Автор идеи цвета

Ив Даргель (2024)

Податливое пространство готово меняться при условии, что автор идеи будет достаточно убедителен. Единственное ограничение — цена выбора. Но есть ли смысл упражняться в красноречии, добиваясь отклика от мира, не договорившись прежде с собой? История о готовности нести ответственность за ошибки, о небезупречной любви без гарантии на счастье. Фантазия о реальности, соприкасающейся с мистической сферой, обитатели которой считают наш мир потусторонним и называют его Архивом, имея на то веские основания. Первая книга из серии «Авторы идей».

Глава 5. Катр

Катр беспечно пообещал Мартину скорую встречу и направился по пустому коридору к ближайшему лифту. Оказавшись в прозрачной кабинке, повинуясь хулиганскому мальчишескому порыву, направил тонкий рычажок вверх, отключил ограничение скорости и прокатился до самой башни.

Выходить не планировал — слишком много историй хранил овальный зал с крышей из тонкого стекла и низенькой узкой дверью. Воспользоваться этим проходом можно только согнувшись, что Катр однажды и сделал — вошел в мир через балкончик с черными коваными перилами. «Нет, не сейчас», — все-таки колебался. Уверен был: однажды заслуженный кредит доверия позволит всюду перемещаться и теперь, несмотря на то, что за время субъективно недолгого отсутствия в мире прошел не один десяток длинных циклов. По крайней мере, сегодня никаких сложностей не возникло. Он успел посетить мастера в корпусе идеи красоты и привести в порядок свой внешний вид, заказал новые очки и без проблем получил информацию о месте проживания старого друга. Прикосновения руки беспрепятственно открывали все входы и выходы, авторский кредит быта остался неограниченным. Рискнуть кратковременным и совсем недавно обретенным спокойствием? Стоит притронуться к той самой медной панели, и не сможет противиться искушению войти в открывшуюся дверь.

«Чересчур много впечатлений для одного дня», — мысленно посетовал Катр. Лифт замер, как бы предоставляя возможность передумать. Оглядев подрагивающие пальцы, все-таки решился и вышел. Приложив ладонь к скрытой в изгибе стены потускневшей медной пластинке, с негодованием обнаружил, что не может попасть в принадлежавшее ему с незапамятных времен помещение. Попробовал остановить проезжающего мимо инструкта, но тот, попискивая, объехал профессора как неодушевленный предмет. Это возмутило едва ли не в большей степени, чем закрытый личный вход в башню. Стоял перед невидимой недоступной дверью, и все сомнения исчезли. Ему необходимо туда попасть.

«Кому пришло в голову лишить покойного великого первого автора прижизненного допуска к площадям Сообщества, которое основано на принципе доверия?» — раздраженно недоумевал, оглядываясь по сторонам. Пустынно и светло, в зеркальных панелях расплывались спирали лестниц. Ими не пользовался никто, кроме механического обслуживающего персонала. Катр предполагал, что извилистые пролеты ведут вовсе не туда, куда кажется, но никогда не имел ни малейшего желания это проверить.

Вместо отражения мерцала лишь размытая тень. Похлопал по карманам, но, обнаружив очки на носу, понял, что дело не в зрении. Весьма неприятно, но объяснимо. Он вернулся, но, похоже, что-то пошло не по плану. На смену раздражению пришел азарт вместе с решением не суетиться. Неуверенно попятившись, вернулся в лифт, не зная, ожидать ли подвоха, но кабинка тут же с тихим шелестом скользнула вниз.

Рассматривая проплывающие вверх извилины стен лестничного колодца, уловил тень одного из первых разочарований миром, хранившегося глубоко в памяти.

Как же тогда хотелось скорости! Ветра в лицо, выворачивающего веки, натягивающего на виски щеки и раздувающего губы безумной улыбкой. Отдаться холодному потоку, раскинуть руки и мчаться навстречу неизведанности, приветствуя не то начало, не то конец, наполняясь страхом, сменяющимся зарождающимся любопытством. Но не находилось даже отдаленно способствующего исполнению страстного желания средства. Все, что можно было предпринять в такие моменты — это подняться на последний этаж под самую башню, нажать на панель максимального скоростного режима спуска и падать, чувствуя, как вот-вот ноги оторвутся от пола, отчаянно зная: еще миг, и тело подхватит упругая безопасность.

