Роман без «Алкоголя»

Игорь Матрёнин (2024)

Что здесь, в новом волшебном сундучке? Как что?! Да безбрежный, переливающийся океан экзотических путешествий и необитаемые островки занимательного отшельничества от праздного поэта Игорёши!!! Его бессовестное счастье любви, нетрезвое, но гениальное киношное «композиторство», безуспешные попытки потерять «феноменальный» свой «Алкоголь», «лёгкая эротика» магических снов и ненаписанных сценариев, озорная правда о гордо проплывших мимо селебрити и просто забавных «подружках и знакомцах»… Короче, ароматный коктейль простодушно раскрытых тайн, беспечного словоблудия, плутовских глупостей и жгучего, пьяного «рокенрола» от вашего несгибаемого певца «лучшей группы планеты» под дразнящей вывеской «Алкоголь»!!!

Старая ведьма из РАО, занимательная алгебра, или Невинная девушка с прицепом

Девушка с ребёнком, пройдите в кабинет! С ребёночком девушку вперёд пропустите, как не совестно! Симпатичная девушка с ребёнком хочет познакомиться… Дурдом какой-то. С бедламом. Ну какая же она девушка, раз уж с ребёнком! Ещё «девушка с прицепом» брякнули бы, «вэри сорри» за превеликую пошлость. Как же «наши люди» из ушедшего (правда, недалёко) СССР страшатся назвать всё своими, законными именами, да фамилиями. Ну и что, что молоденькая, ну и что, что «симпатишная», дитё нагулять сумела — так давай уже смело с «девушкой» прощаться, ибо молодая женщина тоже звучит вполне себе ласково и душевно. Хотя, конечно, послушно соглашусь ради святой справедливости — «девушка» куда как заманчивей…

Дабы отвлечься от различных этих «невинных девушек», обратимся-ка лучше к вопросам сугубо научным. «Занимательная алгебра» — легонько посмеиваясь, наткнулся я на свой, вроде бы забавный и незаезженный афоризмик. Но что-то не самое приятное упрямо глодало мне чувствительную душу. Как будто слышал я в сгинувшем детстве нечто такое математическое, ну и подловато подпёр. Так и есть! Тьфу, блин! А я так наивно радовался, неразумный. «Занимательная алгебра» Перельмана. Яков-Соломон Иси́дорович. Ёлки, ну конечно, с такими-то знаковыми «инициалами», понятно, даже алгебра «занимательной» покажется! А мне как в изнеможении штудировать сей знаменитый учебник? Лучше уж совсем никак. Пиши свои грустные песенки и не лезь туда, где тебе не светит ни малюсенького шансика на прозрение с пониманием, дурной, но рассудительный мальчик Игорёша. Только давайте так — не было в моих шутовских словечках ни малейшего даже намёка на бытовой антисемитизм. Ещё чего, я не фашист вам какой распоганый. Тем более что выдающийся учёный муж сей жутко скончался от истощения в блокадном, заснеженном Ленинграде…

А «дурной, но рассудительный мальчик Игорёша» упрямо движется по направлению к забытому на долгие уж годы РАО. Насчёт долгих лет, я, кстати, вовсе не юродствовал. Я так безобразно и долго пил, что совершенно забыл сюда пыльную дорогу лет на восемь… Страшно? Мне, честно говоря, «до усрачки». Песенки свои форматные, а чаще совершенно неформатные, я всегда строчил, как из скорострельной пушки Гатлинга. А вот на «педантично регистрировать их в «супернадёжном» Авторском Обществе» я, в силу совершеннейшего пьяного многолетнего разгула, «забил» напрочь и крайне серьёзно.

