивающий нашу работу…

В Косихе подробно говорю с секретарём райкома. Он отвергает возможность перевоспитания»…

И ещё одна «находка» из всё той же переписки, и убийственное свидетельство «друга» о ней.

Подарок участнику Первого Всесоюзного учительского съезда — одно из вещественных доказательств судилища над А. М. Топоровым, 1925. ГМИЛИКА (г. Барнаул).

Это высокохудожественное произведение Государственного Владимирско-Александровского Треста хлопчатобумажных фабрик — платок с портретом В. И. Ленина в центре — в круге из фигур трудящихся разных профессий; по углам — портреты в малых кругах: вверху К. Маркса и Ф. Энгельса, внизу — Л. Д. Троцкого и М. И. Калинина (реликвия сейчас хранится в фондах Государственного музея истории литературы, искусства и культуры Алтая. — И. Т.). Таких платков в Советском Союзе должно было быть 1666 штук. Под изображением надпись: «Делегатам 1-го Всесоюзного Учительского Съезда. Москва. 12 января 1925 года».

Топоров был один из 1666 делегатов того Съезда.

В 1925 году в Очёр была послана фотография с платка, а в 1937 году в Очёре было рождено свидетельство «друга» Топорова о том, что он видел этот платок в натуре висевшим на стене квартиры Адриана Митрофановича Топорова, да ещё с портретом Л. Д. Троцкого в центре. Всё было почти так, вот только портрет Троцкого — и не в центре, а как мы помним, в нижнем углу — жена А. М. Топорова — Мария Игнатьевна давно уж к тому времени закрасила чёрными чернилами и зашила чёрным лоскутом.

Нашлись в Очёре и «эрудиты», которые раздобыли для досье ещё более весомые доказательства. Вот эти, например.

Журнал «Октябрь», Москва, №12 за 1930 год. Пишет не кто-нибудь, а знаменитейший по тем временам столичный писатель Федор Панфёров, автор романа «Бруски», резко раскритикованного коммунарами:

«Есть другая критика, критика, враждебная САМОЙ ИДЕЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ, критика учителя из коммуны „Майское утро“ Топорова, который работает исключительно в угоду ДЕРЕВЕНСКОГО ИДИОТИЗМА».

Или это, например:

«Книга Топорова „Крестьяне о писателях“ — образец беспринципной, антимарксистской критики литературных произведений».

И это не где-нибудь, а в «Сибирской советской энциклопедии»! (1932 г., автор статьи А. В. Высоцкий).

В добавление к перечисленному — всё «очёрское» — газетная статья «Контрреволюционное гнездо в средней школе», приговоры об изгнании А. М. Топорова с учительской стези и т. п.

В своё время Адриана Митрофановича ознакомят с досье и с его авторами на очной ставке. Но до этого будет ещё длинный путь, начавшийся 17 мая 1937 года в городе Раменское…