В один из тех вечеров, не отдавая себе отчета в импульсивном поступке, запрыгнул на парапет, и, зажмурившись, качнулся всем корпусом вниз, бесцельно и бездумно. После короткого полета белая гладь дороги приняла тело пружинистой мягкостью и тут же затвердела, как ни в чем не бывало, когда отряхнувшись, встал на ноги. Недоуменно оглядевшись и порадовавшись, что не нашлось свидетелей бесславному кульбиту, долго слонялся по улицам. Остаток той необыкновенно длинной ночи был проведен в компании темной пустоты и кувшинчика отвратительно сладкого амбрового напитка цвета шафрана, появившегося в стенной нише. Сил сформулировать системе Корпорации пожелания своих предпочтений не нашлось.

Улыбнувшись причудам памяти, вышел на улицу, показавшуюся особенно пустынной. Затаил дыхание, прислушиваясь. Блаженно подставил лицо прохладной свежести воздуха, зажмурился от ярко-белого света, окутавшего все радужной пленкой. День затягивался, судя по высоте белесых туч, прореженных острыми лучиками. «Интересно, скоро ли будет вечер?» — рассеянно любовался небом. Что толку разглагольствовать о непрогнозируемых событиях — нельзя угадать, в какой момент опустятся сгустившиеся потемневшие облака и тени станут протяжными и тонкими.

Прогуливаясь вдоль ровного ряда диафанических зданий с плавающими внутри размытыми силуэтами, заглядывал в окна. Все же нельзя не проникнуться совершенством этого места: улицы широкими волнами огибают четкие силуэты строений с высокими округлыми окнами, издалека напоминающими вогнутые линзы из кремневого стекла. С любого расстояния не разглядеть полос лишнего цвета вдоль плавных границ сооружений. Эта чистая логика застывшей музыки обещала умиротворение, и Катр снова очарованно поверил.

Удаляясь от высокого корпуса с прозрачным куполом, в котором началась головокружительная карьера, невольно вернулся мыслями в тот день, когда стал автором идеи цвета.

***

Великим автором, а позднее и профессором, Катр оказался совершенно непредвиденно и относился к респектабельному статусу подчеркнуто иронично. Весьма забавляло слово «великий» в официальном звании. Добавлял мысленно: «И ужасный», вспоминая взрослую и печальную историю, бесстрашно рассказываемую в Архиве детям, погружаясь в особое одиночество оттого, что некому опознать цитату. С горечью признавал свое сходство с героем этой сказки. Тоже временами считал себя самозванцем и, опасаясь разоблачения, принимал опрометчивые, а порой и жестокие решения.

Катр был одним из немногих, имеющих только имя. Особый символ значимости персоны, как оказалось. Никогда не приходило на ум гордиться исключительным правом обходиться без фамилии. Он ее и не помнил, поэтому представлялся именем, не сразу смекнув, что это привилегия избранных. Поначалу ничего не знал о местных правилах, как и о себе самом. Но это, похоже, не имело значения. По крайней мере, никто не задавал вопросов. Такие тонкости стали понятны далеко не сразу.

А воспоминания о том времени, когда не имелось никаких регалий, и он был новичком, присматривающимся к окружающей обстановке, нельзя отнести к приятным. В тот недолгий период томительного самоопределения маялся от безделья и ждал ассистента Юниту в слишком тесном для двоих помещении, измотанный бесцельным хождением по кругу домыслов и жаждой уразуметь свое назначение. Юнита лишний раз не попадалась на глаза, устав от неприкаянности партнера и назойливых попыток выяснить, почему она, назвавшись ассистентом, упорно не помогает ни в чем разобраться.

Раздраженный, стоял перед углублением в стене. Там в очередной раз появлялось вовсе не то, что ему было нужно. Сделав уже третий запрос на двойную порцию кофе, пытался доходчиво сформулировать бестолковой системе обеспечения быта, что желает получить крепкий напиток в одной чашке. Не такой уж сложный заказ упорно выдавался либо двумя небольшими емкостями, либо внушительных размеров посудиной, в которой плескалось разбавленное один к двум жидкое пойло. Махнув рукой на это безобразие, взял маленькую чашку и сел на подоконник.