Ностальгически семеня длинными конечностями, я с приятным удивлением, в неделю, как трезвом сердечке, спешил к знакомому местечку по Большой Бронной. Вот она, оставленная так надолго, массивная дверь, вот они, забавные охранники, с важным видом записывающие мои «секретные» данные с измятого паспорта (однако с определённой уважухой поглядывающие на расфуфыренного посетителя — а как же, волосы длинные, в кудря́хах, на Кузьмина похож, значит, точно артист какой), вот он, длинный советский коридор, пахнущий свежепомытым старомодным деревом… А вот и тысячу раз освоенный кабинетик оказался не тот. Теперь гениальные опусы московских безумцев регистрируют в соседнем, клонированном «офисе». Но и тут снова досадная осечка — две молоденькие профурсетки оказались занятыми моими надутыми собратьями по гусиным перьям. И я был вежливо отослан в какую-то совсем уж незнакомую комнатуху: «Здрассьте! Мне бы песенки зарегистрировать!». «Песенки?..» — совершенно недоумённо переспросила очередная малолетняя сотрудница. «Я сейчас…» — раздался странный, но явно вызывающий некие воспоминания глас. И тут я и заметил её…

Это была та самая, очень немолодая тётка, что эти вот «долгие лета́» назад, с вечной демонстративной усталостью оформляла тонны моих тогдашних, бесконечных «композиций». «Пойдемте…» — точно так же натужно нехотя повелела она и привела меня уж в такую крохотную каморку, с малюсеньким окошечком и общим антуражем, настолько напоминающим людоедскую ауру киношного отдела вербовки опасного КГБ, что мне натурально стало жутко. Я опасливо поднял глаза и ужасом осознал, что она ни капли не постарела… Натуральная ведьма. Библейская колдунья, которой строжайше наказано следить за всякими там неблагонадёжными и карябающими лишнее поэтами. «Мы вообще-то регистрируем теперь только те песни, что уж звучат на радио» — иезуитски холодно выдавила она. «Так какого же хера ты затащила меня сюда, старая упыриха!» — мгновенно вспылил я, напугавшись, что произнёс это «расстрельное» прямо вслух.

Волевым манером взяв себя в тонкие ручонки, я твёрдо решил: «Я так издалека пёрся сюда, трепеща от надежды на выздоровление, да ещё злостно заблудившись в трёх соснах выходов со станции Пушкинская и протопав чуть не до красавца Кремля, что я не уйду отсюда без «зачёта по моим крошкам», даже если мне придётся просидеть с тобою тут четверо суток без воды, питья и музыки, вредная ты бабуся!!!».

«Завтра Восьмое марта, короткий рабочий день, а я как нарочно должна под занавес… Сколько?!! Сорок четыре песни?!! Давайте сами диктуйте…» — тут я ловко сунул ей самую вкусную конфету на свете с говорящим названием «Отломи», натужно поздравил с «фа́кин» Женским днём, и дело было-таки победно произведено. И уже все эти зловредные «вы что, до сих пор на дисках прино́сите, все уже давно на флешках» мне уже были абсолютно пофиг. Да и вообще, что я Дюпон какой, оставлять тут свою драгоценную и неслабо стоящую подруженьку.

Я вприпрыжку бежал по изученной уже на ощупь тропинке ко входу на Пушкинскую, чувствуя сладкое удовлетворение от выполненной миссии, однако отчётливо понимая, что больше эта древняя «конторская» стерва мне ничегошеньки не зарегистрирует. А шанса счастливо попасть на малолетнюю дурёху у меня не будет — тут явно зловещая судьба рулит моим странным даром сочинительства… У меня, конечно же, имелось в тайном загашнике пара-другая сотен «незарегистрированных бастардиков», но самые любимые уже выбраны и им даны официальные имена…

«Что вы знаете о Падении?» — скромно, но горько отвечаю я тем, кто злорадно комментирует мои мытарства с чуть не отвергнувшим меня РАО. Что вы знаете о Падении… Я десятой доли не поведал вам, граждане ядовитые злопыхатели, в своих неласковых книгах.

«Жизнь — сплошная рана…» — вот крохотная частичка не интересной никому правды, выраженная мною, возможно, чересчур мелодраматично. А ещё я ночью сочинил волшебные стихи. И снова во сне. И это новая рана. И через неистребимую мою вечную душу ваяю я и эту маетную главу…

Это вам не по-клоунски хихикать про «девушку с ребёнком». Хотя про «невинную девушку» с традиционным «прицепом», на мой непросвещённый взгляд, было тоже неплохо, душевно и с любовью…