С еще не угасшим воодушевлением глядя в окно, меланхолично признавал, что в целом здесь весьма неплохо. Но, в полной мере прочувствовав спокойствие, насладившись нейтральными фонами и безмятежным отсутствием яркости, заскучал. Цветовая гамма неограниченных просторов казалась до обидного скудной. Обозревание множества вариаций черного и белого не приносило удовольствия. И если крупным объектам однотонность придавала некое величие, то детали размывались безликой серостью. Эпизодически совсем мелкие предметы мелькали чудными вкраплениями. Где-то в недрах старинного стола, доставшегося вместе с кабинетом, валялся красный карандаш, а однажды автооператор порекомендовал дизайн оправы для очков тошнотворного зеленоватого оттенка. Катр скромно отказался в пользу глянцево-черного оформления лица: в его наружности и без того достаточно эксцентрики. Все эти мелочи были вполне доступной роскошью, но жажда больших объемов цвета никак не проходила.

Так и не удалось разобраться, по какому принципу устроены ограничения. Случалось, виделись желтоватые пятна вечернего света, бело-серые облака просвечивали тусклой синевой, а тени внутри причудливо изогнутых стен по ночам обретали фиолетовую таинственность. Органическая еда, запредельно дорогая и не блиставшая разнообразием, вполне радовала глаз, в отличие от бесцветного этичного продовольствия, предлагаемого бытовой системой. В глубине чашки с угольно-черным напитком при удачном освещении просматривались отголоски коричневого тона. А вот незамысловатой палитрой собственного гардероба, выбранной из предложенных оттенков, Катр был крайне недоволен. Покосившись на графитовый рукав куртки, досадливо скривился. Отчаянная тоска по цвету не давала покоя.

— Ты прекрасен, но мне так скучно. Вот бы добавить тебе разнообразия! — мечтал, не замечая, что рассуждает вслух, желая донести свое мнение до этого бесцветного мира.

Катр не испытывал жажды преобразований настолько, чтобы возжелать раскрасить дороги и зодчество. По крайней мере, не так сразу. Признавая свой эгоизм, все же уважал чужое пространство. Но отчего бы не помечтать о цвете? Если не для предметов, то для самих жителей этой ахроматической обители. Нельзя назвать их вовсе лишенными яркости: в отличие от малонасыщенной красками окружающей среды, вполне заурядное население, если не принимать во внимание тусклую скромность облачения.

Обитатели этого, на первый взгляд, логически выстроенного и понятного мира, при ближайшем знакомстве оказались слишком уж безмятежными. Не повредит внести в их томные ряды некоторое оживление. Нововведения пошли бы всем на пользу. Обнаружив, что беседует сам с собой, не стал останавливаться, а, напротив, распаляясь, все отчетливее продолжил проговаривать цветовые фантазии: приятно дать волю воображению.

Способность воспринимать цвет через запахи, прикосновения и вкусы, казавшаяся естественной, не находила отклика у окружающих. Совершенно не с кем такое обсудить. Кому расскажешь о том, как буквально кожей на кончиках пальцев ощущается, что в слове, например, «кофе», при первом визуальном прочтении — красно-черном, со второго взгляда неизменно проскользнет нотка перечного аромата, а как только рассеется, обязательно проявится кривизна плотного белого тона, вскоре затененная россыпью серебристых перчинок? Такое восприятие помогало смириться и с пыльным оттенком любимого напитка, и с тусклостью окружения в целом.

Катр все говорил и говорил, не в состоянии перестать изливать накопившееся бесцветное томление. Дотягивался до плавной оконной перекладины и, с силой проводя по гладкой поверхности ладонью, радовался изумрудному всполоху боли. Остановила безумный поток красноречия ослепительная вспышка, залившая все сплошным непроглядным светом. Так и не отключенная после попытки получить двойную порцию кофе система обслуживания Корпорации приняла запрос в обработку. Идея цвета была одобрена.

То, что это именно Идея, а не просто какое-то рядовое открытие, Катр узнал сразу же. После белой зарницы сидел, моргая, силясь сфокусировать взгляд. Веки опухли, глаза слезились, поэтому троих появившихся в проеме двери мужчин заметил не сразу, а осознав, что не один, заволновался. «Я сломал эту чертову кофеварку», — сокрушался, вспомнив, что вел откровенную беседу с самим собой при включенном режиме приема заказов.

— Парни, честное слово, я не специально, — начал оправдываться перед визитерами, судя по их суровому виду, имевшими насчет него серьезные намерения.

— Приветствуем тебя, автор! — от тройного гула голосов стало не по себе. Обернувшись в поисках поприветствованного автора и никого не обнаружив, продолжил сидеть, ожидая, чем же закончится эта нелепая сцена.

— Приветствуем тебя, великий первый автор Катр! — повысили градус почтительности посетители, и до Катра дошло, что обращаются к нему.

— Здрасьте… — невнятно буркнул и с силой потер переносицу, рассчитывая на пробуждение. Но нет, все происходило на самом деле. Троица в строгих одеждах не оправдала чаяний и так и не сгинула. Более того, они и в самом деле пришли именно к нему.

Гости, так и не получив приглашения, расселись полукругом и поспешили порадовать вестью о том, что Катр — уникум, и его появление прогнозировалось искателями. Им, видите ли, необходим был кто-то, достаточно красноречивый и убедительный, способный найти способ взаимодействия с отзывчивым, но весьма капризным миром, основатель которого обеспечил всеобщий комфорт, но не оставил дополнительных инструкций. У системы Корпорации сложные и довольно замысловато ограниченные настройки, а расширить их, как выяснилось, мог лишь гений, способный договориться с ней о воплощении идеи, представив достаточную аргументацию необходимости внесения предлагаемых изменений.

И вот, впервые в истории, удалось это сделать. Теперь приблизительно ясен принцип авторства и непременно появятся последователи. Также было разъяснено, что Сообщество Искателей официально станет Сообществом Авторов Идей, а Катр — Великим Первым Автором.

— Последователи? К моей идее присоединятся другие авторы?

— Ну что ты. Автор всегда один. Остальные — исполнители либо потребители. У каждой идеи свой автор, и это непреложно. Твоя идея будет первой размещена в официальных источниках информации в Галерее сведений, а ты войдешь в историю мира как Автор Идеи Цвета.

Подавая для ознакомления тонкую, как глянцевая бумага, пластинку, все трое низко поклонились. Катр отметил, что на документе уже выгравированы все регалии.

— Обалдеть, — глубокомысленно изрек, ошарашенный происходящим. — Интересные у вас тут порядки. Ну что ж, автор так автор.

Он полюбовался изящными строками. Заглавные буквы в коротком сочетании слов вздымались, как гребни ветровых волн. Как в голове возникла динамическая картина из перекатывающихся бирюзовых колоколообразных кривых? Здесь нет моря, нет ничего отдаленно похожего на водоемы, даже мелкого водостоя не встретить на белом глянце дорог. Да и откуда взяться лужам: никакого дождя эти сплошные облака произвести не в состоянии. Поразительно, но на это никто не обращал внимания, кроме Катра, откуда-то помнившего горько-соленый запах взволнованной воды.

Выдержав паузу, достаточную, по их мнению, автору для осознания нового статуса, новоявленные коллеги осведомились:

— Какую карьерную траекторию ты предпочитаешь?

— В смысле, кем хочу стать, когда вырасту? А какой у вас предлагается ассортимент успеха? — деловито поинтересовался автор идеи цвета.

Катру доходчиво объяснили, что автором он останется в любом случае. Система одобрила сформулированный им запрос, и можно приступать к реализации идеи. В регламент изысканий внесены изменения, и вскоре любой, ставший автором, будет иметь право претендовать на докторскую степень. Она станет поощрением для исследователей, официально представившим идею Сообществу, и получившим одобрение не только от системы, но и от других авторов.

— Ну что вы, ребята, какой из меня доктор, — поскромничал Катр. Не нуждается он ни в чьем одобрении и не будет делиться секретами.

— Ты можешь стать профессором, — упорно соблазняли его головокружительными перспективами.

— Я? Профессор? Не смешите, я уже и так великий и первый. Да меня же разорвет от избытка собственной важности, — издевался над сосредоточенными посетителями Катр. — А что полагается изобрести для профессорских регалий? И насколько необходимо обнажиться перед многоуважаемым Сообществом?

— Нам понятна твоя ирония, автор, но мы ее не разделяем, ты уж извини.

— Прошу прощения, уважаемые, — поклонился и плавным жестом выразил готовность к продолжению диалога.

Оказалось, что получить почетное звание не так-то легко. Более того, на данный момент в Сообществе не нашлось никого, кто имел бы достаточно заслуг, чтобы претендовать на это.

— Заинтриговали. — Появилось знакомое напряжение, возникающее при желании получить недостижимое. Так какой экзамен для этого требуется сдать?

— Да, ты прав. Это что-то вроде испытания. Почетное звание получает тот автор и учитель, чей ученик представил Сообществу идею и получил докторскую степень.

— Какая правильная логика, — восхитился Катр. Непременно станет именно профессором. Пусть какой-нибудь старательный ученик отдувается за него перед этими убийственно важными дядьками. Внезапный груз престижной ответственности начинал ощущаться как давление.

— Возможен и другой путь, — поколебавшись, поделился один из собеседников. Но он гораздо сложнее. Из разряда невозможного. Необходимо совершить прорыв.

— Прорыв? Прорыв чего? Или прорыв куда? Дайте же внятные инструкции. — Катр откровенно насмехался. Утомился от рафинированного общения и мечтал избавиться от обходительных визитеров.

— Прорыв — это открытие, необратимо меняющее мир. При всем уважении, автор, твоя идея цвета, невзирая на новизну и оригинальность, не является глобальной.

— А вот это мы еще посмотрим! — уязвленно воскликнул Катр.

Если бы он мог представить тогда, насколько окажется прав, то был бы весьма удивлен.

— Существует и третий путь, но тебе он не подойдет, — продолжили ответственные товарищи занудное изложение вариантов триумфального будущего.

— Валяйте, — позволил великодушно.

— Действующий профессор, автор идеи, уполномочен оставить все материалы и звания любому, кого посчитает достойным, но после того, как сам… — говорящий замялся.

— Да ладно, чего тут непонятного! — резюмировал Катр. — Я могу завещать все достижения тебе, например, и ты получишь после моего последнего выбора все мои регалии, правильно? — и он повернулся в сторону молчаливого мужчины, особенно раздражавшего своей напыщенной важностью.

— А ты это сделаешь? — не уразумел шутки тот.

— Это вряд ли, коллега. Я и сам пока не наигрался. — Катр раздумывал, как избавиться от засидевшихся новоиспеченных коллег, и осмелился тонко намекнуть, что аудиенция затянулась. — Послушайте, а вы не допускаете, что кто-то не захочет стать членом Сообщества? А? Что скажете, многоуважаемые «сообщники»? Это сильно порицается?

— Автор, за кого ты нас принимаешь! — добродушно рассмеялись двое новых знакомых. Третий почему-то не присоединился к их веселью, но Катра это не смутило. Ему нужен ответ, посмеяться он может и сам.

— Должен быть выбор. — Катр бескомпромиссно решил, что пошлет все к черту при отсутствии альтернатив.

— Чем ты так обеспокоен, автор? — недоуменно спросил самый разговорчивый из троицы. — Ты вовсе не обязан вступать в Сообщество Авторов Идей! Ты еще не разобрался, но это награда, а не наказание. Вариантов достаточно. Корпорация необъятна. Если кто-то не имеет идеи или не считает нужным к нам примкнуть — по любым причинам, то мы его только поздравим! Это значит, что можно стать путешественником, игроком или наблюдателем. Ты разберешься, автор. У нас не принято торопить и настаивать, а уж тем более принуждать.

Вскоре Катр убедился, что все обстоит именно так. Быть автором оказалось приятно. Помимо свободы и отсутствия обязанностей, права стали практически беспредельны и ограничивались лишь вполне лояльным Этикетом. И профессором все же стал, причем быстрее, чем рассчитывал.

— Ладно, ребята, всем спасибо, разберусь. Один технический вопросик: раз уж я такой великий, то могу выбрать помещение по своему усмотрению? Два. Или три. Для научных, разумеется, целей.

— Разумеется, — хором ответствовали почтенные гости, и Катр, осваиваясь с новым статусом, нахально спросил: — А кто у вас, то есть, у нас, главный, коллеги?

Все трое переглянулись, недоумевая, как их приобретенный товарищ, в общем-то, неглупый и даже великий, может не знать таких простых вещей, но все же сочли необходимым просветить новичка.

— Главный — Шеф. Но он не вмешивается. Принцип доверия.

— А-а-а, ну и отлично. — Катра, не терпевшего контроля, это вполне устраивало. — А имя-то есть у вашего, в смысле, нашего Шефа?

Величественные переговорщики засмеялись нестройным хором, как будто автор выдал что-то забавное. Присоединившись ко всеобщему веселью, он понял, что не соскучится, став членом Сообщества Авторов Идей.

Авторство позволяло не ограничивать фантазию и предложить единомышленникам, заинтересованным в разнообразии, способ радикального изменения своих цветовых параметров. Однако не всем подряд, а тем, кто готов подтвердить потребность в цвете достаточным кредитом доверия или количеством знаков на счетах для оплаты желанной игрушки. Катр ценил усилия и хотел избавиться от любопытствующих обывателей.

Вопросом, имеется ли альтернатива у тех, кого он искушает, не задавался, руководствуясь очевидным положением, которое впоследствии ему и приписали — справедливо считал, что свой выбор каждый определяет самостоятельно. «Положение профессора Катра о выборе» — так записали в официальных источниках. Не гордился этим, а был, скорее, смущен: вовсе не претендовал на авторство тривиальных истин.

На старте проекта модификации тела автор идеи цвета раздумывал, не стать ли демонстрационным образцом, но собственный облик никогда не находился в центре интересов. Своему очаровательному ассистенту не осмелился предлагать внесение изменений во внешний вид. На его взгляд, она — совершенство. Будь он соавтором ее создателя, то Юнита получилась бы именно такой: филигранным черно-белым эстампом. Однако результаты опытов с оттенками нуждались в представлении. Вышел из положения, придумав способ воспользоваться красочностью, доступной для небольших объектов: организовал выпуск каталогов пигментов. Регулярное обновление ассортимента палитр стабильно подстегивало всеобщую увлеченность цветовыми модификациями.

Убедившись, что ограничений не будет, а принцип доверия позволяет ни в чем себе не отказывать, на какое-то время полностью погрузился в работу. Все получилось: проект процветал, превратившись в целую индустрию. Катр потом понял, как ему удалось стать автором. Просто оказался первым, кто поговорил с системой Корпорации так, будто она живая: откровенно, доверительно, правдиво.

Но легендой он стал вовсе не благодаря воплощению идеи цвета. Главным достижением считал обнаруженный шанс избежать неотвратимости физических изменений — открытие способа остановки линейного старения. Не без условий, как выяснилось. Безграничный интерес к процессу исследования зачастую доходил до категорического равнодушия к последствиям открытий. Катр редко вникал в особенности своего внутреннего мира, а уж до чужого и вовсе не было дела. Важно то, какие совершаешь изменения. Зачем прогнозировать и без того очевидное? Создать, решить, перевернуть все и посмотреть, что будет. Он всегда прав. Все, что производит его пытливый ум — благо.

Грандиозное открытие обеспечила случайность. Однажды Катр почувствовал, что ему стало мало одной идеи, хоть это и нарушало общепринятые правила. Мысли заняла тема объективной реальности. С огорчением понимал, что отличается от тех, кто помнит свое прошлое и безоговорочно адекватен действительности. А ретроспектива Катра имела начало в образе Юниты, встречающей его в той самой башне. И о биографии помощницы можно было лишь строить предположения: подобные разговоры не приняты. Но останавливали не навязанные обществом правила, а то, как Юнита, готовая непринужденно беседовать, виртуозно подхватывая любую тему, буквально леденела, когда речь заходила о ней самой. Он и не настаивал — все более чем устраивало.

В итоге, помаявшись, не стал мучиться погоней за непроверяемыми гипотезами и постановил, что единственная достоверность — это собственное сознание. Идея цвета как средство разнообразить ощущения стала необходимой в качестве не особо убедительного, но все же доказательства собственного существования.

Удобный, сговорчивый, но такой сдержанный мир не признавал излишеств, и у Катра, как и у прочих, имелись в распоряжении лишь изящные книги с короткими рукописными историями, чертежи, пластинки нарисованных сюжетных карточек. Не существовало ни малейшей опоры на факты — с ними довелось ознакомиться позже, обретя высший уровень допуска в Галерею сведений.

Благодаря статусу великого первого автора Катр получил приоритетное право проводить там неограниченное время. Умение задавать правильные вопросы помогло отыскать не только утерянный запас знаний Сообщества, но и скрытый, потусторонний, как позднее выяснилось, фонд сведений. Философия разума Архива надолго отняла покой и подарила поток размышлений. Ошалевший от обилия информации, порой думал: «Какая удача, что я ничего не знал про мир Архива! Я бы заблудился в бесконечном поиске смыслов».